— Мы пахали, значит, мы и пахтали! — подхватил Протопопов. — Браво! — Как попахали, так и попахтали! — оживилась ещё больше Лидия. — Глубока пахота, глубока и пахта! — вставила Вера. — Как попашешь, так и попахтаешь, — усмехнулась Ольга. — С кем напахался, с тем и напахтался! — рассмеялся Лурье. — Это случается! — Слушайте, это тост! — тряхнул пылающими щеками Телепнёв. — Петя, ты гений! — Пётр, я просто решил сменить тему! — развёл руками Лурье, и все рассмеялись. — За глубокую пахту! — поднял бокал Телепнёв. Все чокнулись и выпили. — Дашенька, можно подавать уху! — распорядилась Вера. Даша ушла на кухню. — Уху! Ушицу! — хлопнул и потёр ладони Телепнёв. — Из китов каких океанов? — Лурье промокнул салфеткой выступивший на лбу пот. — Из наших алтайских речек! Стерлядка! — Прелестно! — А что… уже можно? — спросила Таис. — Уж второй год всё чисто! — спешно доедал заливное Телепнёв. — Всё уже давно… ммм… утекло в Обь, а из Оби в Ледовитый океан, под вечные льды! Да и вообще… не надо делать из остаточной радиации культа. Надо жить, дамы и господа! — Святая правда! — закивал Лурье. — Да и реки очищаются быстрее всего, — ободряюще вздохнула Лидия. — Ну и таблетки есть… — вздохнула Ольга. Даша вошла с суповницей и поставила её на край стола. Вера встала и стала помогать Даше разливать уху по тарелкам и подавать гостям. — Запах, запах! — Протопопов артистично помахал руками, привлекая запах из суповницы к себе, и, обхватив ладонями невидимый шар, поделился запахом с Таис. — Причастись! Та опустила смуглые веки, прикрывая свои миндалевидные глаза, громко вдохнула и прошептала: — Фэнчаньхао![37][Великолепно! (кит.).] — И это правда! — поднял палец Телепнёв. — Великолепней стерляжьей ухи нет ничего! — Согласен! — шлёпнул по столу Лурье. — Даже суп из омаров меркнет. — Ну вот! А под неё оч-ч-чень советую — белого, ядрёного кваску! — Телепнёв прищурился, обводя всех грозным взглядом. Вскоре маленькие рюмки были наполнены белым квасом, Телепнев поднял свою, открыл было рот, но жена приложила палец к его пухлым губам: — Я! Склонив голову, муж приложил ладонь к груди. — Дорогие мои, — заговорила Вера Павловна, держа рюмку в руке. — Я, как вы знаете, филолог и всю жизнь связана с книгами — бумажными, электронными, аудио, holo, а теперь и milkbooks. Мы сегодня с Глебом попали под ливень, я пошла искать его через наш ельник и наткнулась на мягкий куб. Он в лес заполз. — Может и в дом заползти, — сообщила Таис. — И в ванную, — пробормотала Ольга. — Так вот, когда я в сумраке вдруг упёрлась в куб, мне пришла в голову такая, в общем, простая мысль: мы все, нынешние читатели, упираемся. Постоянно сейчас упираемся. Упираемся в прошлое. Вспомните, о чём мы сегодня говорили: как бумлит конвертируется в milklit, о фронтовой прозе, о постфронтовой, о тыловиках, мы постоянно сравниваем milklit с романами пятидесяти-, семидесятилетней давности, вспоминаем бумагу, думаем о ней. Сегодня до дождя я в гамаке читала бумажный роман, «Les Bienveillantes». А мысли были о его конвертации! — Значит, о будущем? — вставил Протопопов. — Если бы! — сокрушённо взмахнула руками Вера. — Это будущее в прошлом, future in the past! Этот тот невидимый куб, в который мы упёрлись, как ни парадоксально, после изобретения milklit! Теперь мы упёрлись в наше литературное прошлое, оно наползает на нас, как ледник, это трудно сформулировать… легче ощутить. Великолепный, фантастический, сногсшибательный milklit, казалось бы, должен был отбросить прошлое и распахнуть новые горизонты, которые бы всосали нас, как пылесос, как аэродинамическая труба, и дали бы такую радость новизны, от которой мы все бы преобразились. Мы же, наоборот, ощутив всю мощь и беспредельность этих горизонтов, стали оглядываться! Мы поедаем новое и оглядываемся, оглядываемся! Наши деды рассуждали о смерти бумажной книги после появления книги цифровой, шли дискуссии — выживет ли книга? Выжила у букинистов. Но сейчас, когда эпоха цифровой книги по сравнению с эпохой, нет, эрой milklit — просто детский лепет, мы ещё пристальней уставились в книгу! Она смолкла, прижав руки к груди. Все почувствовали её волнение и молчали. Вера обвела сидящих за столом взглядом своих блестящих глаз. — Я… я сыта бумагой! Сидящие зашевелились. — Я сыта бумагой, дорогие мои, и я хочу призвать нас всех: хватит есть прошлое, хватит кушать бумагу! — Браво, Верочка! Накушались! Полностью согласен! — воскликнул Лурье и зааплодировал. Телепнёв тоже зааплодировал. — Книги — пылесборники! — усмехнулся Протопопов. — Это мой папа говорил. Но я не спешу их выкидывать. — Почему? — спросила Ольга. — Я почти все вышвырнула. — Что-то мешает. — Понятно что. Ты профессионал. — Он milkscripter, Оля! А дорожит бумагой! — воскликнула Вера. — Это ли не нонсенс?! — Я так чихала, когда совала книги в пакеты. Протопопов пожал узкими плечами: — Не могу сказать, что я дорожу бумагой. Я просто… как сказать… не хочу расставаться с… — С прошлым! С прошлым! — Да нет, Вера, это не совсем так. И я мало оглядываюсь на бумагу. Скорее вот что — валяется старый камень возле нового дома. И жаль его выбросить. Не потому что он с чем-то связан и что-то напоминает, а просто… потому что это — старый валун! — У меня такое же чувство! — дёрнул массивной головой Телепнёв. — И я кр-р-р-райне редко читаю бумагу! Но не выбрасываю! — А может, это поколенческие издержки? — спросил Киршгартен. — Скорее всего! — закивала Вера и указала на приступившего к ухе Глеба. — Вот кто не будет оглядываться на бумагу! — Я вообще не люблю оглядываться, — пробормотал Глеб. — Знаете, дорогие, — продолжила Вера. — Чтобы завершить эту тему: я очень голодна. Я хочу есть новое. И только новое! Есть! Есть! Есть! Телепнёв резко вскочил, опрокидывая стул: — И сегодня — будешь! — Мы тоже! Ради этого и приехали к вам! Будем! Стул подняли, Телепнёв уселся на него. — Пока я монологизировала, уха остыла? — Вера опустилась на своё место. — Извините! Лурье зачерпнул ухи, попробовал: — М-м-м! Самый раз! Уха фантастическая! Божья слеза! — Очень вкусно… — попробовала Таис. — Это не просто вкусно… это божественно… — заключил Протопопов. — Наш Фока превзошёл себя, — пробормотала Ольга. — Без аберраций. — Ну вот! Рецепт моей бабушки! — поднял палец Телепнёв. Киршгартен ел уху молча. — А Ролан молчит! — громко прошептала Вера. — Ролан, как тебе? Не очень? — Со смешком Лидия толкнула его в локоть.