– Ну ладно. Оставайся, если хочешь. А я пойду, – сказала она, вздохнув. – Подожди. Графиня почувствовала, как сердце забилось чуть быстрее. – Смотри, – граф встал и, подойдя к небольшому окошку, выходящему на противоположную от улицы сторону, указал куда-то. Она увидела реку, присмотрелась – и воскликнула от неожиданности. На реке кипела работа – целое семейство бобров строило плотину. Отсюда было отчетливо видно, как звери суетятся, тягая ветки или обтесывая крепкими резцами бревна. – Наша Александрин была бы в восторге, – сказал граф. – Я давно за ними наблюдаю. «Наша»! Какое ликование в душе графини поднялось! Анна посмотрела ему в лицо, но он не глядел на нее, словно нарочно избегая. Что же дальше? Она ждала, а он, казалось, действительно был занят наблюдением за бобрами. И откуда такая сентиментальность? Они просто стояли рядом, потом он повернулся, и она увидела, что глаза его мягко светились. Граф заметил, как жена глядит с недоумением, и это его немного насмешило. Но виду не подал. Когда ощутила его руку на талии, сама тут же обняла его, торопливо прильнула. У Армана сердце забилось сильнее и мурашки по спине пробежали. Графиня замерла, уткнувшись лицом в его шею, вдыхая его запах. И двигаться не хотелось, так хорошо вдруг стало. Как после долгих странствий, когда возвращаешься домой. Он склонился к ее лицу, мягко коснулся губами ее губ. Она отвечала. Стала ласкать его, отдаваясь его прикосновениям и поцелуям. Но он чувствовал, что что-то не так. И видел это. Не было в ней прежней страсти, трепета. Его пальцы развязали тесемки рубашки у нее на груди, ткань соскользнула с плеча, граф целовал ее шею. Но вдруг он поднял голову и посмотрел на нее. В ее спокойные и внимательные голубые глаза, в лицо, такое бледное, и такое трогательное в обрамлении распущенных волос… – Ну, чего ты ждешь? – спросила она. Она что решила, что он просто пожелал воспользоваться правом супруга? Согласна ублажать его ничего не чувствуя сама? Откуда в ней эта странная сдержанность, покорность? Неужели была все-таки с Монфором? И неужели так хорошо ей с ним было, что теперь ласки мужа не приводят ее в былой восторг? А она думала о том, что снова боится его. Вновь вернулся это страх сделать что-то не так и вызвать недовольство, преследовавший ее тогда, когда они только обрели другу друга спустя семь лет жизни порознь. Муж словно опять стал чужим и ей снова нужно его познавать, привыкать к нему. Поэтому она с готовностью открывала ему объятия, откликалась на его ласки, дарила наслаждение. Но только ему. Сама действительно не чувствовала ничего, кроме сильного волнения. Граф чуть нахмурился, но не сказал ни слова. Ему во что бы то ни стало нужно было, чтобы его жена снова стала его. Полностью его! Шуршало сено, когда они целовались, переворачивались. Граф касался ее нежно, наслаждаясь каждым изгибом. Он не спешил, сдерживая желание, медлил… И добился-таки, что ее дыхание наконец стало неровным, губы приоткрылись, словно ей не хватало воздуха. Тогда он склонился, поцеловал нежно ложбинку между грудей. Анна запустила пальцы в его волосы, ее голова отклонилась назад. Она уже почти доверилась ему, почти стала той же пылкой любовницей, какой он ее знал! Когда рука графа поднялась по ее бедру, гладя кожу, и проникла под тонкий батист сорочки, графиня совсем расслабилась, раскрылась перед ним, подрагивая от наслаждения. Он шептал ей признания в любви, которые так редко говорил прежде. Он вообще почти никогда не говорил ей этого. А сейчас как исповедь и откровение звучали слова о том, что он любит ее, о том, что она его жизнь и счастье… Как тихо стало… Наверху, у самой крыши, ворковали голуби. С реки повеяло прохладой. Но вдруг графиня вздрогнула, напуганная неожиданно донесшимся снизу грохотом. Послышались ругань и звуки переворачиваемой мебели. Арман поднял голову и прислушался. Нахмурился. После очередного крика, поднялся и быстро поспешил вниз, на ходу застегивая рубаху. Анна, оставшаяся сидеть на сене, поправляла одежду и разочарованно смотрела вслед мужу. – Как это арестован? – кричал Григорий. Деревянная скамья, на которой он, видимо, до этого сидел, была перевернута. – Приказ кардинала, – отвечал ему де Монфор. – Это что ж ему француз так насолил, что его приказано под стражу взять? Не позволю моего друга в тюрьму сажать, – сказал Миловидов, обнажая шпагу. Арман бросился между ними, но те словно не видели графа, глядя друг на друга с яростью. Монфор тоже положил руку на эфес. – А ты не скалься! – сказал русский. – Мы друзей не предаем. В отличие от вас. Гришка мотнул головой, указывая куда-то за спину шевалье. Тот оглянулся и увидел, что Анна спустилась и стоит у лестницы, кутаясь в накидку. Все-таки проницателен этот иностранец, как черт… Арману удалось успокоить разбушевавшихся друзей. Теперь ему предстояло решить еще одну проблему. Намного более сложную. – Я поеду с вами. Она произнесла это решительно, с едва уловимым вызовом. Они стояли возле почтовой кареты, готовой к отправлению. Русские сидели верхом. Монфор же, ослабевший после болезни, расположился внутри. Видел в просвете между занавесками Анну, разговаривающую с Арманом. Она жена его друга, а он-то размечтался… Всякий раз как видит ее, ощущает прилив желания. Вот и сейчас поерзал, злясь, что тело так реагирует на чужую женщину. Точнее, снова ставшую чужой… – Ты не поедешь со мной! – строго и твердо говорил граф, потом добавил мягче. – Ты ведь понимаешь, чем это может обернуться для нас обоих? Он на миг умолк. Она тоже молчала. Конечно, понимала. Даже больше чем он мог подумать. – Ты не должна быть возле меня, не должна быть на виду. Поэтому ты вернешься домой. Я так велю. Жена обязана слушаться мужа. Она сердито задышала. Только бы не устроила сейчас истерику. Он почти ненавидел ее капризность и злой нрав. Со временем она гораздо реже стала демонстрировать эти стороны своего характера. Теперь рядом с ним была мудрая и понимающая женщина. И такая красавица! Но он все же не знал иногда, чего от нее ждать. Не понимает она, как он хочет уберечь ее. Нет, нельзя ей с ним ехать. Да и не было у него плохого предчувствия, что в Париже что-то с ним может случиться. Потому говорил так уверенно. Он обязательно вернется к ней. Вот тогда и подхватит на руки, тогда и будет владеть ею, наслаждаясь… Никто ее у него не отберет! Никому не отдаст ее! Убедил таки. Почти спокойная стояла. Хоть и слезы текли, но сдерживалась. Приказал Санчо сопровождать графиню, сам же сел в карету. Экипаж, в котором приехала Анна, также уже был запряжен. *** Капитан гвардейцев, шевалье Франсуа де Жюссак д’Амблевиль, сеньор Сен-Прей ходил из стороны в сторону перед носом Армана, стуча каблуками. За этим исключением, в приемной Мазарини было тихо. Сам кардинал не появлялся. – Толпа будет в восторге от вашей казни, – рассуждал Жюссак. – Меня еще не судили. – Ну, будут судить. Вас будут даже пытать. Но думаю, муки такой человек, как вы, вынесет стойко. – А доказательств у вас хватит? – одна бровь графа недоуменно поднялась и он насмешливо хмыкнул. – То, что вы открыто выступали против Его Преосвященства кардинала Мазарини, докажет масса свидетелей. Также в вашем замке будет проведен обыск. И я уверен, что найдутся письма и записки, подтверждающие вашу вину. – Сударь, прекратите этот фарс. Мы оба знаем, зачем был нужен этот спектакль с арестом. Кардинал, в отличие от командира своей гвардии, оказался в великолепном расположении духа и разговаривал с графом де Куси на удивление добродушно. Совсем не так, как принято говорить с арестованными. Когда Арман отметил это, Его Высокопреосвященство словно спохватился и уверил вельможу, что тот свободен. А пригласил он его сюда якобы за тем, чтобы предложить должность у него на службе. Как и ожидал Мазарини, граф отказался. – Вам повезло с женой, – сказал напоследок кардинал Арману. – Женщина, так бесстрашно бросающаяся на помощь близкому человеку, достойна уважения. Граф так и застыл на месте. – Моя жена была здесь?! – Да. Она приезжала. Мазарини все-таки сдержал обещание, данное графине де Куси. Но решил впредь очень внимательно следить за обоими – и за графом, и за графиней. – Этот человек не прост и очень умен, – поделился он своими наблюдениями с Жюссаком, когда граф ушел. – И жена у него женщина интересная. Красивая, сообразительная. Только своеволия в ней много. Капитан гвардейцев догнал де Куси, когда тот уже садился в карету. Двигался Арман так независимо и гордо, словно не его только что помиловали, а сам он оказывал кардиналу честь своим присутствием здесь. – М-да… Помогла вам супруга, ничего не скажешь. Вон как быстро гнев на милость сменился, – ядовито проговорил шевалье. – Что это значит? Как помогла? – Ну, вы же умный человек, граф. Подумайте, как. На что этот подлец намекает? Арман помрачнел. Из окна кардинал наблюдал за обоими дворянами. Интересно, о чем говорят. Видимо о чем-то, неприятном графу. Было видно, как сжались его кулаки, а потом он, гневаясь, отвернулся так, что кончик пера на его шляпе почти хлестнул Жюссака по носу. Сел в карету, а лицо словно каменное – так сильно зубы сжал. Неужто правда все? Он ей измену простил, а она опять? Лучше б не встретились они никогда! Глава 12. Непримиримые характеры Александрин, подобрав юбки, бежала по ступенькам вниз. Так спешила, что перепрыгивала сразу через две. Огромное полотно уже внесли. Остановившись перед картиной, баронесса принялась стягивать грубую серую ткань, в которую она была завернута. – Мадам, вы сейчас испачкаетесь! – сказал один из носильщиков. – Картина вся в пыли. – Ну так разверните сами! – потребовала дочь графа де Куси. Когда Александрин, наконец, удалось посмотреть, как она получилась на портрете, вокруг нее столпились почти все обитатели замка, включая слуг. Полотно, на котором были изображены граф, графиня и их дети, было выполнено известным художником Филиппом де Шампанем. В центре картины сидела графиня в образе обычной горожанки. На ней был белый чепец и темно-синее платье, лиф которого спереди украшал разрез для шнуровки. Под ним – изящная батистовая сорочка, широкие рукава которой были стянуты тесьмой на манжетах. Из-под чепца виднелись золотисто-пшеничные локоны, красиво ниспадавшие вдоль лица на плечи графини. Она сидела, чуть склонив голову, и улыбалась. Руки Анны слегка обнимали приникшую к ее груди дочь. Александрин была одета так же – в белый чепец и простое платье, только красного цвета. Верхняя юбка ее платья съехала в сторону и в разрезе были видны нижние белые юбки, пышными складками расстилавшиеся вокруг ног юной баронессы. Рядом с дамами стояла большая плетеная корзина с полевыми цветами. Граф стоял позади графини, возле ее левого плеча, на нем был короткий бархатный камзол синего цвета в тон платья графини, и такие же кюлоты. На голове – берет, декорированный пером. Рука графа лежала на эфесе шпаги. Из украшений на нем был лишь перстень с крупным сапфиром. В таком же стиле был одет Армэль, стоявший с другой стороны от графини. Но его малинового цвета костюм был гораздо проще и легковеснее. Юноша походил на сына парижского буржуа. У ног виконта сидел подросший щенок борзой. – Хм… Ну просто идиллия. Цвета одежды и фон – все сочетается. Но не очень красиво. У него, – Александрин указала на брата. – А у меня прекрасно. Кто-то хихикнул. Баронесса довольно улыбнулась. – У вас такая хорошая красивая семья, – сказала Эжени, взглянув на виконта своими выразительными зелеными глазами. Армэль промолчал. – Мне кажется у всех нас одинаковые носы. И еще вы не находите, что отец и матушка между собой немного похожи? – рассуждала Александрин. – Носы точно одинаковой формы. И брови. А эти ямочки у тебя на щеках, Армэль, такие женственные. Ты просто девица на выданье! Виконт вздохнул и закатил глаза, демонстрируя, как утомили его язвительные выпады сестры. – Я удачнее всех получилась, – баронесса буквально напрашивалась на похвалу.