Байидун дайел снова повернулся к изумленной толпе. Ка Ату еще раз улыбнулся. Так улыбается фокусник, видя реакцию маленьких детей на его простейшие трюки. – Ваша воительница сказала правду, – произнес он. – Этот мужчина действительно нанес оскорбление этой молодой женщине. Могу заверить вас, что больше он этого не сделает. Довольны ли вы теперь? Аскандер прочистил горло. – Нет? – На самом деле, – произнес первый стражник, и в его голосе не было обычного спокойствия, – поскольку воительница принадлежит нам, а обида была причинена ей, правосудие также должны были вершить мы. Вам не следовало забирать эту жизнь. Стоявшая за Хафсой Ани нервно кашлянула. Осторожнее, Аскандер, – подумала повелительница снов. – Ты не знаешь этого человека, как знаю его я. Лицо под золотой маской осталось неизменным. – Ну что же, хорошо, представитель племени. Я задолжал тебе одну жизнь. Можешь оставить себе… эту. Байидун дайел снова замер. Волны пробежали по золотому лицу от середины к краям, и маска опять застыла – гладкий, отполированный овал с прорезями для глаз, скрывающий лицо. Байидун дайел свалился на землю, словно брошенная невнимательным ребенком тряпичная кукла. Присутствующие, включая зееранимов, атуалонцев и оставшихся байидун дайелов, отступили от распростертых на песке тел. Но, конечно, не Дару. До этого момента Хафса Азейна не видела своего подмастерья и даже не знала о его присутствии, но одобрительно кивнула, заметив, что он не отступил ни на шаг. То же самое можно было сказать о Хафсе Азейне, главной повелительнице снов всех племен. Она отряхнулась, как мокрая кошка, и прошла вперед, даже не поморщившись от вони горелого мяса. Она знавала кое-что и похуже. И сама делала кое-что пострашнее. Атуалонский мужчина был мертв – более того, его душа была выжжена из тела, – и она не стала обращать на него внимания, вместо этого склонившись над темным как ночь силуэтом байидун дайела. Хафса перевернула его тело лицом вверх, удивившись его легкости, хрупкости и тому, как легко ей это удалось. Толпа тихо ахнула, когда золотая маска упала на землю… …Точно осыпались прошедшие годы, и Хафса Азейна снова была молодой матерью, отчаянно прижимавшейся к крепостной стене. Она заглядывала сквозь бойницу в комнату, где творились кошмары. Хафса знала это лицо, эту девушку. Она видела, как та умирала в руках Ка Ату много-много лет назад. – Тадеах, – прошептала повелительница снов. Хафса услышала другую себя, живущую во снах, кричащую от гнева и ужаса. Она взяла девушку на руки, не обращая внимания на перешептывания, проклятия и крики, не обращая внимания на песок, и ветер, и собственные слезы. – О Тадеах! На них упала тень, но Хафсе было все равно. Старшая единокровная сестра Сулеймы, которую Хафса любила как собственную дочь, открыла свои широкие синие глаза и улыбнулась. – Зейна, – произнесла она. – Ты пришла. Я знала, что ты меня спасешь. – Конечно, я пришла. Хафса Азейна подавилась собственной ложью. Крупные горячие слезы лились у нее из глаз и падали на лицо девушки, пока в ее широких синих глазах не появились такие же кровавые слезинки. – Как ты могла подумать, что я за тобой не приду? – Как ты решилась бежать от короля дракона? – прохрипела девушка. На ее губах выступила кровавая пена, а кожа побледнела до смертельной белизны. – Никто не может идти против воли Ка Ату. Даже его… его собственная… дочь. – Веки девушки задрожали, и, издав хриплый вздох, она закрыла глаза. – Я так устала. Очень устала, Зейна. Хафса Азейна наклонилась к ней вплотную, так близко, что ее губы касались девичьего уха. Она уже чуяла запах смерти. – Останься со мной! – взмолилась повелительница снов. – Тадеах, прошу, останься. Девушка еле дышала, ее губы почти не шевелились, но слова прозвенели в душе Хафсы Азейны, как камни, упавшие в пустой колодец. – Ты сбежала, – прошептала девушка. – И оставила меня умирать. 8 Я сильнее, чем они думают. У Дару снова задрожали ноги. Он попытался сделать глубокий вдох, наполнить легкие воздухом, как учила его повелительница снов. Затем перевел взгляд туда, где высокопоставленная воительница обращалась к новым джа’акари – в первых рядах стояла Ханней. Она присматривала за Дару, когда тот был еще крохой, и хоть никто бы не мог поверить, что он это запомнит, он запомнил, точно так же как, наперекор ожиданиям, выжил, несмотря на то что появился на свет недоношенным и слабым, а его мать умерла вскоре после родов. Особенно ясно Дару помнил ту ночь, когда у него снова начали отказывать легкие и его перенесли в маленькую отдельную комнату. Целители наполнили пространство благовонными парами и лечебными травами и сказали ему, что это для его же блага, но тогда Дару подумал – и мнения своего не изменил, – что его оставили умирать, спрятав, чтобы он не пугал остальных детей. Он слышал, как эти слова произнес один мальчик, и ответ Ханней навсегда остался в сердце Дару. – Он выживет, – уверенно произнесла она. – Он сильнее, чем ты думаешь. Сейчас Дару застыл на месте, пытаясь сдержать дрожь в ногах: первая воительница могла заметить, что он еще здесь, и отослать его прочь. Ему не полагалось слышать слова, с которыми она обращалась к этим девушкам. Это тайное и священное время предназначалось только для них, а он был всего лишь мальчишкой. С другой стороны, едва ли можно ожидать, что он будет играть в аклаши с другими мальчишками, участвовать в скачках или прогуливаться перед носом у вашаев в надежде, что кто-то из них выберет его в спутники для своих отпрысков. Привлекать к себе внимание вашаев Дару совершенно не хотелось. Он ощущал внимание больших кошек, их пристальный взгляд, и знал, что они думают по поводу решения людей оставить в живых такого слабака, как он. Один Курраан чего стоил – огромный кот демонстративно игнорировал мальчика, и казалось, что этого могло быть достаточно, чтобы тот исчез. Но Параджа была еще хуже. Однажды, когда Дару был еще очень маленьким, она забралась к нему в голову и сказала, что он должен умереть. Это случилось как раз в то время, когда мальчик заболел и его спрятали. Но он оказался сильнее, чем они полагали. Сейчас Дару притворялся, будто увлеченно рассматривает собственные пальцы, и краешком глаза наблюдал за Ханней. Она была рослой, гордой и прекрасной, словно героиня древних сказаний. Не притворщица вроде Зула Дин, а настоящая героиня, живущая по правде джа акари – для служения людям. Дару твердо знал, что когда-нибудь Ханней станет первой воительницей, главным воином племени. Она наденет плащ из змеиной кожи и вплетет в волосы перья львиной змеи. А он, Дару, станет первым стражником и в праздник Лун Дневного Света преклонит колено у ее ног. И не беда, что для болезненного мальчонки, рожденного лишь затем, чтобы умереть, эта мечта казалась неосуществимой. Он сильнее, чем думают. Он все видел. Ханней заметила, что он наблюдает за ними, и подмигнула мальчику, слегка улыбнувшись. Другая девушка тоже обратила внимание на его присутствие и с усмешкой толкнула Ханней локтем. Та притворилась, будто ничего не заметила, но, когда девушка снова попыталась ее толкнуть, сделала шаг назад, и та чуть не упала, потеряв равновесие. Первая воительница замерла на середине фразы и обернулась к девушкам. – Что-то не так, Аннила? Аннила, хорошенькая кудрявая девушка, побагровела, как закат солнца. – Приношу свои извинения, первая воительница. Я была… там был… этого мальчика тут быть не должно. – Она показала в сторону Дару подбородком. Первая воительница даже не стала поворачиваться. Дару понял, что все это время она прекрасно знала о его присутствии. – Неужели один маленький мальчик способен сбить вас с толку? Может быть, в следующем году вам лучше присоединиться к танцорам? – Нет, первая воительница. – Слова сбивались в горле у Аннилы, точно спеша побыстрее выскочить наружу. – Прошу прощения. Я просто… Ох. – Лицо девушки по-прежнему горело. Она согнулась в низком поклоне. – Эти слова не предназначены для ушей мальчишки. Первая воительница бросила на Аннилу тяжелый оценивающий взгляд. Девушка продолжала сгибаться в поклоне, судя по всему, мечтая, чтобы внимание Сареты обратилось на кого-нибудь другого. Несколько сердцебиений спустя воительница повернула голову – ровно настолько, чтобы мальчик мог видеть лишь ее щеку и уголок темного глаза. Ее лицо оставалось неподвижным, но Дару подумал, что она, наверное, смеется про себя. Потешается над ним. – Конечно, Аннила плохо воспитана, но в ее словах есть доля истины. Или, может быть, ты тоже надумал стать джа’акари? Дару вздрогнул. О чем она говорит? Разве мальчик может стать воительницей? Он потряс головой и увидел, как дернулся рот Сареты. Да она просто смеется над ним! – Ладно, у меня сегодня нет времени разбираться с еще одним нарушителем спокойствия. Иди, Дару, проверь, не подыщет ли тебе какое-нибудь занятие твоя хозяйка. Или, может, тебе удастся найти что-нибудь поесть, прежде чем тебя унесет следующим порывом ветра? Аннила, выпрямляясь, даже не потрудилась скрыть ироничную ухмылку. Ханней бросила на Дару сочувственный взгляд, но кто-то из джа’акари громко расхохотался. Дару развернулся и побежал. В его глазах постепенно накапливались слезы, грозящие излиться потоками. Он не имел ни малейшего намерения искать свою хозяйку, которая с тех пор, как прибыли корабли из Эйш Калумма, не потрудилась обменяться с ним и парой слов, разве что отправляла то за корнем какой-то лечебной травы, то за желудком ящерицы, и после некоторых ее поручений в животе у Дару появлялись неприятные ощущения. К тому же там будет умм Нурати со своей Параджей. Королева вашаев снова начнет таращить на него свои желтые глаза, думая о том, что ему следует умереть. Но, что самое ужасное, на трибуне будет восседать Таммас Джа’Сайани. Он будет смотреть на Ханней, а та будет смотреть на него. Ханней непременно отдаст ему предпочтение, всем это ясно. Говорили, что Таммас Джа’Сайани никогда не позволит себе стать гайатани, но Ханней была девушкой необычной, и он казался для нее подходящим выбором. Таммас был силен и красив, то что надо. Его-то вашаи, конечно, не считали слабаком, недостойным тарелки с едой или глотка воздуха. Я сильнее, чем они считают, – подумал Дару, до боли резко стирая тыльной стороной ладони слезы с лица. – Наступит день, и я стану сильнее его. Я все видел. Дару добрался до знакомого укрытия – расположенного достаточно близко, чтобы оттуда можно было наблюдать за Мадражем, но одновременно укромного. На подступах его остановил низкий рык, и мальчик с опаской поднял голову. Если только он столкнется с вашаем один на один… Дару споткнулся, его ноги сделались ватными. Перед ним и правда стояла вашаи, молодая самка. Ее шерсть напоминала отблеск лунной дорожки на черной воде. Кошка оказалась к нему так близко, что ей хватило бы небольшого прыжка, чтобы нанести смертельный удар, но она сидела на задних лапах и как будто насмехалась над ним. – Не пугай его, Рухайя. Привет, Дару. – Измай? – пропищал Дару почти неслышно. – Измай? Ты нашел… ты стал… Мальчик постарше подошел к тому месту, где сидела вашаи, и почесал кошку за внушительным ухом. Она тихо мурлыкнула – это был тот самый гортанный звук, от которого внутренности Дару превращались в кисель, – а потом потерлась головой о плечо Измая. Тот криво улыбнулся и уставился на вашаи своими большими глазами. – Мы – зееравашани, – сказал он. – Да. Рухайя сама меня выбрала. Разве она не чудо? Разве она не самое прекрасное существо, которое ты когда-либо видел? Дару бросил на вашаи настороженный взгляд. Он мог бы с уверенностью утверждать лишь то, что Рухайя была одной из наиболее крупных особей. Она уже почти сравнялась размерами с Параджей.