Стал мужать ты понемногу, И возрос, друг мой, Толщиной с телячью ногу, В семь вершков длиной! В шести верстах от Мухена, в роще берёзок корявых приказал Хван остановиться и спешиться. — Уёбанцев — на стойку! Стали каждого ставить на берёзу: верхнюю одежду — в снег, грудью к берёзе, руки вокруг ствола и на запястьях шнур пластиковый затягивают. Потащили было и Налимова к берёзке, но он: — Господин командир! — Слушаю тебя, Налимов! — Хван в седле подбоченился. — Дозвольте нам с комиссаром поглядеть, как наши товарищи будут еблю смертную принимать. Чтобы поддержать их по-братски. А опосля и нас заебёте. Недолго Хван думал: — Валяй! И тут же: — Gas!! Отстегнули заёбанцы маски свои, пустили газ, вдохнули — раз, другой, третий, четвёртый. Расстегнули порты свои. Глянули Налимов с Оглоблиным — у большинства заёбанцев уды обновленные, с хрящевыми вставками, с мормолоновыми наконечниками. С обидой комотр языком прищёлкнул: богатый отряд. Потянули победители порты с побеждённых. — Мужайтесь, товарищи!! — командир крикнул. — Мы с вами за правое дело бились, честно воевали, честно ебли, честно и помрём! — В рай всех вас ангелы, ангелы понесут, Господи… — дрожащим голосом комиссар продолжил. — У Господа за пазухой окажемся, братья православные, не сомневайтесь, не бойтесь, Господь милостив, за борьбу нашу честную да за страдания приютит нас ныне и присно и во веки веков. Началась смертная ебля. Закричали, застонали уёбанцы. Зарычали победно заёбанцы. Хван на коне восседает, улыбается, блестит зубами на солнце: победа! Побеждённых на всех не хватило, ебут по очереди. Стоны и крики. И первая кровь брызнула на снег. Мощно и страшно ебут хвановцы. И вот уже первый уёбанец замертво валится. И второй. — Держитесь, братья! — командир подбадривает. Но кто же, кто спокойно смертную еблю вытерпит?! Кричит истошно Рябчик, ревёт быком упрямый Розенберг, матерится Зульд, беззвучно вопит горлом осипшим Прыгун, плачет навзрыд Шуха кучерявый, трясёт головой от боли Буров, трёхэтажно материт победителей Щербина. А на командира мат, стоны, обиды — градом сыплются: — Завёл нас, чёрт худосочный… — Всрался нам этот Мухен. — Штоб ты сдох, Налимов! — Лучше б я в оборотни пошёл. — Проебали мы налёт из-за штабных. Горько слушать это командиру. Темнеет, стареет лицо его. И губы посеревшие страшное слово на воздух морозный выталкивают: — Разгром. Когда забайкальские последнего уёбанца заебли, пришёл черёд и командира с комиссаром. Раздетые донага, встали они у берёз. — Прощай, комиссар, не поминай лихом. — Прости, командир, коли чем обидел я тебя вольно или невольно. И вставили им: командиру — сам Хван, комиссару — контрразведчик Лю. Командир мужественно вставку перенёс — ни звука, только скулы желваками заходили. Комиссар вскрикнул высоко и забормотал: — Господи, помилуй, Господи, помилуй! У Хвана уд — обновлённый, удлинённый, хрящи с золотым наполнением, вставки из голубого мормолона. Да и Лю не отстал — тридцать три сантиметра хрящей, колец да вставок. И полчаса не прошло, как командир собственными кишками заблевал да и осел замертво у берёзы. Худое тело его, в шрамах и язвах заживших, навсегда с корявой берёзой обнялось. Неудовлетворён Хван — недоёб! Оттолкнул Лю от комиссара. Тот — к берёзе корявой полным телом приник, объёмистый зад оттопыря, воет высоко, однотонно: — Господи, поми-и-и-илуй! Господи, поми-и-и-илуй! Вставил ему Хван. И на тон выше запел-завыл Оглоблин: — Господи, поми-и-и-и-илуй!! Господи, поми-и-и-и-илуй!! Три раза кончил Хван и отвалился, под партизан забайкальских одобрительные вскрики. Но — жив комиссар Оглоблин, хоть и кровь из межягодичья брызжет. Сразу очередь к нему выстраивается. Вставляют по очереди комиссару. Уже и весь его зад пухлый кровью окрасился, и голос сел. Уж не вопит он, а хрипит фальцетом: — Господи, помилуй, Господи, помилуй… И на девятом забайкальце валится комиссар на снег окровавленный, валится грузно, бессильно — душа вон! После заебания побеждённых командир отряда Хван речь держал: — Бойцы ЗАЁ! Мы победили старого врага нашего — УЁ! Злой был враг! Коварный! Долго он на нас нож точил! Мечтал в спину нам воткнуть! По-подлому! Нам, забайкальцам! Но не на тех напал! Мы не овцы, не олени, чтобы спину свою подставлять! Сколько они нам гадили! Сколько раз нашу добычу уводили! Три поезда наших заебли, пограбили! Ходили по пятам! Следили нас! Всё хотели сзади напасть! Сзади ударить! Как трусы! Все уссурийцы — трусы! А забайкальцы — герои! Мы никогда не гадим! Никогда в спину не бьём! Хочешь биться — бейся честно! Как воин! Как герой! Мы сегодня показали им, как надо биться! Честно! Как орлы! А не как лисицы! Не как барсуки! Мы бьёмся по-честному! А они бились по-подлому! И вот добились! Поглядите на них! Вот они, уссурийские лисицы! Вот они, уссурийские барсуки! Сидели по норам! Коварство копили! Злобу копили! Вылезали, чтобы напасть по-подлому! Заебать нас хотели! А мы напали по-честному! И победили! И заебали их насмерть! Потому что мы — забайкальцы! Мы герои! А они — падаль! Ура! — Ура-а-а-аа!! Поднял руку Хван. Стихло «ура!» партизанское. — Теперь, когда мы уёбанцев налимовских заебали, пора гнездо их громить! И покончить с ними навсегда! — Навсегда-а-а-а! — Эскадрон, по коня-я-я-ям!! Вскочили на коней железных забайкальцы. — За мно-о-о-о-ой!! Поскакал рысью конь Хвана по следу налимовцев. За ним — его бойцы. — Запевай! И загремел в роще берёзовой гимн ёбарей забайкальских: По долинам и по взгорьям От Байкала до Шилки' Шли лихие эскадроны Разъебать врагов полки! Наливалися баллоны Газом от «Шань Лан Ху а»[20][«Шань Лан Хуа» — «Горный Голубой Цветок», китайская компания Xing De Gas.], И вдыхали эскадроны