Старик стоял в душевой кабине… …как же так, ведь дверцы душевой были за-крыты!.. …бессильно опустив руки. Одет он был по-новому, так, как никогда в жизни не одевался, – в футболку и джинсы, и весь покрыт кровью; теперь Стив видел темные капли и на кафельном полу, словно кровь стекала с тела отца. Образ этот пугал, и Стив вздрогнул; однако сильнее страха была охватившая его глубокая печаль. Отец выглядел таким потерянным, несчастным, что хотелось ему помочь, – и в то же время хотелось, чтобы отец помог ему. Как горько, что они разлучены смертью! Стив не мог мочиться на глазах у отца. Он прикрыл дверь. Через несколько секунд снова открыл, надеясь – нет, даже зная откуда-то, – что теперь отца там не окажется. Так и случилось. Шли дни. Секретарь отдела Стива, его начальник и друг погибли при странных обстоятельствах, но им по-прежнему никто не интересовался. На работе он нервничал, хоть и успешно это скрывал, а вне работы его одолевали тяжелые мысли. Тяжелее всего было полное одиночество. Одна Шерри, быть может, поняла бы его и поддержала, – но она так ему верила, что и в страшном сне не заподозрила бы ничего подобного. Теперь он жалел, что не повел с ней дело начистоту гораздо раньше, что не рассказал все с самого начала. А теперь уже поздно. С каждым убийством по отдельности она, пожалуй, еще могла бы смириться. Поняла бы, почему он заставил замолчать Лаймена Фишера, возможно, даже одобрила бы убийство Джины. Пожалуй, не стала бы возражать и против смерти Уилла – он ей никогда не нравился. Но как выложить все это разом? Подбери самые мягкие и обтекаемые выражения – все равно будешь выглядеть каким-то маньяком. Да, сама она душит щенков, но люди – совсем другое дело, и этого ей никогда не принять. Стива смущало внимание других людей, их дружелюбие, симпатия. В пятницу после работы он отправился в бар с Джейсоном и Деннисом, но говорили они только о том, какой классный парень был Уилл да как с ним было весело. «Зачем? – спрашивал себя Стив. – Они же так не думают! Явно разыгрывают спектакль, только непонятно зачем». Какой реакции от него ждут? Провоцируют, чтобы он начал спорить или обвинил их в лицемерии? Мать, вероятно, тоже что-то подозревает. Отношение ее к сыну было враждебным, как всегда, однако Стив заметил некоторые тонкие изменения. На этой неделе он дважды заезжал к ней – помогал прибраться в задних комнатах и вынести в гараж мебель, которую она хотела продать перед тем, как переезжать; несколько раз они поспорили из-за мелочей, но в целом у Стива возникло ощущение, что мать чуть ли не боится его. Как будто знает, что он сделал. А знает ли она, что делал отец? На этот вопрос Стив по-прежнему не мог ответить. По дороге от матери домой, стоя в пробке на шоссе Санта-Ана неподалеку от Диснейленда, он вдруг спросил себя, оставил ли отец завещание. Мать ничего об этом не говорила; да если отец и писал завещание, скорее всего, все завещал ей. И все же Стиву было любопытно. С матери станется, думал он, наложить руку на отцовское имущество, даже на то, что по закону ей не принадлежит. А написала ли завещание мать? Впрочем, какая разница… Насколько ему известно, он – ее единственный живой родственник. Все автоматически отойдет ему. Интересно, как умрет мать. Сколько ей лет, он точно не знал. Шестьдесят пять? Шестьдесят восемь? Семьдесят? Где-то около того. Отец ее умер рано, а вот мать дожила до девяноста. Так что, похоже, еще не скоро Стив избавится от матери. Скорее всего, скончается она во сне в глубокой старости. Если, конечно, ее не настигнет какой-нибудь несчастный случай… Мало ли какой. Можно поскользнуться в ванной и свернуть себе шею. Споткнуться о порог и разбить голову. Забыть о включенной конфорке и устроить пожар. Погибнуть в автокатастрофе. Переехать на новую квартиру и там подавиться бутербродом… Или стать жертвой преступления. Допустим, в дом вломится грабитель. Или ее случайно застрелят на улице в бандитской перестрелке… Или явится какой-нибудь псих, изнасилует ее и убьет… Мало ли что может случиться! Пробка начала рассасываться; Стив утер пот со лба и двинулся вперед. Случись матери стать жертвой преступления, первым подозреваемым будет он. Так всегда: в первую очередь подозревают членов семьи. Сперва мужей, потом сыновей. Полиция начнет копаться в его жизни. Лаймен, может, и не всплывет, а вот Джина, Маккол и Уилл всплывут обязательно. Вот почему страшно, когда все так близко. Отец действовал иначе – убивал в разных штатах, в разных городах… Приехав домой, Стив понял, что не может сидеть дома. Он предупредил Шерри, что весь день проведет у матери, так что она договорилась сверхурочно поработать в библиотеке, чтобы получить отгул. Теперь он пошел к ней в библиотеку. Выяснилось, что Шерри занята; тогда Стив взял пару CD-дисков, вставил в проигрыватель, надел наушники и слушал, пока Шерри не подошла к нему и не сказала, что библиотека закрывается. На двух машинах они доехали до ее квартиры, вместе приняли душ, занялись любовью, потом на его машине поехали в «Остров моды» и гуляли там, глазея на витрины, до закрытия. Вернулись к Шерри. Она снова захотела секса, но у него не встал, они поссорились и надутые легли спать. В эту ночь Стиву снились родители: совсем молодые, с маленьким сыном, и все у них было совсем, совсем иначе. Проснулся он в слезах. Шерри сидела рядом, гладила его по голове и утирала слезы со щек. – Ш-ш-ш, – приговаривала она, – ш-ш-ш, все хорошо! Ей нравилось его утешать. И Стив расслабился, благодарный. «Какая же она хорошая!» – думал он. Что бы ни ждало их в будущем – никогда он ее не обидит. Никогда не причинит ей боли. Никогда. Глава 27 Привычки писателя Он терпеть не мог быть «культовым писателем». Просто был собой: писал о том, что его занимало, и так, как ему нравилось. К несчастью, его писательская манера находила отклик у довольно узкой категории читателей – и именно у той, что была ему глубоко и искренне неприятна. У псевдоинтеллектуалов. Позеров. Бледных девиц с вампирическим макияжем и их лохматых кавалеров. У тех, что клянутся в верности Керуаку, Гинзбергу и Жене, слушают только «альтернативу», а книги покупают скорее для того, чтобы красиво расставлять их на полках. Печально. Хотел бы он стать Филипом Ротом! Черт, да что там Ротом, хотя бы Томом Клэнси!.. Но был собой – и регулярно объезжал колледжи и университеты, отвечал на вопросы серьезных молодых людей о деконструкции и экзистенциализме и украшал форзацы своих новых книг размашистым нечитаемым автографом. Да, свою «культовость» он от души ненавидел – и с фаталистической покорностью признавал, что обречен навеки оставаться в этом литературном гетто. Должно быть, поэтому первое его убийство прошло так гладко. Он выступал в университете Лос-Анджелеса, в небольшом лекционном зале, битком набитом студентами. Эта девушка подошла к нему после выступления. Скромно стоя в сторонке, подождала, пока он подпишет все экземпляры и ответит на все вопросы. А потом сказала: – Убейте меня. Писатель изумленно уставился на нее – ведь ожидал он вопроса о феминистической теме в его последнем романе или, на худой конец, «что вы сейчас читаете?» (вопрос-тест, проверяющий, достаточно ли сложны и причудливы для «культового писателя» его вкусы). – Прошу прощения? – Убейте меня. Заберите мою жизнь. Она не шутила, а если и шутила, превосходно это скрывала. В ее словах, в том, как она держалась, не чувствовалось никакого легкомыслия. Он пригляделся. Девушка была совершенно типичной, можно сказать, совершенно обыкновенной: черные джинсы, черная футболка, очки в черной пластмассовой оправе, короткая стрижка, серебряное колечко в ухе. Под мышкой зажата его новая книга. Он не знал, как реагировать. И рассмеялся. – Уже поздно. Мне пора. – Убейте меня, – повторила она. Он оглянулся вокруг в поисках подмоги. Один из профессоров, организовавших выступление, подошел к нему и улыбнулся девице. – А, Дейдра! – Я говорила мистеру Чайлдсу о том, как восхищена его новой книгой, – соврала девица. – Дейдра – одна из лучших наших студенток, – сообщил профессор. Девица просияла. Профессор пригласил его в паб при кампусе выпить, и Чайлдс согласился, надеясь, что Дейдра с ними не увяжется. Однако час спустя, когда он, слегка под хмельком, вышел на парковку, она ждала у машины. – Убейте меня. Он покачал головой и попытался ее отстранить, чтобы открыть дверцу машины. – Убейте меня. Заберите мою жизнь. И он ее убил. Без дальнейших приглашений. С легкостью – словно вылил на нее всю скопившуюся за годы ярость. Схватил ее за подставленное горло, впившись пальцами в нежную мягкую плоть, и душил, ощущая под кожей напряженные артерии, вены и хрящи. И, сам не зная почему, испытывал такой восторг, словно наконец-то наносил ответный удар Судьбе, запершей его в невидимой клетке «культовости». Жизнь затрепетала и умерла в Дейдре; тело девушки вдруг стало намного тяжелее. Он выпустил ее из рук, и она упала, глухо стукнувшись головой об асфальт. С застывшей на губах улыбкой. Тело он оставил на стоянке. Ни полиция, ни кто другой его назавтра не побеспокоил. И послезавтра. И послепослезавтра. Вслед за катарсисом убийства какая-то глубокая летаргия охватила Чайлдса, и остаток недели он провел у себя дома, бесцельно слоняясь из комнаты в комнату. * * * В следующий понедельник в Брентвуде, где он подписывал книги для читателей, на пути к машине его остановило томное существо неопределенного пола – все-таки скорее парень, решил Чайлдс. – Убейте меня, – сказал он. Чайлдс окинул взглядом его стильную стрижку, выщипанные брови, модный костюм, облегающий костлявое, почти истощенное тело. – Хотите, чтобы я вас убил? – Да. Пожалуйста. Заберите мою жизнь. Чайлдс немного подумал. – Садитесь в машину, – сказал он. Они поехали в горы – в пустынные места, не посещаемые туристами. По дороге оба молчали. Поглядывая украдкой на своего спутника, Чайлдс видел на его женственном лице не страх, не сомнения, а лишь устало-презрительную мину, словно андрогин играл на сцене или позировал перед невидимой камерой. Чайлдс убил его монтировкой. Металл сокрушил кость, кровь и мозги брызнули во все стороны, и Чайлдс вновь испытал то же радостное возбуждение. На этом можно было бы и остановиться – юноша умер после первого же удара, – но он бил и бил, снова и снова, пока голова юноши не превратилась в кровавое месиво. * * * Летаргия, охватившая его после этого, длилась недолго – лишь до следующего дня, когда Чайлдс пошел на встречу с читателями в книжный магазин. На этот раз он пригласил девушку к себе домой и зарезал кухонным ножом. У нее тоже был экземпляр его романа. Он налил себе выпить и задумался. Новый роман… Очевидно, все это как-то связано с его последней книгой. Предыдущие его произведения тоже иной раз вызывали у читателей странные отклики, но он приписывал это особенностям читателей, а не своего письма. А теперь старался припомнить, сталкивался ли в прошлом с подобными «психическими эпидемиями», с одинаковыми необычными реакциями разных людей, – и ничего такого не припоминал.