Даже сейчас, годы спустя, он не понимал ее истинных чувств. Секс для него был сосредоточен в гениталиях. Член и киска, простые движения. А руки – так, для прелюдии, своего рода необходимое зло, чтобы подготовить ее и себя к настоящему сексу. Для нее же, напротив, совокупление было не более чем умиротворенной лаской, расслаблением после оргазма, испытанного в его руках. Он входил в нее, начинал двигаться туда-сюда, – а она просто лежала, чувствуя, как растекаются по телу и постепенно затихают волны наслаждения. В сущности, она делала ему одолжение, хоть он этого и не понимал. И ладно, пусть думает, что ее возбуждает его член, что к вершинам восторга ее возносит его мужественность. По иронии судьбы, ее руки казались Джиму слишком грубыми. Ему нравился минет, нравилось, как она ласкает его губами и языком, но руками он позволял ей лишь сжимать свой пенис у основания, а потом останавливал ее со словами: «Если б я хотел, сделал бы это сам. – И легонько надавливал ей на затылок, придвигая голову к своим коленям. – Поработай-ка лучше язычком». Она счастливо вбирала его в рот, принимала и глотала его семя; но руки ее бесполезно висели вдоль тела, словно ненужные. Единственное, чего ей недоставало в их любви, – возможности использовать руки. …Она сидела на работе, у себя в кабинете. Позвонил начальник Джима и сказал: Джиму стало плохо, его отвезли в больницу Святого Иуды. Что, как и почему случилось, он не объяснил, а она не спрашивала: не готова была услышать. Вместо этого в панике бросилась в больницу – и там узнала, что Джима больше нет. Обширный инфаркт. Умер на месте. Неделя прошла как в тумане. А в конце недели она рыдала у свежей могилы, представляя себе, как Джим лежит в гробу, и его руки, его прекрасные руки бесполезно сложены на груди; и, казалось, от подобной боли может избавить лишь собственная смерть. Никогда больше она не встретит такого, как Джим, никогда не найдет таких рук, и жизнь ее отныне не имеет смысла. Много раз затем она думала о самоубийстве, однако пугалась и отступала в последнюю минуту; и уже совсем было собралась выпить целиком флакон снотворных пилюль, когда случайно увидела фильм, изменивший ее жизнь. Детский фильм. По Доктору Сьюзу[6][Доктор Сьюз, или Доктор Зойс (англ. Dr. Seuss, наст. Теодор Зойс Гайзель; 1904–1991) – американский детский писатель и мультипликатор.]. «Пять тысяч пальцев доктора Т.». В сюрреалистическом мире этого фильма безумный учитель музыки поймал 500 мальчишек и надел каждому на голову круглую шапочку с реалистичной резиновой рукой на макушке. От вида этих рук с растопыренными пальцами, гордо торчащих на мальчишечьих головах, по ее телу прошла дрожь: зародилась между ног и электрическим током побежала по нервам, спавшим с тех пор, как умер Джим. Она купила программу кабельного телевидения, узнала, где и когда снова пойдет этот фильм – его показывали поздно ночью, – подключила видеомагнитофон и поставила таймер на запись. Фильм записался, пока она спала. Проснулась не просто бодрой – полной энтузиазма. Она пересмотрела фильм. Еще раз. И еще. Это множество рук на экране и то, что режиссер, кажется, понимал и молчаливо признавал их особое значение, придали ей отвагу и надежду. Руки словно возвращали ее к жизни, оттаскивая от края могилы. Ей вспомнилось: много лет назад, еще до знакомства с Джимом, она читала статью о каком-то племени в Новой Гвинее, что поклоняется богу в облике руки. Тогда она вырезала статью и сохранила ее – и теперь перерыла весь дом в поисках этого пожелтевшего клочка бумаги. Нашла его там, где никак не ожидала найти, – между страниц поваренной книги, по соседству с полученным от подруги и записанным на листочке в клетку рецептом лимонного пирога, – и, перечитав, немедленно отправилась в библиотеку, чтобы собрать больше информации об этом племени и его боге. Однако никакой другой информации не было. Ни в книгах, ни в журналах, ни на сайтах ей не удавалось найти об этом ни слова. Впрочем, выходные данные на вырезке имелись. Не раздумывая, она бросилась домой, села на телефон и заказала билеты на несколько авиарейсов, которые, один за другим, должны были в конце концов доставить ее в Порт-Морсби, Новая Гвинея. Там-то, думалось ей, она найдет кого-нибудь, кто знает, где обитает это племя. В реальности все оказалось несколько сложнее; однако три дня спустя она ехала на «Джипе» по джунглям Папуа, с водителем-переводчиком, по направлению к отдаленному ущелью, где обитал народ лингбакао. Дорога становилась все у́же и у́же, грязнее и грязнее, наконец превратилась в едва заметную тропку, так заросшую травой и кустарником, что им пришлось выйти из «Джипа» и идти дальше пешком. Первым признаком того, что они недалеки от цели, стал рисунок на скале – огромное, подробное, явно законченное совсем недавно изображение человеческой руки. И вокруг него – множество мелких отпечатков ладоней, куда более старых на вид. Словно дети вокруг отца, подумала она, или король со своими подданными. Или Бог и его церковь. Словно завороженная, смотрела она на рисунок. Даже если бога-руки не существовало – что ж, здесь обитал народ, понимающий божественность руки, ценящий ее значение и важность. В этом она убедилась, когда они наконец пришли в деревню и старейшина встретил их словами: – Ваш приход – честь для нашей общины. Мы всегда рады новым рукам. Переводчик повторил приветствие по-английски. Затем она попросила перевести: – Я тоже поклоняюсь рукам. Поэтому я здесь. Выслушав переводчика, старейшина кивнул, улыбнулся и быстро заговорил на своем языке. – Руки возделывают поле, – перевел переводчик, – руки охотятся на оленя, руки собирают плоды. Благодаря рукам мы вместе. Благодаря рукам мы живы. Старейшина лингбакао сказал что-то еще и указал в дальний конец деревни. – Бог живет там, – перевел переводчик. – В той хижине. Хижина была крошечная, чуть больше складского навеса. Она сама не знала, чего ждала. Должно быть, чего-то вроде иудео-христианского Бога: ощущения невидимого присутствия, перед которым люди падают ниц. Но никак не того, что бог будет физически жить в определенном месте!.. В нерешимости смотрела она на хижину, не понимая, чего в ней больше, возбуждения или страха. Однако ради этого она приехала сюда – и вот, обернувшись к переводчику, попросила разрешения войти туда и увидеть бога. Туземец снова выпалил несколько фраз, а переводчик перевел их одним коротким: – Разумеется. Она медленно двинулась вперед; взгляд ее не отрывался от закрытой деревянной двери хижины и от единственного ее окна, завешенного какой-то черной тканью, колеблющейся в безветрии. Деревня вокруг, голоса людей, даже английская речь переводчика – все померкло и слилось в невнятный гул. Хотя было жарко и влажно, по спине бежали мурашки, и сердце стучало так, словно хотело вырваться из груди; а положив руку на ржавую дверную ручку, она на миг испугалась, что сердце ее разорвется. – Подождите здесь, – попросила она переводчика. Она сама не знала, чего ждет. Что должно случиться? Окажется ли она одна в пустой комнате – или встретится лицом к лицу с разъяренным божеством, готовым сожрать ее за непрошеное вторжение в святилище? Так или иначе, это ее судьба, и свою судьбу она встретит одна. Она открыла дверь, шагнула внутрь, прикрыла за собою дверь. Скоро глаза привыкли к полумраку, и она различила у противоположной стены хижины человека. Человек этот показался ей знакомым; подойдя ближе и вглядевшись, она вскрикнула в изумлении: – Тони?! Да, это был Тони Ливси, давний приятель, возмужавший и постаревший, в каких-то лохмотьях, с суровым, изможденным лицом. Его щеку пересекал старый шрам; уголок рта был бессильно опущен и не двигался, когда двигались губы. Правый рукав оканчивался пустотой. – Ты меня помнишь? – спросила она, шагнув к нему. Он встретился с ней взглядом и кивнул. – Я никогда тебя не забывал. Она огляделась. Вокруг было пусто. – Так ты и есть… их бог? – Нет, – устало ответил он. – Не совсем. И рассказал ей свою историю. После школы он пошел в ВМС, служил на корабле, армейской жизни нахлебался досыта. В Саудовской Аравии дезертировал, стал уличным актером и музыкантом. Однако дела пошли туго, он начал воровать и попался. Саудовская Аравия – ближайшая союзница Америки на Ближнем Востоке, но в этой стране до сих пор отрубают руки за воровство. Так поступили и с ним. Бог – его рука. Ибо она не умерла; она живет и растет. И следует за ним. Поначалу он пытался бежать от нее: с Ближнего Востока в Южную Африку, оттуда в Южную Америку и на Тихоокеанские острова. Но она всюду с ним. «Смотри!..» Тони медленно встал – и она увидела, что он сидел не на стуле, как показалось ей сперва… о нет, он сидел на ладони огромной руки с обрубленным запястьем. На глазах у нее рука зашевелила пальцами и изменила форму; теперь она напоминала не сиденье, а скорее, чудовищного паука из старых научно-фантастических фильмов. – Я все еще связан с ней, – продолжал Тони. – Я чувствую все, что чувствует она. Когда здешние женщины подстригают и полируют ей ногти, когда садятся верхом на ее огромные пальцы, чтобы доставить себе наслаждение, – я чувствую все. Все чувствую, а управлять ею не могу, – закончил он. – Она делает, что хочет. – Она творит чудеса? – Она и есть чудо, – ответил Тони. Так и есть, подумалось ей. Она снова взглянула на пустой рукав Тони, затем – на руку у противоположной стены. Что, если и руки ее мужа могли вот так же выжить после ампутации? Каждую ночь она брала бы их с собой в постель, и они блуждали бы по ее телу, ласкали, дарили наслаждение… Делали все, что хотят… При этой мысли все в ней заныло от желания. – Она и вправду Бог? Тони кивнул. – Ее почитатели есть по всему миру, – тихо ответил он. – Верующие в нее. Не только в этом селении. Существуют общины даже в Соединенных Штатах. Мужчины и женщины поклоняются моей руке. Она – не тот бог, к которому мы привыкли. Но – да, Бог. Она потянулась к Тони, коснулась его пустого рукава. Ей вспомнилось, что делал он с ней этой рукой. – Это мой Бог, – прошептала она. – Так иди же к своему Богу, – хрипло произнес он. Больше они не сказали друг другу ни слова. Рука снова изменила позу – теперь растянулась, напоминая ложе. Коснувшись руки, женщина изумилась мягкости кожи. Судя по ее истории, рука должна была быть жесткой, загрубелой; однако неровная поверхность с отчетливо выдающимися складками была мягкой, как шелк. И как приятно было ее трогать! Рука молчала… Впрочем, слов и не требовалось; она знала, что делать. Сев на пол возле руки, она стянула с себя ботинки, носки, блузку, лифчик. Поднявшись, скинула брюки и трусы, а затем взобралась на ладонь. Ей показалось, что рука ее узнает. Сама-то она точно ее узнала – ясно помнила и неповторимые черты ее, и движения. Она легла на спину и закрыла глаза. Однако рука была слишком велика для нее – слишком велика для того, чего хотелось им обеим. Мощные пальцы, огромные, как ее ноги, раздвигали ей бедра, терлись об нее, толкались, пытались войти, – и на лице Тони на другом конце комнаты появилась досада. Вспомнив, как поступают туземные женщины, она оседлала один огромный палец, словно механического быка. Но и это было не то, чего хотела она, чего хотел Тони, чего хотел Бог. Тогда она схватилась за большой палец, повисла на нем, крепко его обняла, чувствуя, как в ее объятиях, под ней, вокруг нее бурлит и переполняет ее сила. – Слезай! – крикнул Тони. В его голосе звучал страх. – Все хорошо, – негромко ответила она. – Не надо! Вдруг она поняла, чего он боится. И поняла, что именно этого и хочет. Пусть так. – Все хорошо, – повторила она. И снова легла, вытянувшись на мягкой ладони. Гигантская рука дрогнула и сжалась в кулак. И через миг после того, как закричал Тони, и переводчик вместе с туземцами, толпящимися снаружи, ворвался в хижину – и за миг до того, как рука выжала из нее жизнь, – она успела подумать: какая прекрасная смерть. Глава 10