– Ты меня научила дисциплине и энергии, ты заставила понять, как важно работать, преследуя свою цель. Я бы никогда не создала «Новое поколение», если бы ты не пропахала мне дорогу. – Ты по этой дороге двинулась сама, с теми друзьями, которые только что уехали. Ты не обратилась ко мне, потому что зачем бы? Я это видела тогда, знала тогда, но была, прости, занята. И теперь не могу себе простить. Для Эдриен это признание было неожиданным, и она сказала: – Мне кажется, ты к себе слишком сурова. – Нет, это не так. И ты знаешь, что я права, но тебе сейчас меня жалко. Я этим воспользуюсь и попрошу тебя дать мне шанс искупить вину. Ты взрослая женщина, я это понимаю, и время между тогда и теперь я упустила. Но я хотела бы стать лучше как родитель, как мать. Я тебя люблю. Мне трудно это проявить, но это не значит, будто я этого не чувствую. В жизни Эдриен не могла бы припомнить, чтобы Лина о чем-нибудь просила. Дисциплинировала, направляла, не соглашалась. Но никогда ни о чем не просила. – Ты могла бы ответить мне на один вопрос? С неопределенной улыбкой-ухмылкой Лина покачала своим бокалом. – Я сегодня за день выпила больше, чем обычно за неделю, так что сейчас как раз самое время. Эдриен заговорила не сразу, тоже отпила глоток. – Зачем ты меня оставила? У тебя же был выбор. – Ах, это. – Лина подалась вперед, сделала долгий выдох. – Не стану тебе врать, будто я этот выбор не рассматривала. Я была молода, еще даже колледж не окончила. Выяснилось, что человек, которого я любила, как мне тогда казалось, человек, про которого я думала, что он любит меня, не только спит с другими женщинами, но женат и разводиться не собирается. – Это было для тебя ужасно. Лина после небольшой паузы подалась вперед: – Вот это одна из больших разниц между нами. Ты это видишь, ты это понимаешь – тебе ничего больше не надо для сочувствия. А мой уровень эмпатии намного ниже твоего. На поколение. Она снова откинулась на спинку. – Это было ужасно. Мими мне очень помогла, она всегда помогала. Я знала, что она будет на моей стороне, что бы я ни решила, так что ужас становился меньше. Я ей сказала, что чувствую необходимость сказать Джону. Мы с ним, конечно, перестали видеться – я тебе об этом уже говорила, – но я чувствовала, что обязана ему сказать. Пришла в его кабинет в колледже, и… и вышло плохо. Сведя брови, Лина горящими глазами уставилась на стол. – У него на столе стояла бутылка, и он явно к ней приложился до моего прихода. Это могло бы послужить предупреждением, но я пришла, чтобы закончить дело. Она подняла взгляд: – Он меня назвал лгуньей, потом шлюхой, сказал, что я хочу разрушить его жизнь, поймать его в капкан, и так далее. Я ответила, что ничего от него не хочу и не собираюсь никому говорить, но это не помогло. Он потребовал, чтобы я от этого избавилась, разобралась с этим, а то он заставит меня пожалеть. Я разозлилась и ответила, что сама решаю, что делать со своим телом, а у него здесь права голоса нет. – Он на меня налетел. Сразу, толкнул меня к стене. Помню, как летели предметы с полок, так он разозлился. И он меня ударил, кулаками, два раза. Она прижала руку к животу. – Ударил туда, где ты начиналась, и все время орал, что решать будет он. И уничтожит вот это вот прямо сейчас. Я знала, кто он такой, когда с ним порвала, но тут я увидела то, что было потом, в Джорджтауне через несколько лет. Я видела попытку убийства. Не знаю, что было бы дальше, но тут открылась дверь – это была студентка, с которой, я знала, он тогда спал. Он обернулся к ней и заорал, чтобы она убиралась, а я смогла тогда вырваться и убежать. Она подняла бокал. – Это решило дело. То ли сознательно, то ли с досады, но я подумала, что он напал на нас. Вот это «на нас» и определило мой выбор. Я могла сообщить в полицию, и жалею, что не сделала, но для меня тогда главной целью было убраться от него подальше. И когда я вернулась домой, когда я села вот в это кресло и сказала маме и папе, все им рассказала, они были со мной. С нами. – Наверное, ты сильно испугалась. – Когда вернулась домой и взялась за работу – испуг прошел. Беременность для меня была в радость. Это было трудное дело, которое надо было сделать, и у меня была цель. А это и есть мой стиль жизни. – Стиль жизни всех Риццо, – поправила Эдриен. – Да, конечно. – Лина снова покачала головой. – Как бы там ни было, из этого выросла «Йога-беби». Из нас с тобой. Но у меня немного времени заняло после твоего рождения понять, что я не слишком одарена материнскими качествами и не очень умею ладить с младенцами и детьми. Я могла обеспечить, чтобы ты была здоровой, оградить тебя от опасностей и бед, но для этого мне нужно было заниматься своей карьерой и своим бизнесом. Так я это понимала. И всегда со мной была Мими, чтобы обеспечить все остальное. И твои дедушка с бабушкой, потом Гарри. Они меня освободили для той работы, которую мне хотелось делать. Она снова посмотрела на стол. – И я делала, что хотела. И ты была здоровой, ухоженной, воспитанной. У тебя было хорошее образование, ты путешествовала, ты была талантлива. Ох, как же ты была талантлива! И разве я не организовала, чтобы тебе другие дополнили недостающее? А потом будет время, потом, для чего угодно. Тогда у меня не было времени обниматься и тискаться. Да и склонности не было. – Она подняла руки. – И вот все это время я потеряла. Опустить их она не успела: Эдриен подалась вперед и схватила ее за руку. – Ты знаешь, какое у меня самое живое, самое глубокое и сильное воспоминание о тебе? О моей матери? – Боюсь спросить. – Он ударил Мими. Я была так потрясена, так испугана, я побежала за тобой, я звала тебя. Он меня догнал и схватил. И мне было больно, и тут ты вышла, такая спокойная, такая сильная. – Ох, не была я такой. – Была. Ты пыталась его уговорить отпустить меня. Ты говорила, ты пыталась, чтобы он меня отпустил. Это было главное для тебя. Я была главным. А он меня швырнул, попытался сбросить с лестницы, это было больно. Раскаленная, жгучая боль, но я видела тебя. Все время видела тебя, и ярость у тебя на лице, гнев, когда ты на него бросилась. Ради меня, спасти меня. Он тебя бил, но ты не остановилась. У тебя кровь текла, ты не остановилась. Он убил бы тебя, убил бы нас всех, но ты ему помешала. А когда он упал, ты побежала ко мне. Ко мне. Ты меня обняла, и кровь и слезы текли у тебя по лицу. Эдриен снова подалась вперед, взяла мать за вторую руку, через стол. – Я знаю, что ты меня любила. Просто в ежедневной рутине дел ты совершенно не умеешь этого показывать. Удивленный смех Лины закончился полувсхлипом. – Это точно. – Но когда случается беда, какая-нибудь мерзость, ты приходишь на помощь. Я это всегда знала. И я не знала и не понимала, что когда ты оставила меня здесь на лето, то ты все беды, всю шумиху, все гадости взяла на себя, а меня оставила здесь просто жить. – В основном верно, спорить с этим не стану. Но был еще и расчет. Мне надо было использовать то, что случилось, как стартовую площадку, а не дать этому загубить то, что я начала. – Ты много сегодня выпила вина. – Я очень сожалею, Эдриен, о многом сожалею. Хотелось бы сказать, что я стану лучше, что буду поступать лучше, но я хочу попытаться, и это цель. Надеюсь, что эта цель не будет первой, которой я не смогла достигнуть. И в тебе сейчас тоже слишком много вина, чтобы не дать мне шанс. Что я тоже использую. Эдриен отпустила руку матери, давая ей взять бокал. – Тогда пей и дальше, – сказала она, и Лина снова рассмеялась. – Ладно, выкладываю начистоту. Мне моя жизнь нравится. Я горжусь тем, что я создала, думаю – нет, знаю, – что не одну жизнь изменила к лучшему своей работой. Я люблю финансовые привилегии, люблю путешествия, вот это все. Люблю свободу – это одна из причин, по которой я никогда не была замужем. Но ближе к концу я стала понимать, что достаточно сообразительна, организованна и разумна, чтобы оставить больше времени для тебя, для родителей. С ними мне это время никогда не вернуть. Но пока что… Она снова приподняла стакан. – Ты лучше меня и прежней, и теперешней. В тебе больше открытости, внимания к людям; ты в этом смысле лучше сбалансирована. И у тебя природного таланта больше, чем было у меня. Я готова признать своей заслугой то, что дала тебе фундамент, но свое построила на нем ты. И я уважаю тебя за это. Лина отпила вина, разглядывая дочь. – Я считала, что ты зря вернулась сюда, только время потратишь. И ошиблась. Это лишь помогло тебе раскрыть свой талант и привлекательность. Меня бы это раздавило, а тебе дало возможность расцвести. Она сделала еще один глоток, оглядываясь. – Что ты будешь делать в этом большом старом доме? – Для начала – жить. Работать. Соображая по ходу, как чего. – Я бы хотела остаться еще на пару дней, если ты не против. – Я бы тоже этого хотела. Устрою тебе экскурсию на строящийся молодежный центр. У тебя могут быть какие-нибудь идеи. – А ты их примешь? – Может быть. – Эдриен улыбнулась. – Если они мне подойдут. И я хотела бы, чтобы ты приехала в мае – в первую неделю мая. – Она подсчитала в уме. – Может быть, во вторую неделю – для совместного проекта. Я к тому времени почти все уже подготовлю. – Мы же даже… что подготовишь? Я полагала, что мы начнем производство в Нью-Йорке. – У меня иная точка зрения. – Не только Лина Риццо, подумала Эдриен, умеет использовать момент. – Гимнастический зал старшей школы Трэвелерз-Крик. У нас есть ученики, учителя – я все это организовала. Сет из двух дисков. – Школьный тренажерный зал – школа в маленьком городке? С детьми? – Выпускной класс с одобрения родителей и медиков. Шесть учеников, шесть преподавателей. Упражнения в разном темпе. Программы от тридцати до тридцати пяти минут: кардио, силовая, работа на коврике, йога и сочетание всего этого. Предоставляем гардероб – вероятно, «Йога-беби» для преподавателей, «Новое поколение» для учеников. – Конкуренция? – Ну, так. Дружественная. – «Фитнес‑101». Эдриен поморщилась: – Черт, это лучше, чем мое рабочее название. – Какое?