Да, сердечный приступ, но отец предупреждал, что за Майснером очень серьезные люди стоят и проверять они будут тщательно. А проверив… это не суд, Уголовного кодекса и адвоката не будет… Мозг выдал первую здравую мысль за все время. Надо сделать все как было, чтобы никто не заподозрил. Он осторожно взял графин и стакан, отнес, как было. Протер платком все как мог. Осмотрелся… надо еще на кухне прибрать, свой прибор даже помыть, и тогда никто ничего не заподозрит. Борис Львович все равно старый, можно было ждать инфаркта. Он вышел в коридор, пошел… но уже у самой кухни он услышал звук, от которого волосы стали дыбом а сердце пустилось в пляс. М-м-м-м… Жив. – Борис Львович! Майснер ворочался на полу, пытаясь встать. Салахуддин бросился к нему, чтобы помочь подняться, довести до кровати, и… наверное, Аллах спас – он не упал перед ним на колени, не попытался взять его за руку… иначе было бы все кончено. В детстве мать читала им сказки про Жоьру-бабу[10]. Это были добрые и нестрашные сказки. Потом Лом-Али узнал несколько других, страшных сказок и когда мать уходила, он рассказывал им эти сказки. Про колдунью-Хежу. Про оборотня Гам. Про Черного Хожу. Про одноглазого великана Берза-Дог. Лом-Али рассказывал страшно для того, чтобы напугать сестренку, придумывая все новые и новые страшные подробности. И он тоже боялся, хотя как мужчина не мог это показывать. И вот сейчас – Салахуддин смотрел в ужасные, неживые глаза нежити, как из сказок. Глаза были какими-то белесыми, как будто подернутыми пленкой и немигающими. – Прибегаю к защите Аллаха, могущественного, достохвального, у которого нет сотоварища, от злых козней шайтана! – выкрикнул Салахуддин и стал читать первую суру вслух. Но гром не грянул, и молния не поразила нежить – нежить ворочалась и тянула к нему руки, пыталась встать. И чем-то пахло, какой-то химией, все сильнее и сильнее… Майснер… или нежить, которая жила в нем, неуклюже махнула рукой, Салахуддин отпрянул. Нежить потянулась за ним… Нет выхода. С той стороны нет выхода. Нежить, ворочаясь на полу, пыталась встать. – Прибегаю к защите совершенных слов Аллаха от гнева Его, и наказания Его, и зла рабов Его, и наущений шайтанов и от того, чтобы они являлись ко мне… Но и это заклятье не помогло – нежить сумела встать на четвереньки и поползла. К нему. И тут он вспомнил – до этого не помнил, – что у него пистолет. – Стой! Нежить странно заскулила, подползая к нему на четвереньках. Палец дожал спуск. Хлоп-крац! Пуля попала Майснеру или тому, что сейчас было им, в голову – и оно упало в коридоре и больше не шевелилось. Кровью брызнуло на стену. Аллах, спаси… Прибегаю к защите совершенных слов Аллаха от гнева Его, и наказания Его, и зла рабов Его, и наущений шайтанов и от того, чтобы они являлись ко мне… Салахуддин сделал шаг. Потом еще шаг. По стеночке пробрался мимо того, что раньше было Борисом Майснером, жизнелюбивым евреем с бухарскими корнями. Потом он бросился бежать… Немного успокоившись, Салик отзвонил Ибрагиму, сказал, что нужно встретиться. Место назвал – у первого пускового комплекса Московской окружной, там еще тихо было, хотя рядом действующая дорога и уйти не проблема совсем. Салахуддина трясти начало только сейчас, чтобы немного прийти в себя, он выпил два стакана харама в забегаловке для дальнобойщиков, но помогло несильно. Белесые глаза Майснера, и этот звук – Салахуддин понимал, что все это долго будет преследовать его. Подъехал «крузер» Ибрагима, встал на обочине. Из машины вышел сам Ибрагим, на нем была черная куртка-флиска с капюшоном. Он обошел машину, попинал скаты, потом нервно закурил, одну за одной. Салахуддин выжидал еще минут пять, потом вышел из лесочка неподалеку и направился к машине. Ибрагим увидел его, бросил сигарету, сел за руль. – Пистолет где? – спросил он, как только Салахуддин сел на пассажирское. – Какой пистолет? – спросил Салахуддин. – Тот, который у тебя был! – Бросил. – Где? – Не помню… из окна машины бросил. – Дурак! В воду надо было! … – Короче, тебя в розыск поставили, федеральный. Убийство сотрудника Федеральной службы безопасности. Думают, что ты принял радикальный ислам и отомстил брату за то, что тот в ФСБ пошел работать. … – Что ты на меня глазами лупаешь? Думаешь, на тебя не повесили бы? Еще постоянка твоя в ментовке показания дала, что ты ей автоматом угрожал. Было? – Было. – Ну вот, все в цвет получается. Рассказывай, как там было? Салахуддин рассказал. Ведь Ибрагим был чеченец, друг отца. Когда Салахуддин закончил говорить, Ибрагим закурил. – То есть ты еще и Майснера завалил, – подытожил он, – это звиздец. – Я его не убивал! С ним сердечный приступ был! – Ну, да. Тебе в этом сто процентов поверят. Табачный дым наполнял машину. – Ибрагим Шапиевич… – Ну? – С Борисом Львовичем… ну, Майснером… что-то… не то было. – Чего? – Ну он… короче, он… когда у него сердце прихватило, он это… умер. А потом – он воскрес… Ибрагим смотрел на него как на придурка. – Ты соображаешь, что городишь? – Аллахом клянусь, у него сердце прихватило. Я пытался помочь, не знаю, как… он умер… он мертвый был, клянусь Аллахом, я пульс проверял – не было! Потом я думал, что делать, а он такой… встает? – И чо? – Глаза у него… мертвые, я таких глаз никогда не видел, наверное, у джиннов такие глаза. Он как-то ко мне ползет, и ы-ы-ы… ы-ы-ы-ы… а глаза мертвые. – И ты чо? – Говорю – не подходите… а он ползет, потом на коленях. Ну, тогда я его… шмальнул. В башку. Ибрагим начал ругаться… и ругался долго. В горном селе, если бы он так ругался, он бы себе пол-села врагов заимел. Но тут… Салахуддин себя совсем хреново чувствовал. И со всем сказанным в свой адрес был, в общем-то, согласен… – Короче, щас я тебя отвезу на хату, там отсидишь несколько дней. Потом вывезем тебя по тихой из города – и пусть отец за тебя дальше впрягается. … – Мы тебя к Майснеру не посылали, так? – Спасибо Ибрагим-эфенди. Ибрагим хмыкнул и завел мотор…