– Я у тебя сейчас кое-что спрошу, только ты честно ответь, – вдруг серьезно сказал Армэль. Александрин подняла на него глаза. – Он тебя бил? Вместо ответа она вдруг разрыдалась и спрятала лицо у него на груди. Днем брат и сестра поехали в особняк де Брионе. Барон опешил от того, что его жена сходу принялась собирать вещи и отдавать приказания подготовить все к отъезду ее и ребенка в замок родителей. Александрин не говорила мужу ни слова, Армэль же побеседовал с зятем на удивление спокойно, хотя готовился к настоящему скандалу и возможно даже драке. Лишь когда багаж уже был погружен, а кормилица с малышом и гувернантка мадам Перо сидели в карете, баронесса подошла к супругу. – Мне нужно было уйти сразу после того, как вы ударили меня первый раз. Именно тогда вы перестали быть мне мужем. Когда карета отъехала от дома и скрылась за поворотом улицы, Филипп понял, что навсегда потерял жену. Одна из служанок доложила графине де Куси, что их гостью, мадемуазель де Брионе, каждое утро рвет. Анна решила поговорить с Эжени, но все не находила для этого времени. А тут еще Александрин неожиданно приехала в замок вместе с сыном. Это очень удивило графиню, но расспрашивать ни о чем не стала. Захочет, сама расскажет, что у них с Филиппом происходит. – А где отец? – спросила баронесса у матери, отдававшей на кухне распоряжения, какие блюда сегодня приготовить. – На охоте вместе с бароном де Бодуаном. – О, у нас гость? – Да, и причем уже давно. Думаю, его цель – опустошить наш винный погреб и истребить всех животных в лесах. Александрин буквально ходила за матерью по пятам и без умолку болтала. Рассказывала, как ей нравится в Париже, и как весело в Лувре, и кого она там видела. – Знаешь, родная, и шевалье де Монфора твоего я там часто встречала. – Почему это он мой? – строго оборвала дочь Анна, но Александрин беспечно щебетала уже о чем-то другом. Когда все необходимые распоряжения были отданы, графиня, наконец, позволила себе присесть в гостиной и поговорить с дочерью. Однако ее попытки подвести разговор к их отношениям с Филиппом не увенчались успехом. Александрин умело обошла все расставленные ловушки и не призналась, почему так спонтанно нагрянула в замок без супруга. Единственный раз она позволила себе коснуться темы замужества, когда с печалью проговорила, что ей очень хотелось бы, став первой любовью, остаться единственной на всю жизнь, как получилось у ее родителей. – О, я отнюдь не первая любовь вашего отца! – вдруг улыбнулась Анна. – Его первой любовью была статуя. – Что? – брови Александрин взметнулись вверх. – Как это? Разве можно влюбиться в статую? – Только, умоляю, не говори никому, что я тебе это сказала. Баронесса сидела с таким пораженным видом, что графиня едва сдерживала смех. Однако в глубине души она жалела, что, не подумав, раскрыла дочери такую личную тайну ее отца. – А что это была за статуя? – выпытывала у нее Александрин, но графиня отвечала, что понятия не имеет, и всячески старалась отвлечь внимание дочери от случайно выболтанной ею самой информации. – А где эта статуя сейчас? – не унималась Александрин. – Не знаю. Возможно где-то в дальнем крыле замка. – Я придумала, чем себя занять! Возьмусь за ее поиски! – Ты можешь заблудиться! Не вздумай бродить по той части замка одна! – А как ты узнала про эту статую? Отец рассказал? – О нет! Это Луиза, его служанка. Когда я была беременна и. плохо себя чувствовала, она сидела у моей кровати и только и делала что пила вино, напивалась и рассказывала всякое. Например, что граф любит совсем не меня, а статую. – Зачем она такое говорила? – поразилась баронесса. – Не знаю. Она вообще меня недолюбливала… почему-то. Когда граф в запыленном от долгих скачек по лесу костюме вошел в замок, на ходу отдавая приказ зажарить привезенного с охоты оленя, Александрин бросилась ему на шею и приникла к груди. Арман даже опешил. Дочь позволяла себя так ластиться к нему, когда была еще совсем юной, а в детстве так не сгонишь с колен, бывало. Но после того, как между ними произошел тот конфликт, девушка почти не разговаривала с ним, не то что обниматься. Барон де Бодуан, который шел следом за графом, обрадовано воскликнул при виде дочери друга. Потом несколько бесцеремонно потрепал ее по голове, словно она была не взрослой дамой, а несмышленой девчонкой. Александрин действительно было очень легко и спокойно дома. Она снова почувствовала себя любимой маленькой девочкой и почти забыла о Филиппе, от которого сбежала сюда. Сына ее, за которым граф и графиня очень соскучились, окружили еще большим вниманием, чем ее саму, но молодая женщина не запрещала всем тискать малыша и носить его на руках. Особенно ее порадовало, когда барон отметил, что Кристиан Поль де Брионе – вылитый граф де Куси. Как это сходство рассматривали в грудном младенце, было загадкой. Но главное, чем была довольна баронесса, что в сыне пока не наблюдалось ничего от ее мужа… – Вы видели нашу новую картину? – спросила за ужином Александрин. – Когда мы умрем и станем призраками, все будут ее бояться. – Надеюсь, вы не станете призраками, – серьезно сказал барон де Бодуан. – Кстати, когда мы жили в Испании и была еще жива Луиза, она рассказывала страшную легенду про этот замок. – Как ты можешь помнить что-то из того, что рассказывала Луиза? Тебе было три года, когда она умерла, – заметила Анна. – Потом мне эту легенду пересказывала моя первая гувернантка, которая сбежала с садовником, – ответила ей дочь. – Так что за легенда? – в голосе Эжени слышался познавательный интерес. – Она говорила, что в этом замке никто не жил с начала прошлого века, когда мой прапрадед, бывший генерал-полковником королевской армии, был убит, а его молодая красавица-жена Александра де Куси повесилась на паникадиле*, в бальной зале. По другой версии он повесил ее, наказав за измену, а после застрелился. Говорят, что граф и графиня, мои дед и бабка, переехали сюда незадолго до рождения отца, – продолжала баронесса. – После свадьбы они жили не в родовом замке, а в одном из имений. Призрак Александры видели некоторые обитатели замка, включая управляющего, который жил здесь в то время. Это была девушка лет шестнадцати, в светлом платье, с длинными темно-каштановыми волосами, разделенными на пробор, и синими глазами. Она выглядела не как прозрачное или белое пятно, а как вполне реальный человек. Такая легенда действительно была. Ходили слухи, что призрак видели то на широкой лестнице красного дерева, то в бальной зале, где на месте железного круга, удерживаемого цепями, теперь висела массивная свечная люстра. Это была одна из первых люстр из хрусталя, которые французские мастера стали создавать в XVII веке. Отец графа очень гордился ею. А мать души не чаяла в превосходном мебельном гарнитуре – изящном столике и стульях с мягкими сиденьями из бледно-розового шелка. Эти предметы интерьера и сейчас были в прекрасном состоянии. Здесь, в зале, призрак молодой графини, якобы прабабки графа де Куси, иногда видели грациозно и легко танцующим, играющим на клавесине или смотрящимся в старые зеркала. – Когда-то в бальной зале висел портрет Александры де Куси. Так вот призрак уходил в него, – продолжала баронесса де Брионе. – А что стало с генерал-полковником, ее мужем, на самом деле? – спросила Эжени. – Он погиб во время религиозных войн, – ответил вместо дочери граф де Куси. – Вы знали эту жуткую историю и не рассказывали мне? – воскликнула графиня, повернувшись к мужу. – Знал. Еще в детстве мне ее тоже поведал кто-то из слуг. Потом это забылось. И на самом деле, это просто легенда. Потому что, насколько мне известно, прабабка умерла в родах, когда ей было лет тридцать. И родила она только одного ребенка, моего деда. А эта девочка по одной версии является женой моего прадеда, по другой – его дочерью. В общем, я во все это не верю. И сам ничего подобного никогда не видел. – Ну хватит уже о грустном. Призраки, легенды… Чушь это все, – пробасил барон. – Вот я совсем забыл вам рассказать! Вы знаете, что де Монфор надумал жениться? На этой своей Полин. Дожала его все-таки. Не удивлюсь, если пузом. Барон сам засмеялся своей шутке. Граф же украдкой взглянул на жену. Она уронила столовый прибор и наклонилась, чтобы поднять его, опередив бросившегося к ней слугу. Анна сделала это нарочно, чтобы он не видел ее лица, и она успела взять себя в руки. После ужина графиня и Эжени де Брионе стояли на ступенях, которые вели на освещенную светом двух фонарей веранду с белыми колоннами, увитыми глицинией. Было довольно прохладно и очень тихо. Заговорила Анна о планирующейся следующим утром поездке на соколиную ферму, где граф собирался продемонстрировать успехи своих питомцев барону де Бодуану. В прогулке должны были принять участие и дамы. Эжени начала отвечать, что с удовольствием поедет, но, не договорив, она провела по лицу рукой и зажала рот, словно ей вдруг сделалось дурно. – Что-то неладное с вами творится, моя дорогая. Не беременны ли вы? – прямо спросила Анна. Мадемуазель де Брионе резко выпрямилась, глянула растеряно. Даже в полумраке было заметно, как она побледнела. Графиня ждала, что Эжени ответит. Но та молчала. – Ладно, мне, наверное, показалось… – Не показалось, – вздохнула девушка. – От моего сына? – графиня не столько спрашивала, сколько утверждала. Ответ ей и так был очевиден. Эжени опустила голову, пряча глаза. Анна собиралась сказать еще что-то, но в этот момент в доме послышался шум и какие-то крики. Через секунду к ней подбежал слуга: – Там человек из Парижа приехал. Говорит, господин де Брионе застрелился! Оказалось, Филипп свел счеты с жизнью в ночь после отъезда жены. ____________________________ * Паникадило – висячий подсвечник для большого количества свечей. Сейчас можно увидеть только в храмах, а когда-то такие светильники украшали залы замков. Глава 15. Александрин в трауре Анна смотрела на внука. Словно она сама родила его. Все не могла выносить, зачинает – а через месяц опять тянущая боль и хлещет из нее это горячее, темное и густое… А тут – родился. Вот он, живой, щурится, улыбается ей, узнает… «Только ты и радуешь», – вздохнула графиня де Куси. После похорон Филиппа прошел месяц. Все это время в замке царила какая-то тяжелая, напряженная атмосфера. Армэль на похороны не приехал. После того случая, когда он бросился на отца, виконт больше не приезжал в замок. Эжени, расстроенная этим, вынудила графиню пообещать, что та сохранит в тайне ее беременность. Хотя мадам де Куси и говорила ей, что скоро это станет заметно, и нужно что-то делать, та была непоколебима. К отцу она уехать не могла. Он просто запрет ее в монастыре за то, что опозорила фамилию и разбила его мечту выдать ее выгодно замуж. Говорить Армэлю тоже не хотела. Причем, все попытки Анны убедить девушку, что придется сказать, оборачивались слезами Эжени. Но больше всего беспокойство вызывала Александрин. В черном траурном платье она ходила по дому словно привидение. Такая же бледная и безмолвная. Она почти не вспоминала о сыне, не брала его на руки, не разговаривала с ним. Баронесса очень тяжело перенесла смерть мужа. Никто не ожидал, что легкомысленная и эгоистичная Александрин так привязана к своему супругу. Первое время она много плакала. Анне казалось, что конец рыданиям дочери не наступит никогда. Графиня проводила долгие часы у кровати Александрин, пытаясь утешить ее и видя, как это жизнерадостное существо превратилось в маленький комочек бесконечной боли. – Что же я стану делать без него? – шептала баронесса едва слышно. – Он был для меня всем. Я всегда тянулась к нему. Та холодность, которая появилась в нем после пожара, меня страшила, но его отсутствие для меня совершенно невыносимо. Я знала его лицо лучше, чем свое собственное. Но я совершенно не знала его самого…