— За справедли-и-ивость!! — За православие! — За правосла-а-авие!! — За ленинизм! — За ленини-и-изм!! — Биться до крови! — Би-и-иться д-о-о крови!! — Ебать насмерть! — Еба-а-ать насме-е-ерть!! После пламенной речи командирской — двинулся отряд. На санях неспешно ехали-ползли, чтобы лошадей не притомить. Луна светила. Сделали три привала. К шести утра тёмного въехали в распад между сопками. До Мухена отсюда — полторы версты. Затаились. Как рассвело, танковая шестёрка вперёд выдвинулась, в подлеске хвойном развернулась, встала. Танкисты стали башню к залпу готовить. Ожил белый ствол танка, к первой цели потянулся: пушка в здание ксингжень устремила дуло своё. А за стволом и все глаза партизанские потянулись, к стали холодной прилипнув. От дула пушки белой, от снаряда синего, от Шухи-наводчика всё теперь зависит. Замерли сердца партизанские. Зульд в бинокль цель еврейскими глазами ест. Открыл рот свой упрямый. И изо рта: — Огонь!! Прыгун спуск нажал. Харгааах!!! Точно! Разнесло пушку на ксингжень. Моняй с Панитком зарядили моментально — опытные парни. И тут же Шуха вправо ствол повёл, навёл. Цель: пушка на казарме. — Огонь!! Харгааах!!! Разнесло. Зарядили. И — ствол налево. Цель: пушка на машинном заводе. — Огонь!! Харгаах!! Точно! Сделано дело великое! Командир довольный — маузер из кобуры: — Вперёд, товарищи! Заебём гадов! Но не успела рука командира в небо утреннее дуло воткнуть, как — с правой и с левой сопок — пулемёты ударили! По отряду в распадке: — До-до-до-до-до-до! Оторопь! Свистят пули крупного калибра. Впиваются: в снег. В тела. Отряд — аххххххх! Отряд — в снег. Отряд — винтовки-автоматы к бою. — Ложись!!! — крик командира запоздалый. А с сопок, под пулемётным веером — лава конных. На железных лошадях. Шашки в руках сверкают. Снег — волной дыбится. — Нас кто-то предал! — вскрик партизана Некрасова. И — рубка в снегу копошащихся, отстреливающихся. Шашка в ближнем бою — зверь лютый. Пуля против неё — хромой скороход… Партизанский отряд «Забайкальские ёбари», из засады на УЁ навалившийся, был сколочен капитаном-подводником Семёном Хваном сразу после окончания Трёхлетней войны из дезертиров да уголовников. В отряде ЗАЁ — сто сорок два шашки-штыка. Хван — невысок, кряжист, круглолиц и злобен всегда почти. На злобе его и дисциплине драконовской отряд держится. Уж год как Хван зуб точил на уёбанцев налимовских, а тут перебежчик из УЁ, Витька Корень, комиссаром в самое нутро обиженный за газа перерасход, рассказал про дислокацию да и про давнюю уёбанскую идею — на Мухен напасть. Штурмовать пещеру УЁ в лоб — рискованно. Вот и замыслил Хван коварство: выждать, когда налимовцы на Мухен пойдут, да и подловить их в распадке. Всё рассчитали в штабе ЗАЁ точно. Повесили в распадке пауков. И не ошиблись. И четверти часа не понадобилось заёбанцам, чтобы в пух уёбанцев разнести. Из ста двадцати девяти — пятьдесят четыре убитых, тридцать шесть раненых, остальные — пленные. Поставили шеренгой бессильной. Сосчитал их хвановский ординарец, якут Саян: — Тридцать девять, господин капитан! — И ещё парочка! — Хван на коне серого металлопласта, в дублёнке чёрной, в шапке волчьей, с мечом японским, с плетью электрической. Палец его в перчатке замшевой в комотра и комиссара упёрся: — Становись! Встали Налимов с Оглоблиным к своим. — Ну как, комотр? — узкие глаза Хвана Налимова кольнули. Молчит Налимов. Лицо его желвакастое, с бородкой редкой — сурово-спокойно. Зато комиссар Оглоблин потрясён. Ряха его широкая, полная — опрокинута. Да и борода православная всклокочена. И видать по всему, что вера не помогает комиссару. — Чего молчишь? Молчит комотряда. Стоны раненых, трупы товарищей под солнцем февральским, холодно-равнодушным. — Пойдём в твоё логово по следам вашим! — Хван усмехнулся победно. — А по дороге — будет вам, выскочкам уссурийским, смертельная ебля! Смех победителей в распадке взбаламученном звучит беспощадно. Все заёбинцы — на китайских железных конях «МА 4000». Хорошие кони, скачут без устали, овса не требуют. Заёбинцы — богатые. Многих пограбили, многих заебли. В Мухен Хван сунуться не решил: зачем? В планы не входило. Да и китайцы скоро опомнятся, пришлют из Сукпая солдат на снегоходах бронированных. — Отряд, за мно-о-о-ой! Потрусили кони железные по следам налимовского отряда. Живых лошадей даже и не взяли с собой: на кой ляд им живые? Их кормить нужно. Танковые сани тоже бросили. И раненых — подыхайте, побеждённые! А пленных уёбанцев пёхом погнали снег месить. Скомандовал Хван: — Запевай! И затянул начальник контрразведки Лю Цзе Хьян: Спи, мой хуй толсто-о-оголовый, ба-а-аюшки-баю! Тут же голоса подхватили довольно, победно: Я тебе, семивершковый, песенку спою.