– А то, что если захочешь потратить в никуда уйму денег, то отдай их Нике, – поднялся я с места. – Она хотя бы сделает это красиво. Шуйский перевел хмурый взгляд с меня на Нику, которая внезапно заметалась взглядом и порозовела. Всего на мгновение, но его обычный добрый и чуть снисходительный взгляд сменился на острый и крайне умный, тут же исчезнув, чтобы восстановить маскировку добродушного увальня. – То есть не рекомендуешь? – уточнил он. – У вас вон – аналитики. А у меня – наконец-то Федор приехал, – с теплотой посмотрел я на экран с долгожданной эсэмэской. – Поехали мы. Артем подкинулся с места и зашагал вместе с нами. – Я с вами поеду, можно? Федора не видел давным-давно, – привычным неторопливым тоном произнес он. – Поздороваюсь. – Да, конечно, – не стал я отказывать, осознавая, что кое-кто просто хочет продолжить разговор. – Только у меня два места, не более, – выставил я свое условие. Из-за дальнего конца улицы наконец-таки показалась красная машина со счастливой Верой за рулем. – Может, Вера следом… – пробормотал Артем, но тут же осознал, что Веру я в гостях просто не жду. – Хотя Федор ведь не на один день? – До субботы наверняка будет. – Значит, еще увидимся, – и он махнул рукой своей девушке. – Неправильно оставлять даму наедине с подарком. Еще документы оформлять… На том и расстались, разъехавшись каждый в свою сторону. – Федор попросил квартиру для свиты, – поставил я Нику в известность, садясь в машину. – Я предложил твой старый адрес. Тем более ключи у водителя есть. – Ну, та квартира более не моя, – рассудительно, пусть и с ноткой ревности отозвалась она. – Вот и славно. – Я отдал распоряжение и впервые расслабился с самого утра. Даже пробка, в которой мы умудрились застрять на целых сорок минут, и та не сильно подорвала настроение. Зато на крыльцо знакомого подъезда вбегал с нетерпением и немного мандражируя. Резко остановился, придержал Нику за плечо и критически ее оглядел. – Пойдет, – вздохнув, выдал я оценку и зашел в подъезд. – Что значит «пойдет»?! – донеслось возмущенно сзади, резонируя с бетоном стен и лестниц. В желании получить ответ на свой вопрос, Ника практически не отставала в беге по ступеням, но я все равно успел первым. Правда, не войдя внутрь квартиры, а наткнувшись на высокорослого и крайне худого господина в рубашке с короткими рукавами, не скрывающими шести бронзовых браслетов на обеих руках, в белых брюках и удобных кроссовках, с сероватым лицом, выбритой под ноль головой и немигающим взглядом; он подпирал железную дверь арендованной квартиры и отнесся к нам без малейшего воодушевления. – Мы к Федору, – почти уперся я в неожиданное препятствие. После чего пережил довольно неприятное ощущение, сродни встрече со стаей уличных собак, среди которых только одна знакомая тебе. И не известно, станет ли к ней прислушиваться стая. Просто случись что – и будет жалко всех. Страж входа посторонился и дал нам пройти. – Это кто? – шепотом спросила Ника, стоило нам войти в прихожую. – Охрана моего брата. Кое-кто ему весьма благоволит и не хочет случайностей, – пробормотал я, снимая ботинки. Судя по закрытой двери спальни, Федор был там – но странно, что не вышел навстречу. В целом ерунда – могло и укачать с дороги. Входил я в комнату все равно полный оптимизма от радости встречи. Посмотрел, что внутри. Неловко поздоровался. Медленно вышел. – Мать, – окликнул я Нику, уже расшнуровавшую кроссовки и перетаптывающуюся в прихожей, – ты это… дыши, что ли, – неловко произнес я на ее вопросительный взгляд. – А? То есть как дышать? – не поняла она. – Ну… – почесал я затылок, – помнишь, ты показывала? Вдо-о-ох, вы-ы-ыдох. Потом – вдо-о-ох, вы-ы-ыдох… Слушай, а помогает!.. – с удивлением ощутил я эффект. Ника резко обогнула меня и распахнула дверь. Отшатнулась было от вида еще одного охранника, почти близнеца тому, что был у входа, и в оторопи замерла. Я просочился между ней и косяком двери, отодвинул охранника рукой в сторону и встал рядом со смущенно почесывающим затылок Федором, выглядевшим сегодня обычным молодым парнем в толстовке с затейливым принтом и неведомо откуда взявшейся челкой, достающей до глаз. Но улыбка – она была прежней. – Вот, – указал он жестом в центр комнаты и заглянул мне в глаза, ожидая похвалы. А в центре комнаты, ни жива ни мертва, стояла испуганная китаянка лет двадцати, в милом костюме горничной с фартучком, в меховых перчатках-лапках и с ушками на ободке в зеленых волосах. – Это Го Дейю, младшая принцесса рода Го. Одаренная в ранге «учитель», – с гордостью произнес брат. – А-бал-деть… – протянула Ника, во все глаза рассматривая девушку. – Федор, – строго произнес я, – я сколько раз говорил: нельзя похищать людей и не испытывать при этом чувство вины! – Но я не похищал! – с возмущением произнес брат. – Я попросил князя, а он простил клану Го один из долгов. Вот и все! – М-да? – задумчиво произнес я, пытаясь представить, за какой долг можно попросить принцессу главной семьи. – Да! Правда, она милая? – с нежностью посмотрел он на китаянку, а та с опаской покосилась в ответ, сделав микрошажок назад. – А все это… – указал я на одежду. – Это стандартный комплект поставки? – Не, они ее вырядили во что-то некрасивое и громоздкое, – отмахнулся Федор. – Лицо зачем-то белым намазали, вещи еще эти мрачные… Да и атмосфера там давящая, – передернул он плечами. – Все плачут, все угрюмые, будто умер кто. Как они там только живут? Ладно хоть сегодня ненадолго заехали… – А-бал-деть. – Так, а лапки откуда? – Ну, они ей идут, – мудро заметил брат. – Правда, Ня? – Да какое Ня, это ж не Япония, а китайская подделка. – Я обошел девушку и констатировал еще и пуховый хвостик сзади. – И ничего не подделка! – с горячностью заступился Федор. – Ты посмотри, какое качество, какой дизайн! Да это как минимум Xiaomi! – Максим, я передумала жаловаться твоему брату… – обескураженно произнесла Ника. – А это она, да? – словно только что обнаружив, Федор с интересом присмотрелся к девушке. – Нет, ну здорово! А если еще лапки и ушки добавить… – Максим, я пойду… – забеспокоилась Еремеева и отшагнула к двери. – Подожди на кухне, – попросил я. – И чай завари. Мне тоже. Всем чай… – вздохнул я, оглядывая тревожно смотрящую на нас принцессу. – Она хоть английский знает? – С этим загвоздка, – признал Федор. – Дали то, что было. Без языкового пакета. Только китайский. – Федор… – Но можно ведь и со словарем, – был настойчив брат, а затем заглянул мне в глаза и с полной серьезностью произнес, чуть подрагивая голосом от эмоций и искренности: – Я не хочу, чтобы ты выкрадывал кого-либо и попал в неприятности. Все уже есть. Не надо никуда лететь. Пожалуйста. – Максим, я все же хочу пожаловаться твоему брату, – донеслось из проема двери. – Пойдем пить чай, – признательно улыбнувшись, пожал я Федору плечо, мягко развернул его от себя и пошел за ним следом. Чтобы он не увидел эмоции на моем лице. Как и любому нормальному человеку, который уже похитил другого человека, мне было стыдно. Люди клана Аймара не рождаются на равнинах и в долинах рек; не появиться им и среди леса, в пещерах и на глади океана. Первый крик нового человека клана должен отразиться от горных кряжей, прокатиться осыпью по каньонам и отозваться громовым эхом. Следующим звуком в мире будет голос матери ребенка, что, срывая связки, станет предлагать горам имя за именем, пока духи Неба не примут истинное, отметив его оглушительным раскатом сошедшей с вершин лавины. «Пакэри Инка Тинтайа!» – услышали вершины Анд двадцать два года назад, и третье имя было высечено в камне на родовых скрижалях, а два других были сообщены тем, кто не входил в семью. Говорят, духи Неба редко признают даже пятое имя – слишком многого просят родители для своего ребенка, и молчание гор в ответ побуждает снизить запросы к судьбе-заложенной-в-имя, дабы не остаться безымянными совсем. Но в этот раз духи прислушивались особенно тщательно, выбирая достойное имя той, что станет говорить с ними по праву крови, будучи первой дочерью главы клана. Они выбрали – и горы содрогнулись, лишаясь снежных корон. Начиная свою жизнь в горах, истинный Аймара предпочитает завершить круг жизни на берегу озера Умайо. Там его эхо, зарожденное первым криком, стихнет навсегда. А вот в период между рождением и смертью представитель великого клана вправе быть где угодно. Аймара Инка жила в Нью-Йорке уже третий год. Родственники неохотно отпустили любимую дочь в большой город, но и не препятствовали, зная, что более всего манит неведомое и запретное. Рано или поздно каждый ребенок клана желал оказаться в декорациях любимого кинофильма, сериала или книги – так что пусть поедет и разочаруется сам, чем не станет верить правде из уст старших. А он разочаруется. Не важно, какой будет та причина, что упомянут после прибытия домой – равнодушие людей за красивыми улыбками; бедные кварталы, полные нищих и сумасшедших; приторная сладость покупной воды или продукты, которые невозможно есть. Там просто нет гор – и это будет главным, что станет звать домой. Три года назад истинная Аймара закричала в полный голос на Таймс-сквер. Не от испуга, ужаса или радости – просто чтобы услышать эхо собственного голоса среди восхищающих в тот миг монструозных высоток. Но не услышала ничего. Воздух, зажатый бетонными колоннами, стянутый линиями авеню и стрит, не вернул обратно восторг юной девушки. Он был мертв, и ни один дух Неба не согласился бы тут жить. Даже люди – и те постарались отвернуться от ее крика, словно не замечая. Потому что крик – это чужие проблемы, а в большом городе они никому не нужны. Потом были три года Корнеллского университета по направлению компьютерной техники и вычислительных сетей. Клан нуждался в тех, кто мог помочь ему с космической программой, к которой Аймара потихоньку подбирались. Горы все еще не были охвачены объективами спутников онлайн, и партизаны из года в год продолжали делать мелкие пакости, которые давно следовало прекратить. Покупать же у кого-то готовые решения означало позволить продавцу смотреть на дома и горы клана одновременно с собой. В университете мнение девушки о людях изменилось в лучшую сторону. Может, потому что молодость – она всегда ярче, живее, отзывчивее и более открыта новому. А может, оттого, что стоимость обучения отсекала от университетских кампусов неустроенную часть общества, о которой тут старались не вспоминать. Для тех, кто выходил за стены, были даже списки улиц, по которым официально не рекомендовалось ходить – там слишком сильно ненавидели чужое благополучие и полагали его отнятым лично у себя.