Эти глаза, подумала она, гладя пальцами его щеку. В эти глаза она всегда была наполовину влюблена. – Райлан, – прошептала она и притянула его губы к своим. Он ощутил, что что-то переменилось и подстегивает его действовать. В том, как трепетало ее тело, в том, как ее руки сжимали, гладили и касались его кожи. И все равно он пытался задержать, замедлить нарастающий темп. Волшебство не для того, чтобы глотать его залпом. Пока они раздевали друг друга, он сдерживал движения долгим, самозабвенным поцелуем. Когда она прижалась к нему, предлагая, открываясь, требуя – он пустил в ход руки, чтобы дать ей, такой горячей, влажной и мягкой, то первое, захватывающее дух облегчение. Когда ее тело – идеал женственности и силы – обмякло, он ощутил себя богом. И тогда взял то, что ему причиталось, ощущая вкус ее кожи, дрожь и ритм пульса, касаясь руками каждого сантиметра, беря все до тех пор, пока от желания у него не начало перехватывать дыхание. И тогда он скользнул в нее, медленно-медленно-медленно, как входит в замок последний ключ. Склонившись на миг, чтобы задержать нарастающее блаженство, но она взяла в ладони его лицо, посмотрела ему в глаза, и в этих глазах он растворился. Растворился в ней. И дал себе волю, и она неслась вместе с ним, обернувшись вокруг него. И когда наконец, наконец он перевалил через вершину, то зарылся лицом в волосы любимой, вдыхая полной грудью ее запах. Эдриен долго лежала, ошеломленная, оглушенная, словно атлет, бежавший марафон под безжалостным солнцем пустыни, наконец рванул финишную ленту и оказался в залитом луной оазисе. Сейчас она тонула в теплом и тихом прудике, где ее тело плакало бы от благодарности, если бы у него еще остались на это силы. Потом, глубоко вздохнув, Эдриен провела рукой по спине Райлана. – Оказывается, мы помним. – Я пытаюсь сообразить, что тебе сказать: «спасибо» или «вау». Пусть будет: вау, спасибо! Он перевернулся на спину, они лежали, соприкоснувшись бедрами. Эдриен мысленно улыбнулась: она будто слышала, как ворочаются у него в голове шестеренки. – Пара замечаний, – сказал он. – Хочу сказать, что я не из одноразовых мужчин. Улыбка Эдриен стала шире. – Правда? – Да нет… – Он сам понял, что сказал, коротко засмеялся. – Я не в том смысле. Я в смысле – не на одну ночь. Мне захочется увидеться снова. Она повернулась на бок, приподнявшись на локте, посмотрела на него. – Мне это нравится, и «не в том смысле» тоже. – Очень рад слышать. Наверное, нам стоит сходить куда-нибудь, типа как будто мы встречаемся. – Этому процессу придают излишнее значение. Обворожительные зеленые глаза прищурились. – Кажется, ты меня охмуряешь. Она опустила голову ради небрежного поцелуя. – В общем, сбегать в кино, где-нибудь вместе поесть – все эти социальные понятия вполне себе ничего. Излишне много значения придают обязательности – куда-то непременно сходить в субботу вечером. Если два очень занятых человека хотят вечером куда-то пойти, это нормально. Если два очень занятых человека хотят остаться дома и предаться сексу, это тоже нормально. – Тебе даже не надо нарочно охмурять. Это у тебя природный талант. – Который я теперь вынуждена буду отточить до совершенства. Но ты сказал – «пара замечаний». Где второе? – Второе мне пришло в голову, когда мы убедились, что воспоминания у нас отнюдь не стерлись. Я говорил, что кто бы мог подумать, что так все обернется, но потом мне пришло в голову, что, если быть честным, намеки все-таки были.. – Правда? – Она отбросила волосы с глаз и оперлась на его грудь. – Пожалуйста, поточнее и не пропуская подробностей. – Подробностей не особо много, просто… вот то первое лето, когда ты жила в Трэвелерз-Крик и тесно подружилась с Майей. Тогда это просто было «обратить внимание», а не «приударить». Ты была подружка Майи, то есть не заслуживала моего внимания. Пока не сказала про мои рисунки. Ты знала Железного Человека и Человека-паука. И от этого сразу оказалась несколько более интересной. На минуту, а потом я должен был тебя опять в упор не видеть – потому что, как сказал Коллин, девчонки – они глупые. – Тут я должна признаться, это на меня такое произвело впечатление, что после я попыталась рисовать. – Она нахмурилась, вспоминая. – А пыталась я нарисовать… а, да. Черную Вдову. Я хотела быть Черной Вдовой и поэтому пыталась ее рисовать. Меня очень раздосадовало, что не получилось. Он намотал на палец прядь ее волос: – Наташа или Елена? – Наташа. – Я мог бы тебя научить рисовать. – Искренне сомневаюсь. – Она снова поцеловала его. – А когда ты заметил меня? – Лето после моего первого года в колледже. Я запомнил, потому что подрабатывал в «Риццоз», и ты туда зашла с Майей и еще какими-то девочками. Кажется, тебе тогда было примерно пятнадцать. И выглядела ты отлично, так что я даже хмыкнул про себя. Но тут же сам себя одернул, напомнив, что ты – внучка мистера Риццо, подружка Майи и вообще еще ребенок, а я – взрослый, студент колледжа. – А для меня это было предыдущее лето. – Для тебя – что? – Когда я на тебя положила глаз. Ты косил газон у своей мамы и был без рубашки. Весь потный и тощий… – Не был я тощим! – Всегда был тощим – это сейчас ты стройный и подтянутый, а был тощий, – и волосы у тебя тоже пропотели и слегка завивались, и выгорели на солнце, как у серфера. У меня внутри все задрожало. Особенно с тех пор, как я узнала, что у тебя глаза зеленые, хотя ты ходил в темных очках. У меня слабость к зеленым глазам. – Запомню. – В общем, я должна была себе напомнить, что уже предана сердцем и душой Дэниэлу Рэдклифу. – Гарри Поттеру? – Он взял ее за плечи, приподнялся чуть-чуть вместе с ней. – У тебя был роман с Гарри Поттером? – Нет, я его никогда в жизни не видела, но отчаянно хотела увидеть, потому что он бы, без сомнения, в меня влюбился и мы бы жили долго и счастливо. И у меня, очевидно, слабость к ботанам. – И это запомню. – Кроме того, у меня в списке еще Питер Паркер, и еще я в горячую минутку была бы рабой любви для Тома Холланда. – Чего только не узнаешь, пока валяешься голый на кровати. – Это да. – Она стиснула его левый бицепс. – Ты сейчас какой вес поднимаешь бицепсами? – Не начинай. – Не могу, это у меня прошито. Мне нужно для тебя сделать новую программу. – Я же участвую в этой онлайн-программе, которую вы ведете с матерью. У меня все эти чертовы курсы есть. – Рада за тебя. – Наверное, все из-за того, что я почти каждый день видел тебя в этих облегающих спортивных шмотках. – То есть охмурение проходило неосознанно. – Она подняла брови. – Почти каждый день? – Меняю тему. Я начал тягать железо с Хьюго Хаммером. Потрясающий тип. – Он такая лапочка. – Потом ты мне скажешь, что этот второй – как там его зовут – с алмазными кубиками на животе и узлом волос – просто котеночек. – Видимо, ты имеешь в виду Винса Харриса. Нет, он ядовит, как гибрид змеи с примадонной. Но дело свое знает. Ты как-нибудь попробуй Марго Мэйфилд «Дай мне двадцать». Она тебя уложит на коврик – в хорошем смысле. Эдриен поцеловала его грудные мышцы. – Знаешь, от всех этих разговоров о тренировках я проголодалась. Как ты насчет десерта? – Я за. Он перевернулся и оказался сверху. Она рассмеялась. – Я не про этот десерт говорила! – И она обняла его. – Хотя… Так неожиданно для них обоих и к вящему удовольствию собак, уснувших вместе в постели Сэди, Райлан остался на ночь. Эдриен не ожидала, что Райлан вылезет из кровати одновременно с ней. – Я собак выпущу, – пояснила она. – Ты можешь еще урвать немного сна. – Проснулся уже. Привычка – дети. – Он потянулся за штанами. – В их возрасте внутренние часы не знают выходных.