Во время воскресной службы баронесса де Брионе стояла рядом с Лабраншем. – Вон видите, молодой священник возле епископа? Это мой брат, – сказала она Огюсту. Тот посмотрел в указанном направлении. Там находился священник, естественно, в полном облачении. Молодой, смазливый – чувственный рот, аккуратный прямой нос, черные волосы. Вот только в поведении, во взгляде светлых спокойных глаз чувствуется нечто опытное, опасное. И еще показалось виконту в лице молодого священника что-то знакомое. После окончания службы Александрин предложила Огюсту подождать ее брата. Наконец тот вышел, одетый уже в обычный костюм – серый бархатный камзол, штаны того же цвета, высокие сапоги. В руках виконт держал шляпу. – Армэль! – позвала баронесса. Повернув лицо в ее сторону, молодой человек направился к сестре. – Я хочу тебе представить виконта Огюста Ларанша. Виконт, это мой брат Армэль Валентин де Куси. Армэль окинул Огюста цепким взглядом, наблюдая, как изменилось его лицо. Тот смотрел немного растерянно, смущенно. Словно не знал что сказать. Лабранш, конечно допускал, что у его покровителя есть дети, но знакомство с ними стало для него полнейшей неожиданностью. Теперь он понял, кого так сильно напомнил ему Армэль. Он был просто копией своего отца. Юноша хотел сказать о том, что знаком с графом де Куси, но вовремя остановился. Если его дети не знают ничего о нем самом, то, видимо, граф не желает этого. Огюст был младше Армэля лет на пять и всего на два года старше Александрин. Но несмотря на свой юный возраст, он оказался заметно выше виконта де Куси. Правда, гораздо уже в плечах. Одет он был в обычный темный костюм, но, несмотря на это в нем без труда угадывался военный. Об этом говорили манера держаться, взгляд карих глаз, сдержанность в каждом движении. Поздоровавшись с Лабраншем как того требует этикет, виконт де Куси увидел, что неподалеку остановилась карета без гербов. Армэль бросил быстрый взгляд в ее сторону. С неимоверной тщательностью виконт надел шляпу и поправил свои черные волосы. – Мне пора, поэтому извините. Еще увидимся, – сказал он и сел в экипаж. Кто находился внутри, любопытная Александрин так и не рассмотрела. Виконт заметил, как внимательно Бланка де Кардона глядит мимо него в окно, придерживая шторку. Она не отводила глаз от его сестры и Лабранша, пока карета не отъехала. Потом как ни в чем не бывало, повернулась к юноше. Какое-то время она смотрела в его красивые светлые глаза, в которых, из-за чуть опущенных уголков, было что-то детское. Такие светлые, яркие, контрастировавшие с черными волосами… Тряхнув своими блестящими темными локонами, герцогиня медленно, томно моргнула. – Как тебе на новом месте? – Зачем все это было нужно? – спросил он. – В Нормандии меня все устраивало. – Слушать исповеди выживших из ума старух, преподавать в приходской школе для детишек этих жалких крестьян, отпевать их умерших? Это тебя устраивало? – Это обязанности священника. – Единственная ваша обязанность – быть мужчиной и любовником. Армэль поднял бровь. – Не должен мужчина терпеть это медленное умирание, эту монашескую жизнь! – говорила герцогиня. – Все духовные лица, которых я знала, рано или поздно поддавались искусу! – А искусительницей были вы? – Не всегда. Он смотрел на ее чувственные губы, на то, как вздымаются ее пышные груди в откровенном декольте, на то, как она следит за ним своими большими карими глазами… Она была гораздо старше него, но из-за этого он ни за что не стал бы выгонять ее из постели. Что ни говори, любовницей она была великолепной. Если бы ни одно НО. Она была любовницей его отца. В этом Армэль не сомневался. И за это презирал их обоих. «Я потеряла навсегда орла, но получила молодого соколика. И я не могу без него жить», – думала герцогиня, с нежностью глядя на молодого человека. Словно некий демон толкал ее к Армэлю, требовал его ласк. Она осознавала насколько это опасно. Тем более этот перевод в Париж наверняка вызвал вопросы у его родителей. Но ей было все равно, она куталась в его близость, упивалась ею. Его руки, его губы, его глаза были сейчас единственным, о чем она могла думать. Герцогиня часто посещала мессы, на которых служил Армэль. Но в такие минуты молодой любовник, даже если видел ее среди прихожан, никогда не посылал ей улыбку или веселый взгляд. Несмотря на все свое легкомыслие, он очень уважительно относился к своим обязанностям и на церковных богослужениях, а также в обществе епископа держался отстраненно, словно выполнял какую-то важную миссию. Несмотря на свой печальный опыт, баронесса де Брионе не отказалась от поездок во дворец. Она не знала, зачем снова приехала в Лувр. Наверное, просто из уважения к королеве, которая относилась к ней очень благосклонно, и баронессе не хотелось обидеть Анну Австрийскую. – Что вы так печальны, маркиза? Намекали на колье с алмазами, а подарили гончую? – поддела одна из фрейлин другую. Дама, к которой обращались, недовольно фыркнула. Александрин подумала, как все-таки язвительны местные красотки. Ей было скучно. Герцогиня де Кардона как обычно болтала с ее величеством и почти не обращала внимания на сою юную подругу. Несколько молодых дворянок попытались вовлечь ее в свой спор о том, что следует считать конфузом. Баронесса участия в беседе не приняла, но от нечего делать слушала. – А что тогда, по-вашему, конфуз? – спросила маркиза де Ла Морьен у одной их фрейлин. – Ну конфуз, это когда… – Когда в спальне рукоблудишь, а в окошко молодой садовник пялится и тут муж заходит… – продолжила за нее сама же маркиза и расхохоталась. Несколько дам засмеялись вместе с ней. – Такое только с куртизанками случается! С недостойными и вульгарными женщинами! – смущенно проговорила та, которую просили высказать мнение о конфузе. – Вы так говорите, потому что у вас спальня на втором этаже, – серьезно проговорила Бланка де Кардона, которая до этого, казалось, была больше занята перешептываниями с королевой. Анна посмотрела на подругу с деланной суровостью. Она старалась сохранить среди своих дам атмосферу чинной благопристойности, хотя самой ей и нравились пикантные шутки. Казалось, жизнь здесь текла своим ключом. Это был другой мир, где всем не было дела до того реального Парижа, в котором каждый день рушились чьи-то надежды, кто-то умирал от голода или гиб в подворотне от удара кинжалом ради нескольких пистолей. В самый разгар вечера слуга доложил, что к королеве пожаловал главный прокурор при парижском парламенте Николя Фуке. Анна собиралась выйти к интенданту. Но тут ее остановила герцогиня де Кардона. Бросив взгляд в сторону Александрин, она что-то шептала королеве, та отрицательно качала головой, но потом еще несколько дам, услышав, что герцогиня просит пригласить Фуке сюда, поддержали ее. Высокий темноволосый мужчина средних лет, довольно приятной наружности, вошел в комнату и поклонился дамам. – Господин прокурор, что такого ужасного стряслось в столь неурочный час, что вам потребовался срочный совет королевы? – спросила герцогиня де Кардона. – С ее величеством я советуюсь по любому поводу, потому что ее мудрые слова очень помогают мне в работе, – вежливо ответил Фуке. – Давайте сегодня забудем о делах и просто посплетничаем, сыграем в карты и выпьем вина, – предложила Бланка. – Очень заманчивое предложение, тем более в таком очаровательном обществе. Но, увы, дело действительно не терпит отлагательств. Однако, поговорив с королевой наедине, Фуке все-таки остался на некоторое время с дамами. Тем более что вскоре сюда пожаловал граф де Рабле, с которым интенданту тоже было что обсудить. Оказавшись в Париже, Александрин нередко замечала в глазах мужчин восхищение, смешанное с почтением. Еще бы! Никаких бесчисленных и безвкусных украшений, никакой краски на лице (ни свинцовых белил, ни буры, ни яичного белка, ни других всевозможных способов обелить кожу не знало ее лицо), а только блеск молодости и здоровья. Александрин была прекрасна, как нежная лилия. Но она и не догадывалась, насколько могут быть хитрыми и скрытными окружающие ее люди, некоторые из которых уже давно оценивали и прикидывали, как можно будет использовать ее в своих целях. Хотя зла ей не желали. Даже наоборот. Николя Фуке бесцельно обвел глазами комнату, не задерживаясь ни на ком. Ему действительно нужно было спешить, но уйти, когда тебя так просят остаться, было бы неприлично. Он не видел, как пристально наблюдает за ним герцогиня де Кардона. Вдруг Бланка сделала музыкантам знак играть, а сама довольно громко сказала: – Господин прокурор, я слышала, вы прекрасно танцуете. – Это просто слухи, – улыбнулся Фуке. – Давайте проверим их! Я сама выберу вам партнершу для танца, и вы продемонстрируете свои способности! Анна Австрийская как нарочно ненадолго покинула комнату и не могла остановить очередную безрассудную затею подруги. Никогда прежде никто так на нее не смотрел… Когда Александрин почувствовала на себе его неотрывный пламенный взгляд, то ее уверенность в собственной красоте расцвела с еще большей силой. Ибо вид у него был совершенно потрясенный, как у человека, увидевшего такое чудо первый раз в жизни и теперь ослепленного и оглушенного осознанием этого. У баронессы и самой перехватило дыхание, сначала от изумления, а потом от восторга. Она танцевала с Фуке. Золотое украшение с ароматическим шариком, висевшее у него на шее, качалась прямо перед ее глазами. От его запаха у девушки кружилась голова. Глаза, темно-коричневые, при свете свечей были совсем черные, и сверкающие. – Любящий муж, верная жена… Теперь мы все видим как она любит своего мужа, – съязвила маркиза да Ла Морьен. – Муж боготворит ее и носится с ней, как это обычно делают все мужчины с их первой женщиной, – добавила ее собеседница – какая-то приземистая толстушка в лиловом платье. Ее пухлые груди, слишком туго стянутые корсетом, выпирали вперед, поэтому она походила фигурой на уточку. – Ручаюсь, нас ждет нечто интересное. Будем наблюдать за развитием событий… Вскоре Фуке удалился. Напоследок глаза его нашли среди дам и гостей королевы Александрин де Брионе, и он улыбнулся. Та кокетливо взглянула на него из-под ресниц, но вдруг спохватилась и обеспокоенно осмотрелась, надеясь, что никто кроме нее не заметил этот его взгляд и улыбку. Другая бы постеснялась так отвечать мужчине, но баронесса никогда не отличалась робостью и не боялась сплетен. Снова вспомнила то ощущение, когда его рука касается ее талии и у нее от этого вновь пробежали по спине мурашки. – Граф де Рабле умеет гадать на картах Таро! Давайте попросим его погадать нам! – предложила одна из дам. – Я боюсь. И не верю в гадания, – проговорила девушка, сидевшая рядом с баронессой. – А я, пожалуй, рискну, – вдруг сказала Александрин. Она ощущала такую легкость и такое довольство собой, что, казалось, теперь ничего не сможет испортить ей настроение. В комнате потушили лишние свечи, чтобы создать атмосферу таинственности. Из-за этого предметы интерьера, выполненные в холодных серебристых тонах, стали отсвечивать лунным светом. Граф раскинул карты и взглянул на них. Все притихли. – Перед вами развилка и вы не знаете куда идти, – наконец глубокомысленно пророкотал он своим красивым басом. Поднял одну карту. – А это вы. Александрин, сидевшая напротив него, подалась чуть вперед, касаясь кружевами на лифе стола. Машинально отвела рукой со щеки прядь волос. – Что это значит? – улыбаясь, спросила она. Но граф не отозвался на милую улыбку баронессы. Наоборот, так задумался, что лоб его покрылся морщинами. – Это одна из самых сложных карт, – медленно и негромко проговорил он. – Называется Шут, Дурак или Безумный. Считается символом «святой простоты», наивности, неискушенности. Сочетает в себе ум и глупость, добро и зло, правду и ложь. Шут стоит над пропастью, но еще не замечает этого, не смотрит, куда идет. Ему кажется, что он берет от жизни все лучшее, но он на самом деле остается ни с чем. Следующий шаг пошлет его в пропасть, но он не ведает об опасности. Для него это падение кажется взлетом. – Что означает эта развилка, о которой вы сказали? – Александрин нахмурила темные бровки. – Перед вами выбор величайшей важности для вас и вашего будущего. Если вы продолжите свой путь, то существует огромная опасность почти неминуемой катастрофы. Но если вы обратите внимание на предупреждение, то есть шанс избежать этого. Фактически, если выпадает эта карта, то судьба посылает вам знак следить за каждым своим шагом, использовать свою голову и прекратить намеренно и безрассудно совершать какие-то поступки.