и комфортабельном, У зеркалозера, в лесу одебренном, в июне севера, Убила девушка, в смущеньи ревности, ударом сабельным Слепого юношу, в чьё ослепление так слепо верила. Травой олуненной придя из ельника с охапкой хвороста, В шалэ берёзовом над Белолилией застала юного, Лицо склонившего к цветку молочному в порыве горести, Тепло шептавшего слова признания в тоске июневой… У лесоозера, в шалэ берёзовом, — берёзозебренном, — Над мёртвой лилией, над трупом юноши, самоуверенно, Плескалась девушка рыданья хохотом тёмно-серебряным. И было гибельно. И было тундрово. И было северно. — Северянин, — улыбнулась Лидия. — Кстати, в молоке он довольно хорошо стоит, — заметил Протопопов. — Весьма хорошо, — добавил Киршгартен. — Много поклонников. — Потому что — гений! Жаль, Петь, что у меня память на стихи — весьма швах. Ну а ты, Иван? Протопопов, ни на секунду не задумываясь, прочитал: Зная, что обои любят тень, Что клопы вплетаются в узоры — Койки оттолкнём от тёплых стен, Перекрутим бархатные шторы. — Rokso! — узнала Вера. — А, протей этот! — усмехнулся Телепнёв. — Густо! А ты, моя любовь, чем нас порадуешь? Вера задумалась, переведя взгляд на белый, местами облупившийся переплёт веранды: Be silent in the solitude, Which is not loneliness — for then The spirits of the dead who stood In life before thee are again In death around thee — and their will Shall overshadow thee: be still. Все притихли. Телепнёв качнул головой, тряхнув брылями: — Ну вот! Жена моя умеет вовремя подпустить потустороннего! Все рассмеялись. — Лида? — Я? — Да, ты. Просим! Она сделала несколько шагов по веранде, с выжидательным вздохом обняла себя за пышные предплечья: Люди рожают людей more, Зомби хоронят more зомби, Сон порождает more сон, Смерть порождает more смерть, Снег покрывает more снег, Воду глотает вода more, Дуб прорастёт сквозь more дуб, Речка вольётся в more пруд, Змеи глотают more змей, Лев разрывает more львёнка, Дым наползёт на more дым, Вспыхнет в огне more огонь, Ветер несёт облака, Звёзды приветствуют звёзды, Свет, разгоняющий тьму, В доме ещё не погас. На веранде повисла тишина. — Кто это? — спросила Ольга. — RMR. — Resting Metabolic Rate, — подсказал Киршгартен. — Знаем, пробировали. — Протопопов взял оливку, сунул в рот. Телепнёв шумно вздохнул, налил себе квасу: — После метаболической метафизики сразу хочется выпить.