Лорнет прижимается к глазу, лорд выдыхает, облизывает губы, восстанавливая утраченный их блеск, и признает: – А девушка весьма… недурна, ваша светлость. У вас хороший вкус. – У меня хороший удар и слабые нервы. Дребезжащий смех и покачивание пальцем. Урфина принимают за ребенка? Думают, что он шутит? – Быть может, она подходила вам раньше, но сейчас все изменилось… Амелия обходит Тиссу по кругу, неторопливо, не столько разглядывая ее, сколько показывая себя. И останавливается так, чтобы заслонить от Урфина. – …и вы должны согласиться, что… – Я вам ничего не должен. И позвольте сберечь наше общее время. Я не приму ваше предложение. – Вы его даже не выслушали. – Нечего слушать. Да, я теперь третий в книге лордов. В перспективе стану вторым. Вас это вполне устроит, потому что, в отличие от Кормака, вы мыслите здраво. Выдать вашу дочь за Кайя не выйдет, а за меня – вполне. Конечно, она и в его постель забраться попробует. Попозже, когда меня приручит. А она уверена, что приручит всенепременно. Андерфолл крякнул и переложил лорнет из правой руки в левую. А ладонь вытер о бриджи. – Вы еще так молоды, а уже так циничны… Урфин счел это за комплимент. – Но согласитесь, что титул – ничто без поддержки. Вам она пригодится. Я богаче многих мормэров… и не менее влиятелен. Вы же понимаете, что деньги дают многое. Например, ощущение безнаказанности. Урфин проходил это на собственной шкуре. И шрамы свербели, напоминая, что шкура не желает повторения урока. – Ваша девочка хороша, но и что? Ни имени. Ни рода. Ни голосов в Совете, которые станут голосами дома Дохерти. Насколько я помню, у их светлости сейчас большие затруднения с некоторыми… проектами. Они выглядят разумными. И я с радостью поддержу их… не только я… Почему они все считают, что Урфина так легко купить? И цена все та же: деньги и власть. Власть и деньги. Одно ради другого в вечном круговороте. – Я даже готов компенсировать девочке причиненные неудобства. Подыщем ей мужа… с хорошим приданым это будет несложно сделать. И потом, вам ли с вашей репутацией не знать, что свадьбой жизнь не заканчивается. Амелия далеко не глупа. Она не будет лезть в дела мужа. У нее собственные найдутся, и от Урфина потребуется лишь ответная любезность – не вмешиваться. – Если же вас волнует мнение лорда-протектора, то уверяю, он по достоинству оценит мою поддержку. – Я не думаю… – Вы не думаете. – Лорд Андерфолл вздохнул, и массивный живот его от этого вздоха затрясся, ткань сюртука затрещала, грозя выпустить высокородные телеса на всеобщее обозрение. – В том и дело, что вы не думаете о последствиях. Вы позволяете эмоциям брать верх над разумом. Симпатичная мордашка надоест, а вот деньги и связи не обесценятся. Поэтому, прежде чем делать что-то, дайте себе труд оценить последствия поступка. Хотя бы раз в жизни. Юго гладил ледяного медведя. Прозрачное тело его плавилось, и зверь исходил на слезы, которые стекали в серебряную чашу. В чаше плавали живые кувшинки, белые звезды, которым суждено было замерзнуть в ледяной воде. – Все умирают, – шептал Юго медведю, понимая, что не будет услышан. – Боль пройдет. После смерти. Любая боль проходит после смерти. Он знает точно. Нет, он не поднимал мертвецов и не преображал живое в неживое, как это делают хаотцы, но видел, как меняется выражение глаз человека в момент гибели. Прежде ему нравилось убивать, касаясь плоти жертвы. Нож. Петля. Или просто горло, которое легко сдавить. Он пробовал если не все, то многое и в конечном счете отступил на расстояние выстрела. Не потому, что боялся быть пойманным, скорее уж люди утомляли настолько, что, даже убивая, хотелось держаться от них подальше. – Мама, он мне не нравится! Он же старый совсем! – И хорошо. Быстрее умрет. Чудесная непосредственность. У женщины тяжелая нижняя челюсть и взгляд матерой волчицы. Такая не станет полагаться на судьбу и будет права. Юго нравились решительные. – …ты посмотри, какая хорошенькая! – …хорошенькая. – Седовласый лорд в камзоле, чьи рукава характерно лоснились, разглядывал дебютанток. – А толку-то? Жениться надо с умом… – …я не хочу… не буду… – Не реви. – Звук пощечины скрывает музыка. – Хочешь и будешь. Отец уже обо всем договорился… – …да она дура… – …зато с состоянием. Или ты думаешь, что мы до конца жизни будем твои долги выплачивать? И они испоганили зиму вот этим? Притворство улыбок. Гримасы счастья. Позы… торг, который продлится до рассвета. И позже, но уже за закрытыми дверями. – …сколько вашей дочери? – …ваше состояние и наш титул… Чуму бы им… или сыграть на дудочке, но не колыбельную. Танец. До упада. До конвульсий. До смерти. И пальцы нырнули в рукав, коснувшись инструмента. Юго остановился, споткнувшись взглядом о человека, которого не должно было быть. Гийом де Монфор собственной персоной. И как только решился покинуть укрытие? Стоит. Озирается. Ищет кого-то… или, напротив, желает избежать встречи. Кажется, он нервничает, но не уходит. Зачем он здесь? Не по своей воле, определенно. И если так, то Кормак решил начать игру? Юго подобрался поближе. У него есть еще две недели, за которые, он подозревал, случится многое. Глава 24 ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ То, что вы называете любовью, – это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно.{28} Из дневника пожилой леди, чье имя осталось неизвестно Часы на Круглой башне пробили полночь. Двенадцать ударов, каждый из которых проламывает морозную тишину ночи. Здесь все иначе, чем в зале, которого словно бы и нет. Разрисованные инеем стекла и седые стены отгораживают Тиссу от людей. И музыку запирают внутри. Снаружи холодно, но Тисса скорее понимает это, нежели чувствует. Она разучилась чувствовать. И кажется, ей самой нужен клей из рыбьих костей и водорослей, тот, который подходит для тончайшего фарфора. – …очаровательное платье. – Леди Амелия Андерфолл удивительно хороша собой. Наверняка многие сочтут ее столь же красивой, как леди Лоу. Тем более что леди Лоу не явилась на бал. – Благодарю вас. – Не стоит благодарности. Сколько оно стоило? Тисса не знает. И ей странно, что леди Амелия позволяет себе задавать подобные вопросы. Тисса ведь не интересуется стоимостью ее наряда, который, признаться, выглядит слишком уж вызывающим. Нет, Тисса не вправе осуждать кого-то, и если леди Амелии дозволили надеть это платье, более того, никто не спешит отвернуться, выказывая презрение, то, стало быть, все в рамках приличий… но Тисса не представляла себя в чем-то подобном. Слишком облегающем.