– Пусть так, – согласно кивнул Зубов-старший. Никаких документов им не дали – грамоты и удостоверения надо было выбивать самим, и в этом отношении гостеприимство полиции пришлось весьма кстати. А еще Виктор Александрович вполне обоснованно полагал, что если бы не эти полицейские, то на Красной площади мог запросто состояться последний бой Зубовых в истории страны. Изменения в реестре благородных уже произошли, и огромное количество недоброжелателей уже было осведомлено о том, что род более никто не защищает. Месть – это дело, в котором надо бы обязательно успеть первым, особенно когда мстить можно только двоим. Вряд ли кого из мстителей смутили бы многочисленные зеваки и прохожие, равно как и случайные жертвы. Откупились бы. В общем, в полицейском уазике Зубовы разместились без всякого конфликта, заняв отделение машины по ту сторону решетки, на сиденьях, расположенных лицом к лицу. И некоторую тряску по брусчатке пережили вполне стоически. Но когда машина резко вильнула, отчаянно кому-то просигналив, а потом и вовсе экстренно затормозила, «клюнув» на амортизаторах и бросив пассажиров вперед, у Зубовых проявилось некоторое недоумение, которое не отменило поднятые щиты Силы и готовность к неприятностям. Попросту – даже из-за мести, никто из высокородных не стал бы нападать на машину полиции посреди города. Рискнувших такое предпринимать быстро осадили в свое время, вырезав на всякий случай вплоть до тех, кто мог такую вредную привычку унаследовать, популярно объяснив общественности, что внутри спецавтомобиля – личная территория императора. Более никто такую наглость не практиковал. Словом, надо просто в край охаметь, чтобы нападать на служебную машину. Или иметь весомые для того основания. – Сдурел?! Освободи дорогу! – не сдержался водитель уазика, сигналя машине впереди. Зубов-старший присмотрелся через решетку и лобовое стекло – дорогу перегораживал роскошный внедорожник белого цвета, внаглую вывернувший влево со встречной полосы. Вокруг была Ильинка в четыре полосы движения, крайние из которых уже давно стали парковочными местами для клиентов бутиков и ресторанов Верхних и Средних торговых рядов, оттого разъехаться без потерь не удалось бы при всем желании – справа доступ к широкому тротуару перекрывал серый «опель». Но вместо конструктивных действий с ума сошла еще одна машина, что ехала позади обнаглевшего внедорожника, той же расцветки и модели; она, ускорившись и резко сманеврировав, притерла уазик сзади, не давая двинуться вообще никуда. Пока служивый за рулем набирал в легкие новую порцию воздуха для матерного возгласа, задняя дверь стоявшего перед ними внедорожника открылась, выпуская статную женщину пятого десятка лет, с высокой прической, собранной шпильками с алмазными оголовками, вспыхивающими золотыми искрами в свете заходящего солнца. Госпожа, одетая в длинное платье цвета морской волны, неспешно прошествовала им навстречу, пальцами правой руки касаясь надетых на левую перстней с крупными ярко-алыми гранатами – слишком броскими для мирного наряда и завораживающими в своем пугающем сходстве с цветом крови. – Женщина!.. – вышагнул ей навстречу водитель полицейской машины и споткнулся о величественный взгляд, – гражданка… леди… – Ваше сиятельство, – поправила его дама, пройдя мимо опешившего служивого и остановилась сбоку от уазика, с интересом посмотрев на тонированное окно, за которым сидели задержанные. – Ваше сиятельство, никак нельзя препятствовать правосудию! – хоть и оробев, но вполне уверенно произнес водитель. «Все же не абы где служим, а в Кремле – и князей видали», – хорохорился он про себя. А там из другой двери «бобика» вышел и его коллега, перевешивая укороченный автомат на грудь – не помочь, так поддержать морально. – Не имею желания препятствовать. – Низкий грудной голос леди очаровывал и заставлял к нему прислушиваться. – Свидетельствую, что двое на заднем сиденье машины – это Зубов Виктор Александрович и Зубов Павел Викторович, гербовые аристократы, неподсудные вашему ведомству. – А вы, ваше сиятельство, из каких земель? – отчего-то занервничал напарник, положив руку на рацию у нагрудного кармана. – Князья Борецкие мы, – с ироничным прищуром посмотрела на него леди. – Так их, поди, двадцать лет как нет… – ляпнул водитель. – Девятнадцать, – охладел голос княгини. – Двадцатый следующим годом будет. Будьте любезны, откройте дверь машины. – А мы, ваше сиятельство, никак этого не можем, – уверенно ответили ей, загораживаясь начальственной волей, – у нас приказ их до отделения доставить. Княгиня пожала плечиком и повела ладонью перед собой. Дверь машины на глазах обрела коричневатый оттенок, пробившийся сквозь враз облупившуюся краску, и рыхлым ржавым порошком с комьями осыпалась на асфальт и порог автомобиля. Сквозь проем, повернувшись, на княгиню с любопытством смотрел Зубов-старший. И напряженно – словно узнавая и не веря – его сын. – Непорядок творите! Перед нашим господином ответите! – сорвался голос автоматчика, вцепившегося в рацию и, отступая назад, громким шепотом вызывавшего подкрепление. Водитель же просто смотрел в ступоре, как стекает вниз грязной лужицей то, что было стеклом и металлом. Желание возражать исчезло, будто не было. – В самом деле не оставят вам этого просто так, – посетовал Зубов-старший, не торопясь выходить из машины. Он не помнил княгиню, и он точно знал, что Борецких вырезали всех до последнего человека. А значит, повода выходить из безопасного места не было ни малейшего. – Это… вы?.. – как-то неуверенно, но с огромной надеждой спросил у него из-за плеча сын. Виктор Александрович с удивлением посмотрел на Пашу. – Я, – лукаво улыбнувшись, чуть наклонила голову леди. – Пойдешь со мной? – Пойду! – с радостью отозвался Пашка, подавшись вперед. – Сын! – строго осадил его отец. – Ты знаешь… ее сиятельство? – Знаю, – в полный голос произнес сын. – Ваше сиятельство, – обратился Зубов к леди, – наше общество может вас изрядно стеснить. – Еще минут пять – вряд ли. Потом придется пробиваться из города силой. – Какие условия нашей эвакуации? – сосредоточился Зубов. Пусть помощь пришла неожиданно, но он уже был в условиях стесненного времени и помнил цену поспешным поступкам. Тем более если это обманка, благодаря которой их должны выманить из машины, соблазнив легким решением их бед и знакомством с сыном, – пусть длинные разговоры дадут шанс подкреплению полиции до них добраться. – Я предлагаю вам чистую одежду, душ и безопасное место, чтобы спокойно принимать решения, – смотрела на него княгиня, которая возрастом должна была быть его ровесницей, но во взгляде прорывалось нечто настолько покровительственное, что казалось – вернулись школьные годы, и за его попытками выглядеть взрослым наблюдала строгая, но добрая учительница. Страхи и подозрения невольно уходили, но возвращались вновь – битый жизнью человек не доверял ни чувствам, ни зрению. – Во что нам это обойдется? – был серьезен Виктор Александрович, несмотря на возмущенное пыхтение сына рядом, который желал вставить слово, но из-за воспитания не смел вмешиваться в беседу. – Никакой платы. Никаких условий. Вы свободны любить и ненавидеть кого угодно. Свободны уйти, когда захотите, и звонить, кому пожелаете. Главное мое условие – чтобы кое-кто ел мои вареники. – И последняя, сказанная с улыбкой, фраза явно предназначалась его сыну, дрогнувшему и громко выдохнувшему. – Папа, просто верь мне, – настойчиво произнес Паша. Виктор Александрович замер, будто просьба затронула нечто глубинное в его душе. Неуверенно повел плечом, оглянулся на сына – и, обогнув узкое кресло, вышагнул из безопасности машины. Дал место выйти Пашке. Затем медленно сосчитал до десяти и убедился, что они все еще живы. – Забирайтесь в машину. – Леди уже была в джипе и перебралась на дальнее сиденье, оставив дверь открытой. – У нас еще две минуты свободного коридора. И Виктор Александрович, уступив место рванувшему внутрь внедорожника Паше, забрался следом и закрыл дверь, безропотно подчиняясь слову княгини. Княгини, которой полагалось быть мертвой, но которая сейчас была живее, чем он сам. – Еще раз здравствуйте, – подал совершенно равнодушный голос с переднего пассажирского сиденья знакомый по отречению стряпчий, привычно удерживающий в руках планшет. – Филипп, реестр еще не закрыт? – поинтересовалась княгиня, пристегиваясь и давая водителю отмашку на начало движения. – Нет, ваше сиятельство, – размеренно и неторопливо ответили ей. А за окном на бешеной скорости замелькали фасады улиц центра Москвы, подсвеченные по вечернему времени. В один миг вперед их вырвалась машина сопровождения, и мир вокруг огласился сиреной, тщательно приглушенной в салоне звукоизоляцией, и окрасился всполохами синего спецсигнала, ловко прицепленного на крышу на ходу. – В таком случае, Виктор Александрович и Павел Викторович, есть у меня к вам предложение. – Княгиня устало откинулась на спинку кресла и заглянула в экран своего сотового телефона. – А как же обещание дать спокойно принять решение? – припомнил ей Зубов-старший, улыбнувшись уголком губ. – Разумеется, оно при вас, – рассудительно ответила Борецкая. – Но у вас есть право на досрочный ответ… – покосилась она в окошко на мелькнувший силуэт боевого вертолета, решившего покружить над столицей в свете заходящего солнца. – Мы подумаем, – положил ладонь на руку сына Виктор Александрович. – Но… – встрепенулся Пашка, до которого прекрасно дошла суть предложения. – Мы подумаем, – был настойчив Зубов-старший, но тут же смягчился, обращаясь к сыну: – Есть кое-что выше обстоятельств, нехватки времени и убийц над нашей головой. Есть традиции, предписывающие не идти в новый дом без достойного подарка. Спереди одобрительно покивал стряпчий. А Паша обескураженно оглядел серую мешковину на своих плечах. Ее сиятельство вздохнула и извиняюще качнула плечами, глядя в центральное зеркало – чтобы стряпчий видел. – Я подумал, – неожиданно произнес Виктор Александрович. – Ваше сиятельство, вас устроят координаты затонувшего галеона с золотом? – Мм… – похлопал ресницами Пашка, удивленно глядя на отца. – Право слово, неловко, – повел тот рукой изящным жестом, несмотря на тесноту заднего ряда, и чуть поклонился, – но мы немного стеснены в материальной части, чтобы доставить его содержимое вам немедленно… Вернее, из материальной части были только веревки и собственные руки. – …однако честью клянусь, он там есть, – завершил Зубов. – Мой прапрапрадед его лично топил и оставил верные приметы. – Отчего же вы им не воспользовались ранее? – проявила сдержанное любопытство Борецкая. – Так разве клад может считаться чьим-либо, пока его не найдут? – ответил Зубов на невысказанный вопрос про то, почему на него не наложили руку Черниговские. – И разве можно жертвовать богатством предков, откупаясь от собственной глупости? – с грустью произнес он для сына. – Это плата за будущее, а не за прошлое. Должно, обязано быть нечто такое у семьи, о чем можно вспомнить, только когда потащат на плаху. Желательно, конечно, до этого не доводить.