– И ты сбежал? Потом? Гавин кивнул и перевернул страницу, скрывая чудовищное существо. Он все-таки рыцарь, если может о таком рассказывать. Тисса не дожила бы до утра – умерла от ужаса прямо на месте. Она вообще жуть до чего трусливая. Пауков боится. И мышей. А тут – целая гиена. – Мне было стыдно, но… я не мог там оставаться. Он бы снова меня отправил. – Почему его не судили? И почему не нашлось никого, кто остановил бы… это же неправильно, когда такой человек остается безнаказанным. – За что? – Гавин глядел с грустью. – Я ведь целый. Ни царапины даже. Он так папе и ответил. А если я боюсь животных, то значит – трус и толку с меня не выйдет. И что я, наверное, даже не Деграс… что только ублюдки и рабы настолько трусливы. Папа очень разозлился. И отдал Гавина в оруженосцы их сиятельству. Тан не обижает Гавина. Если бы обижал, Гавин не стал бы так его хвалить. И говорил бы совсем иначе. – Почему ты мне раньше не сказал? Про… Монфора. Наверное, потому что у Гавина были сестры и он их любит так же, как Тисса любит Долэг. – Ты бы мне не поверила. Пожалуй, что так. И Тиссе стыдно. Ну почему она такая наивная? – Не расстраивайся. – Гавин раскрыл страницу со странствующим паладином. – Я тоже сначала не верил, что Гийом такой. Думал, что пугают на новенького… а они всерьез. Зверь был нарисован с удивительной точностью. Он был именно таким, каким его Тисса запомнила. Огромным, ужасающим мощью и в то же время беззащитным. Тогда паладин смотрел на Тиссу, а она – на него, умоляя не трогать ее. Как будто бы зверю была интересна бестолковая девчонка. Следующее здание было куда менее роскошным, без колонн, быков и даже лестницы. Сложенное из красного кирпича, оно выделялось ярким пятном на фоне окружавших его бело-желтых строений. Двускатная крыша со шпилем. Тяжелый флюгер, уверенно развернувшийся к морю, и флагшток с золотым полотнищем. – Посольский ряд, – сказал дядюшка Магнус и сморщился. – Был когда-то. Когда мой братец еще не разогнал послов… хорошее было место. Он затряс головой, точно пытаясь избавиться от чего-то, мне не видимого. – Три этажа… и подвалы глубокие. Есть у меня человечек, которого сильно совесть мучает. Поспособствует он хорошему делу. Магнус потер руки и огладил бородку, возвращаясь в купеческое обличье. – Видишь, ласточка моя, и вор может быть полезен… если найти подход к человеку. Надеюсь, мне не придется использовать дядюшкины методы. – Тут раньше тополя росли… белые… – Дядюшка все-таки обернулся. – И шелковица… вкусные ягоды были. Куда подевалась? – Спилили, – нарушил молчание Сержант. – Вы спилили. – Да? Не помню. Надо посадить… чтоб как раньше. Мы свернули на улицу Бондарей, где воздух был сладким на вкус, а мед продавали в крохотных глиняных горшочках, предлагая пробовать, – липовый, цветочный, горчичный и донниковый, черничный и валериановый, над покупкой которого наша светлость всерьез задумалась: нервы от этой жизни скоро ни к черту станут. А нам уже совали на деревянных палочках ежевичный мед, прозрачный, как свежерасплавленный воск, и желтовато-мутный кенафовый, розоватый клеверный и почти красный – мятный.{18} И дядюшка самозабвенно пробовал. А наша светлость раздумывала над тем, что все-таки надо выяснить, почему послы до сих пор не вернулись, а также не связано ли их отсутствие с той неуверенностью, которую испытывает Кайя перед другими протекторами. – Это было смутное время. – Сержант держался рядом, напрочь игнорируя зазывал. – Многих убили. Зачищали домами. – И ты? – Да. Был приказ. – Он вдруг нахмурился и повторил: – Приказ был. Нельзя ослушаться. В сутолоке на меня наткнулся мальчишка, который тут же был пойман Сержантом за шиворот и выдворен прочь. – У вас же не было с собой ничего ценного? – поинтересовался мой охранник. Как-то определенно разонравилось ему это место. Самая большая ценность моя – тамга, которая куда удобней кольца. Да и снять ее вряд ли получится. Но в карманы я полезла скорее по привычке, чтобы вытащить желтую бумажку. – Вам не стоит это читать. Спасибо за предупреждение, оно запоздало – я уже зацепилась за первые строки. О да… вот так неожиданно и узнаешь о себе много нового. Наша светлость глубоко безнравственна и цинична… развратна… не сказать больше, хотя автор этого текста определенно не стеснялся в выборе слов, описывая то, как весело я провожу время в отсутствие супруга. Ему, бедному, тяжело вдали от устраиваемых мной оргий, в которых принимает участие весь двор. Еще немного, и я поверю, что Кайя сбежал на войну, дабы избежать потери нравственности. Он – персонаж положительный. О благе народа радеет. А наша светлость радеть мешает. Отвлекает оргиями. Тратится бездумно на наряды. И вообще живет в роскоши, когда честные люди голодают… Спокойно, Изольда. Скушай меду валерьянового. А лучше – пустырникового. Расслабься, вдохни глубоко и прикуси язык. Леди не ругаются матом. Я сложила бумажку и спрятала в карман. – Выкиньте, – посоветовал Сержант. Ну уж нет. Подобными образчиками эпистолярного жанра не разбрасываются. Перечитаем на досуге и подумаем, кто это меня так сильно любит. И ладно бы только меня – список был бы внушителен, – но пасквиль направлен против всех. Чуется за ним мне этакий призыв к равенству и братству. А еще закрадывается подозрение, что бумажки эти ходят давненько… Уж не за них ли Кайя типографию сжег? Если так, то правильно сделал. – Дорогой батюшка, – злость позволила нашей светлости остаться в образе, – скажи-ка, что ты знаешь об этом? Я продемонстрировала бумажку и получила удовольствие лицезреть другое лицо Магнуса. Честно говоря, с трудом не отшатнулась. – Свеженькое, – сказал он, пробежавшись по тексту. – Но ничего нового. Слова другие, а смысл тот же. Не бери в голову. О да, меня тут во всех грехах обвиняют, за исключением разве что каннибализма и некрофилии, а мне в голову не брать? – Этим занимаюсь я. И Урфин. – Получается? – С переменным успехом. Ласточка моя, эти бумажки лишь инструмент. Мы ищем человека, который этот инструмент использует. Этот человек живет в замке. И находится рядом с тобой. Дядюшка Магнус остановился перед очередным строением, которому суждено было переменить хозяина во имя общественного блага. – Почему вы так решили? Магнус ошибается. Тот, кто это писал, желает равенства. А в замке подобная безумная идея никому и в голову не придет. – Ты невнимательно читала. Заметь, там очень детально описываются твои наряды. И уверяю, стоимость их указана точно. Приводится перечень блюд, которые готовит дворцовая кухня… меню, кстати, недельной давности. Нет, я не хочу верить… – Иногда он писал вещи, которые может знать лишь тот, кто видел тебя. А ты, ласточка моя, ведешь довольно замкнутую жизнь. Еще сказал бы затворническую. Оргии в келье… Но до чего же тошно. И страшно. Близкий? Насколько близкий? Тот, с кем я разговариваю. Каждый день или реже. Кого считаю если не другом, то уж во всяком случае приятелем или хотя бы симпатизирующим мне. Фрейлины. Слуги. Некоторых я знаю по именам. Камеристка, которая по-прежнему держится холодно, стараясь лишний раз не попадаться на глаза. Охрана. Сержант. Урфин. Этак и вправду параноиком стать можно. – Мы найдем его, – пообещал Магнус, разглядывая особняк. – Но на это потребуется время. Я не стала спрашивать сколько. Много. Но Магнус не остановится, в этом я совершенно уверена.