– Итак, теперь я могу вести нормальную жизнь, доктор? Он хотел было мне ответить, но Ник перебил, недоверчиво глядя на него. – Вы сказали, что гематома полностью не исчезла. Разве не желательно, чтобы она продолжала соблюдать постельный режим, по крайней мере, еще пару недель? «Что?! Нет!» Я посмотрела на Ника, но он полностью проигнорировал меня. – Она может вести обычный образ жизни, мистер Лейстер, но без стресса и физических нагрузок. Как я сказал, когда впервые увидел вас, это сложная беременность из-за вашего анамнеза и того, как она развивалась. Но вам не следует переживать. Вы уже во втором триместре, и с этого момента все пойдет намного быстрее. Ребенок немного подрос с нашей последней встречи, но недостаточно, что говорит о том, что в следующие несколько недель вас ждет всплеск роста. Отлично, значит, я превращусь в бочку. – Я хотел бы получить второе мнение, если вы не возражаете, – сказал Ник все еще с недоверием в голосе. – Николас, – упрекнула я, сгорая от стыда. Доктор, похоже, не обиделся на его фразу. – Я не возражаю против того, чтобы порекомендовать вам одного из моих коллег, мистер Лейстер. – В этом нет необходимости. Они оба смотрели друг другу в глаза еще несколько секунд, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Проклятый Николас, я не хотела идти к другому врачу: мне нравился доктор Хаббер, он очень хорош, я нашла его в интернете, он был одним из лучших. Николас, как всегда, перегибал. – Хотите узнать пол ребенка? – спросил доктор с дружелюбной улыбкой, которая сразу разрядила обстановку. Я нервно посмотрела на Николаса, и он улыбнулся, вселяя спокойствие, которое охватило меня. – С удовольствием, доктор, – сказал он, взяв меня за руку. Доктор снова провел зондом по моей коже, и спустя время, которое показалось вечностью, он посмотрел на нас с веселой улыбкой. – У вас мальчик. Мир остановился, и мое сердце тоже. Сын… Я испытала столько эмоций, что мои глаза наполнились слезами. Наши взгляды встретились, и мы оба улыбнулись, вспомнив разговор в машине. Я до сих пор помню реакцию Ника, это лучшее воспоминание в своей жизни. Он так оторопел, что смотрел на экран несколько секунд. То, что он сделал дальше, застало меня врасплох: он наклонился и поцеловал меня в губы, поцелуй, который я приняла с удовольствием и смущением, поскольку доктор Хаббер находился на расстоянии менее полуметра от нас. Ник заглянул мне в глаза, оторвался от моих губ, и я почувствовала, как таю. – Мини-Ты стал Мини-Мной, – прокомментировал он, улыбаясь мне. – Не зазнавайся, – шутливо предупредила я. На обратном пути в отель, теперь, когда мы знали, что с ребенком все в порядке и что я могу вести нормальную жизнь, я начала строить в голове планы, согласно которым, наконец, смогу взять свою жизнь под контроль. Хотелось снова почувствовать себя полезной. Для кого-то вроде меня, привыкшего к движению, провести почти месяц в постели было ужасным кошмаром. – Мне нужно размять ноги, боже, я хочу пробежаться, хочу сходить в университет, вернуться на работу… – мечтательно выпалила я, глядя в окно. – Разве ты не слышала доктора? – Николас резко оборвал меня. – Гематома полностью не исчезла, ты не можешь вести себя так, как будто ничего не произошло. Я повернулась к нему. – А может, это ты не слышал? – сказала я. – Теперь я могу вести нормальный образ жизни. Легко говорить, ведь не ты месяц был прикован к постели. Николас выдохнул через нос и крепко сжал руль. – Нам нужно поговорить о моей квартире в центре… Знаю, ты не хочешь туда переезжать, и я это уважаю, но нам нужно разобраться. Отель – отличный вариант, но в нем я привлекаю слишком много внимания, а сейчас это последнее, чего я хочу. «Нам?» – Я оплатила свою квартиру и ожидаю, когда перееду в нее, Ник, – сказала я, желая вернуться в нее, провести некоторое время в одиночестве и подготовиться ко всему, что мне предстоит. – А ты возвращайся в свою. – Ты правда этого хочешь? Жить порознь? – его голос выражал боль и гнев из-за моих слов. – Мы не можем жить вместе, потому что мы не вместе. И, как бы я этого ни хотела, такова была реальность. – Боже мой, Ноа, все изменилось, не так ли? Я покачала головой, это было именно то, чего я опасалась. – Единственное, что изменилось, так это то, что у меня будет ребенок, но никто не говорит, что мы с тобой должны снова жить вместе. Прошу принять это, так что… – Так что что? – сказал он, резко поворачивая направо и въезжая на парковку отеля. – Я облажался, но теперь позабочусь о тебе. – О чем ты собираешься заботиться? – возмущенно ответила я. – Я не собираюсь быть с кем-то, кто более чем ясно дал понять, что не будет снова меня любить, тем более доверять мне, так что давай вернемся к началу. Ты можешь заботиться о ребенке и обо мне, но на этом все. Я не собираюсь жить с тобой, не собираюсь выполнять то, что ты мне говоришь, и не собираюсь менять своего врача. Пока не рожу, я буду принимать решения, а когда ребенок родится, мы обсудим, как воспитывать его вместе, но каждый в своем доме. Я вышла из машины, хлопнув дверью. Это было именно то, чего я боялась с самого начала, что Николас увидит в беременности извращенный способ отомстить мне. Так, однако, дела не делаются, я не искала жалости Николаса и не собиралась подчиняться ему… Ей-богу! Как бы меня ни ранил его отказ, я бы никогда не сделала с ним ничего подобного. Я бы никогда не заставила его вернуться ко мне. Николас молчал, пока мы не вошли в номер. – Итак, твой план состоит в том, чтобы каждый из нас продолжал жить своей жизнью, а что дальше? Совместная опека? Этого ты хочешь? – спросил он, садясь на край кровати и наблюдая, как я начинаю снимать одежду с вешалок и беспорядочно складывать ее на столике перед кроватью. Мой взгляд на секунду оторвался от одежды и остановился на нем. Он казался спокойным, но я очень хорошо знала, что скрывалось за его спокойствием. Ему совсем не понравилось то, что я сказала в машине, и теперь, когда я услышала из его уст этот вопрос, мне тоже стало не по себе. – Нам придется делить дни, выходные, праздники… Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы наш сын разрывался между родителями? Мои глаза наполнились слезами от ужасающего будущего, которое он описал. Я знала, каково это, расти вот так: половину своей жизни у меня не было отца, а другую половину я пряталась, опасаясь, что он причинит мне боль. Ник тоже пережил расставание родителей, а мать бросила его. На мгновение я представила, как мой милый мальчик, с большими голубыми глазами и светлыми волосами, как у меня, проходит через то, через что пришлось пройти нам обоим, и мое сердце заболело так сильно, как никогда раньше. Я закусила губу, пытаясь сдержать дрожь, а Николас встал и подошел ко мне. – Позволь мне заботиться о вас, – попросил он, его рука гладила мое лицо, а глаза с железной решимостью смотрели в мои. – Понимаю, что сказал тебе, что не смогу простить тебя, и я не могу выкинуть это из головы с тех пор, как мы расстались: твоя реакция, твоя печаль… преследовали меня каждый день нашей разлуки, Ноа. Все изменилось, теперь все по-другому, я изменил свое мнение. Когда я увидел нашего сына, Ноа… Черт, я был самым счастливым человеком на земле, и не только потому, что у меня будет прекрасный ребенок, но и потому, что рядом будет женщина, которая перевернула мой мир. Я зажмурила глаза и почувствовала, как слезы подорвали мое самообладание. Ник прижался лбом ко мне и вздохнул, обдавая меня своим теплым дыханием. – Мы причинили друг другу много боли, Веснушка, не думай, что я не помню ни одного обидного слова, слетевшего с моих уст. Да, мне хотелось, чтобы ты страдала так же, как страдал я, но никогда, Ноа, никогда я не сомневался, что ты женщина всей моей жизни. Я открыла глаза. – Я бросил Софию, Ноа. Мое сердце бешено забилось при мысли о них, о тех ночах, когда я плакала в своей постели, видя их в журналах или по телевизору. Когда Ник сказал, что она была для него лучшей женщиной, более зрелой, умной… Все это было живо в памяти, и я знала, что это всегда будет занозой в моем сердце. – Тебе не следовало, – я не смотрела на него, когда говорила, но его рука обхватила мой подбородок, заставляя поднять взгляд. Он не понимал моих слов, но я продолжала говорить. – Николас, ты не сможешь забыть, что я изменила тебе, и я не смогу снова тебя потерять… Я боюсь, так боюсь, что мы снова не сможем быть вместе. – Позволь доказать тебе, что я говорю чистую правду, Ноа. Я покачала головой, и тогда он взял мое лицо в свои руки и поцеловал меня так, как хотел с тех пор, как мы расстались. Его губы коснулись моих, сначала один, а затем два раза. Его язык вошел в мой рот, и я растаяла от его вкуса, от ощущения его в моем теле, его рука обвила мою талию, а мои ноги обхватили его бедра. Он прикусил мою губу, пососал ее, а затем поцеловал, ожидая от меня ответа, который не последовал. Его слова парализовали меня, это был момент, когда я увидела свет в конце туннеля, но также поняла, что, чтобы добраться туда, мне придется преодолеть всевозможные препятствия, которые не уверена, что смогу преодолеть. Затем Николас отстранился от моего рта и опустил меня на землю. – Последние несколько дней ты даже не прикасался ко мне… Я думала… – Я не прикасался к тебе, потому что если бы начал, то уже не смог бы остановиться, – оправдывался он, прислоняясь ко мне лбом. – Я хотел дать тебе больше свободы, не хотел заставлять делать то, чего ты не хотела… У меня пропал дар речи. – У меня будет ребенок от тебя, Ноа, – сказал он, глядя мне в глаза. – И я буду с тобой, сколько бы времени ни потребовалось, чтобы доказать, что я никуда не уйду. Боже мой… он серьезно? Были ли его слова правдой? Я любила этого человека всей душой и хотела только, чтобы он снова любил меня, как я любила его. – Давай помедленнее, Ник, – сказала я, он сел и с улыбкой посмотрел в мои медовые глаза. – Лучше начнем с нуля, – решил он. 43 Ник Я помог ей собраться. Пока Ноа ходила по комнате, я украдкой наблюдал за ней с благоговением. Я понимал, что будет трудно доказать серьезность моих намерений, особенно после того, как я практически поклялся ей, что мы больше никогда не будем вместе. Но это все не имело значения для меня. В глубине души я всегда надеялся, что что-то произойдет, и что причина, заставившая меня вернуться к ней, будет достаточно уважительной, чтобы я не чувствовал, что изменяю себе. Моим самым большим страхом всегда было навсегда потерять ее. Я думал, что, расставшись, мы поступили правильно. Мне было нелегко прощать, в этом Ноа была права: моя собственная больная раком мать все еще боролась за мое прощение, и я все еще боролся с собой, чтобы простить ее.