— Чего так? — Сдержанно полюбопытствовал я. — Да там эти, благородные, — поморщился Артем, будто сам не такой же. — Опять спорят, кому где сидеть. Замучили уже, в каждой аудитории одно и то же. Вчера вон… Сегодня вообще какие-то ветхие списки притащили, местническую книгу. Кому за кем можно сидеть, кому перед кем нельзя, тьфу! — А ты как? — Да они вчера ко мне подошли, спросили, какой предмет я у них буду преподавать, — неохотно отозвался друг. Так то да, с его габаритами легко перепутать. — А теперь им неудобно, — подытожил Шуйский. — Да и парта крайняя позади, возле окна. Они отчего-то спорят про первые ряды, как будто тут экзаменов не бывает. Мне оно не надо. — Как, кстати, вчера спектакль? — Соскользнул я с неудобной темы. — Удалось досмотреть? — Да скукота, чуть не уснул. — Зевнул Артем. — М-м, ясно. — Вера даже обиделась… Ты с Никой-то встретился? — Угу. Сегодня утром. — На свидание хоть пригласил? — Лукаво улыбнулся Артем, подтолкнув меня локотком. — Да нет… — Неохотно произнес я. — Знаешь, я тут подумал. Может, я тороплюсь, а? — А что случилось? — Встревожился друг. — Повздорили опять? Уже с утра?! — Не то, чтобы повздорили, — сдержался я и оставил вопль души про утренние события в себе. — Просто, я тут подумал… У нас ведь совершенно разные интересы! — Максим! — Она не хочет копать! — Выпалил я искренне. — Я вообще начинаю сомневаться, стоит ли нам быть вместе! — Максим, даже не думай, — взяв меня за плечи, искренне произнес Артем. — Вас таких шибанутых в стране только двое. Не смей ее потерять! И только подошедшее время занятий не позволило мне высказать ему все то, что я думаю по этому поводу. А вечером, уже домой — в мое здание — приехал курьер с объемной посылкой. Внутри оказались мои вещи — выстиранные и аккуратно выглаженные, приятные на ощупь и с тонким ароматом туалетной воды. Задумавшись, некоторое время гладил их, как кота… Потом спохватился и позвонил домой — требовать пояснений о событиях ночи недельной давности. Откуда я там, видите ли, падал… Но вместо ответа услышал какие-то путанные восторги гостьей и пожелания счастья в личной жизни. Подозрительно это все. И Артем теперь отчего-то к Нике благосклонен… — Это заговор, — убедительно произнес я в отражение своего зеркала. — Главное, помнить, что это все еще мой заговор. Глава 5 Напряжение первых дней сентября отпустило уже в среду, сменившись обычной учебной рутиной, пусть и со спецификой крупнейшего университета страны. Громадье домашних заданий, выдававшихся бесстрастным тоном, совершенно равнодушным к стонам и стенаниям с первых рядов. Список учебников, страницы которых нужно было прочитать, чтобы понимать тему следующей лекции. И отдельно в их числе — список учебников, которые для начала было бы неплохо найти. Потому что в интернете ничего нет — и это знает каждый, кто хоть раз сталкивался с узкой специализацией. Оптимисты бежали по книжным магазинам, и у некоторых особо везучих даже получалось раздобыть свежие, новенькие издания — последней редакции, страницы в которой не совпадали с заданными, а темы шли иным порядком. Реалисты же шли в библиотеки, и пожелтевшие страницы фундаментальных трудов находили нового читателя. В конце каждой лекции непременно шли бесконечные тестовые задания, затрагивающие как пройденное, так и то, что мы должны были уже знать. Словно вступительные экзамены были собеседованием на работу, которое мы успешно прошли — но собеседование проводили те, кому люди с кафедры не верили ни на грош. Теперь профессора хотели знать истинный уровень наших знаний, а так же способности учиться, причем быстро и самостоятельно. Где-то посреди всей этой кутерьмы потерялся из виду Артем, у которого были наверняка свои проблемы и интересы. Личные проекты удавалось продвигать только поздно ночью, оставив проработку общего замысла аналитикам. Говорят, потом будет проще — но до этого «потом» предстояло еще добраться. Утром четверга в нашей группе появилась Ника, тихонечко заняв место в противоположном от меня конце аудитории. А уже к вечеру в ее глазах плескался хтонический ужас. Потому что медик четвертого курса, с ее уже забытой школьной программой, смотрел на символы высшей математики на доске, как туземцы на Боинг. На лекциях же взгляд Ники стекленел к первому получасу — словно у олененка, очутившегося посреди потока машин на МКАДе, отчаянно надеющегося, что весь этот кошмар скоро кончится, и можно будет сбежать. А первый же вызов к доске обернулся побелевшим лицом, заламываемыми пальцами с мелом в руке и единственным символом интеграла, который куда больше походил на скрипичный ключ. — Ну что же вы, милочка. Эдак вы на первой сессии из университета вылетите, — поцокал седовласый профессор, прописывая «неуд» в своем журнале. В зачетку, разумеется, пойдет результат экзамена или зачета, но до них еще следовало получить допуск, который двоечнице не светил, о чем ей было тут же сообщено. И тут глаза Ники все-таки посмотрели в мою сторону, полные гнева и желания придушить на месте. Добро пожаловать на РТФ моя дорогая — в юдоль мрака и отчаяния любого гуманитария Я с показным сочувствием покивал головой и легонько развел руками. Не то, чтобы я был злопамятен, но полагал, что для любого прощения нужна веская причина. А висеть вниз головой, привязанным за ноги, мне очень не понравилось — но как-то все еще не было даже обычного «прости». И да, я мог устроить ее к легкомысленным искусствоведам, наверняка в это же время рассуждающих о сорте зеленого чая, более подходящего для обсуждения картин позднего ренессанса. Мог устроить к экономистам, твердо настроенным научиться разумно тратить папины деньги. И даже на факультете стран Африки и Азии ей было бы гораздо проще — раз умеет похищать, то и сама вряд ли окажется в морском контейнеровозе Москва — Сомали. В пятницу девчонки с потока уже перешептывались, что такая тупица забыла у них на курсе, и как вообще умудрилась поступить. Перешептывались в традиционной для дам манере — вроде как меж собой, но чтобы объект обсуждения обязательно уловил пару фраз и общий смысл, переспросил, но получил лишь «ничего-ничего!». С Никой такой номер не прошел — та вломилась в девичий строй, как кабан в камыши, и четко сообщила, какие именно кости им сломает, если услышит что-то подобное за своей спиной еще раз. И ладно бы просто «ноги», но ведь «большой вертел бедренной кости», «малоберцовую кость» и «надколенники»… Сразу видно медика. В общем, в субботу Нику обсуждали по-прежнему, но теперь только убедившись, что ее рядом нет. А там отчего-то вскрылось, что Еремеева есть в картотеке психоневрологического диспансера, и ребята стали подумывать о коллективном письме на имя ректора. — Угомонись, — усталым голосом произнесла Ника, остановившись возле моего места в столовой. Ее попытка одеваться похоже на одногруппниц — практично, немарко и недорого, как сегодня: в темное платье без выреза — все равно потерпела фиаско. Потому что одежда стоимостью в машину — это не тот фактор, который может сблизить с окружающими. Смешно, но чтобы купить что-то более скромное (или вообще что-то купить), у нее наверняка не было денег, а имеющийся гардероб был сформирован относительно давно и без оглядки на цену. Единственное, что при ней было бюджетного — это томик Ландау-Лившица, зажатый под локотком, с бумажной закладкой где-то ближе к первой трети. Сила целителя не давала Нике выглядеть измотанной, и бессонные ночи с учебниками выдавала только слегка небрежная прическа. Пожалуй, она честно пыталась понять, что нам преподают, но за короткое время и не имея мощной базы это было адски сложно. А когда весь поток дружно отворачивается и не желает помогать — практически нереально. — Добрый день, — отставил я вилку на салфетку. — Что-то случилось? Сегодня подавали изумительное пюре с котлетой по-киевски. Занятно, что подавали ее во всех столовых главного корпуса, кроме диетической — но ценник отличался в разы. В этом заведении она стоила в пять раз больше, чем парой этажей выше. А вот в ресторане для благородной публики — в двадцать. Вернее, ресторан не имел ограничений на вход по сословиям, но мало кто из простых мог позволить себе такие цены ради антуража и серебряной посуды. Просто богатые хотели обедать с богатыми, равно как общаться и жить, — и цена была тем ограничительным фактором, который действовал гораздо эффективнее обидных окриков с запретами. В этой столовой никаких благородных не было. Тут переплачивали за отсутствие толпы у касс и наличие свободных мест. Блюда подавали на той же керамике с синим цветочным орнаментом, что и в обычной бюджетной столовой, разве что в чуть большем размере — и это несомненно радовало глаз. — Пожалуйста, прекрати травлю. — Отвлекла Ника от созерцания парящего дымком блюда. Я пробовал его вчера, и искренне надеялся, что сегодня его совершенство останется на прежнем уровне. — Ты заблуждаешься, — с укоризной ответил я. — Разве стал бы я… — Ты ничего не делаешь. — Перебила она. — Рад, что ты это заметила, — отметил я, вновь поднимая вилку. — Тебе достаточно ничего не делать, чтобы все делали, что ты хочешь! — Диалектика, — поцокал и попробовал кусочек законного обеда. Под это слово, котлета показалась с избытком масла. Не надо его будет больше повторять. — И присядь, будь добра, — указал я на стул напротив себя. — На тебя уже смотрят. Ника украдкой обернулась, уловила пару заинтересованных взглядов, и предпочла последовать моему совету. Всего в помещении было двенадцать столиков, и ближайший к нам занятый отстоял на шесть метров — расстояние, достаточное, чтобы скрыть тихую беседу, но никак не разговор в полный голос. Подняв ладонь в предупреждающем жесте, отвлекся от еды, достал из кармана брюк пирамидку артефакта, защищающего от прослушивания, положил по центру столешницы и активировал его импульсом силы. Звуки кафе тут же отсекло. — И как, по-твоему, я должен угомониться, если ничего не делаю? Но главное — зачем? — Не дал я вставить ей фразу, наверняка резкую и вспыльчивую. — Это ты меня сюда зачислил. — Нет, это одна девушка согласилась сюда поступить, — терпеливо ответил я. — Я ее в мешке, привязанной за ноги, сюда не тащил. — Но ты обещал, что все будет просто. — С горечью произнесла она. — Мы уже договорились, что просто в этом мире — только когда сидишь на моем плече. Тихо, смирно, не похищая среди ночи. — То есть, ты мстишь? — Позволяю прийти в чувство. — Сделал я ценное уточнение. — Успокойся, и все наладится. Забудь о моих выдуманных проблемах, и перестань пытаться их лечить. — А что, если проблема есть? — Ты теряешь причинно-следственную связь. — Невольно добавилось в голос раздражения. — Императором я планировал стать задолго до… — Тише, — шикнула она, опасливо посмотрела по сторонам и с надеждой — на пирамидку артефакта. — Не произноси это вслух. — Что опять не так? — Спросил я немного обескураженно.