– Да? Кто же это? Вторая дама многозначительно взглянула в направлении карточного столика, за которым сидели королева и герцогиня де Кардона. Как раз в тот момент перед Анной Австрийской с поклоном остановился интендант финансов и королевский прокурор Фуке. – Тогда может подойти и поцеловать ее? – съехидничала фрейлина. Анна Австрийская сделала знак господину Фуке следовать за собой, и они вышли, не ведая сколько людей провожают их взглядами. Бланка де Кардона даже вздрогнула, когда над ее ухом раздался вкрадчивый голос: – Сударыня, признавайтесь, зачем вам Фуке? Она подняла глаза и увидела Жана-Батиста Кольбера – госслужащего при Мазарини. – С чего вы взяли, что он мне зачем-то нужен? – спокойно спросила герцогиня. – Иначе вы бы не подталкивали его так настойчиво к вон тому милому херувимчику, – он кивнул в сторону баронессы де Брионе. – Каждый день я встречаю людей, которым от него что-то нужно. Так вот вы одна из самых упорных. – Вы ошибаетесь, мне ничего не нужно. Он просто интендант финансов и прокурор. А я – статс-дама королевы. Не забывайте об этом. – Вот поэтому он в свое время и побоялся проявлять к вам свои чувства. – Что? Фуке? – Да, вы ему нравились. – Приятно знать. «Слишком мармеладово лжешь, – подумала герцогиня. – С привкусом подгоревшего сахара». – Просто интендант финансов и прокурор… Мало кто верит, что он на этом остановится. Фуке метит выше. Будущий великий человек нашего времени, – Кольбер выдавил смешок и направился по своим делам. Яркие платья и камзолы, богатые ливреи слуг, мерцавшие в свете свечей настенные канделябры – от всего этого уже рябило в глазах. Покои королевы гудели от разговоров. Столько лиц, и как душно от жара камина и смешения разных запахов духов. После тихого и степенного родительского замка это было невыносимо. Александрин ушла незаметно для всех. Просто выскользнула в коридор и быстро пошла к лестнице. Она снова думала о Филиппе, и здесь, в Лувре, ей было еще тяжелее. Неожиданно кто-то осторожно взял ее под локоть. Она вздрогнула и обернулась. Николя Фуке смотрел на баронессу пламенным взглядом. – Вы уже уезжаете, сударыня? – Да, мне пора, господин Фуке. – И даже не попрощались… Она опустила глаза. Николя взял ее руку и поднес к губам. – Вы озябли, мадам? – прошептал он. – Вас нужно согреть. Когда он коснулся ее подбородка кончиками пальцев, она застыла от этого мягкого горячего прикосновения и ощутила пробежавшую по телу дрожь. Фуке склонился к ее губам, уже почти коснувшись их ртом, когда Александрин отпрянула. – Что вы делаете? – Пытаюсь вас поцеловать. – Не надо. Это… не правильно. – Ну же, баронесса, это просто поцелуй. А не ночь любви. Александрин посмотрела ему в глаза долгим взглядом и произнесла: – Вы дали клятву супруге. Ее нельзя нарушать. Это плохо. Повернулась и пошла по коридору оставив растеряно смотрящего ей вслед Фуке одного. Баронесса почти бежала и на ходу вытирала слезы. Она не могла отделаться от ощущения чудовищной пустоты в душе. Она была связана традициями, как попавшая в силки птица. Одна улыбка, один кокетливый взгляд, один поцелуй – и все осудят ее, а церковь придаст анафеме. По крайней мере, Александрин так думала. А как хочется любить! Особенно когда ты молода и прекрасна, а на дворе стоит такая весна! Но ее любовь умерла, и кто знает, будет ли в ее жизни другой человек, которого она назовет супругом… Армэль в шикарном алом плаще вошел в спальню герцогини. Сбросив свое великолепное одеяние, он взял бокал с вином, сделал глоток. Ему двадцать с лишним лет… С тех пор как впервые увидела его ребенком, она наблюдала за тем, как в нем расцветает мужчина. «Мой сладостный виконт… Гладить твое лицо, перебирать черные блестящие волосы, целовать подбородок, рот, касаться пальцем шеи, ощущать твердую руку на своей груди, нащупывающую застежки корсета, твои пальцы, стягивающие юбку. Почувствовать твое сильное тело, твое жаркое дыхание…» Она давно уже была не в том возрасте, когда краснеют от таких мыслей. Пришлось бы краснеть, только если бы об этом кто-нибудь узнал. Какое безумие даме на пятом десятке так увлечься мальчиком, который моложе почти на двадцать лет! То-то повеселился бы двор! – Что вы так печальны, мой центурион? – спросила герцогиня. Виконт ничего не ответил. «Как он мне нравится. Пусть ему нет и двадцати пяти, а мне больше сорока – что с того?». – Кстати, почему у римских легионеров плащи были именно красного цвета? – В Древнем Риме красный был цветом Марса – бога войны и соответственно олицетворял смелость и мужество в бою, – сказал Армэль. – Красный – цвет войны, но также страсти и ярости, – добавила мадам де Кардона. – И на красном не видно крови, поэтому враг не может возрадоваться тому, что ты ранен, – вздохнул виконт. – Надеюсь, свой великолепный плащ вы носите не затем, чтобы скрыть свои душевные раны. Армэль помолчал, словно подбирая слова, и потом проговорил: – Я должен вам сказать одну вещь. То, что между нами происходит, конечно, нельзя назвать отношениями, но в какой-то момент я даже подумал, что это действительно переросло в нечто большее, чем просто способ развлечься. – И что? – А то, что если об этом узнает моя семья, они… очень расстроятся. И раз это все равно не имеет для нас обоих никакого значения, я решил, что лучше все прекратить. – Хорошо. Я тебя поняла, Армэль. Можешь не объяснять, – герцогиня улыбнулась настолько непосредственно, насколько это вообще возможно. – И еще вот что. Александрин опять попала в Лувр благодаря вам. Все эти сплетни вокруг нее и Фуке… Я должен увезти ее из Парижа, пока она не стала закуской на ужин для местных дам. – Если ты переживаешь о репутации сестры, я ручаюсь, что ничего плохого нахождение в Лувре ей не принесет. – Тем не менее, я не хотел бы, чтобы она там бывала. Не обижайтесь, но у нее перед глазами не самый лучший пример. – Так и быть я стерплю эту злую колкость. Мне нравится, как мы поддеваем друг друга, – Бланка снова мягко улыбнулась. Виконт ничего не ответил. Заметив на столике небольшой портрет девушки, он спросил: – Почему вы никогда не говорите о своих детях? – А что говорить? Луи я не видела уже больше года. Он служит в Испании. Генриетта в монастыре. Иногда я ее навещаю. Это все, что мне остается. Армэль слышал, что остальные три дочери герцогини умерли. – А у нас в роду никогда не было много детей, – произнес он. – Даже папенька не преуспел, хотя усердно берется за работу каждую ночь. Говорил Армэль насмешливо и зло. От последнего уточнения герцогиню слегка покоробило. Виконт нарочно лишний раз уколол ее. «Просто он связался с порченой породой, – подумала Бланка. – Что ж удивляться, если этой то ли англичанке, то ли француженке так и не удалось нарожать мужу десяток маленьких виконтов!». Пробыв в гостях у герцогини еще четверть часа, Армэль, наконец, решил уйти. – Я хочу еще заехать к сестре, – в его голосе она услышала нотки сожаления и попытку оправдаться. – Поэтому до свидания. Когда он вышел, Бланка медленно, словно находясь в оцепенении, сбросила платье и надела красивую кружевную рубашку, легла в постель, завернувшись плотнее в одеяло и уткнувшись щекой в подушку, закрыла глаза. Но вдруг… Вошедшая служанка даже не поняла сперва, что это плачет ее госпожа. Герцогиня рыдала так, словно на нее обрушилась страшная и непоправимая беда. Армэль минут десять стоял на ступеньках ее особняка о чем-то думая, потом вдруг повернулся и буквально взлетел наверх. Вошел в ее спальню, услышал тихие всхлипы. Сделав служанке знак молчать, виконт быстро и беззвучно сбросил с себя всю одежду и скользнул на кровать. Бланка пораженно обернулась, не веря своим глазам. – О боже, не смотри на меня! – воскликнула она. – Я не красивая сейчас! Но вопреки ее протестам, он молча развернул ее к себе и стянул с нее сорочку. Герцогиня понять толком ничего не успела, задохнулась, затем всхлипнула и гортанно застонала, выгибаясь и хватая губами воздух. Ее красивые карие глаза похожие на оленьи, еще красные и опухшие от слез, покрылись поволокой страсти. «Я сумасшедший, – подумал юноша. – Точно. Я сошел с ума». Ее юный любовник, чей алый плащ теперь был небрежно сброшен на пол, и она, охваченная пламенем его молодости, закружились в вечном как мир танце, не удостоив служанку, принесшую еще вина, даже взглядом. В замке на берегу Луары эта ночь тоже стала ночью любви. «Она с тобой несчастна!» – он часто вспоминал эти слова, брошенные Армэлем, и думал над ними. Какой она была дерзкой язвительной и веселой раньше! Как она очаровывала, шокировала и возбуждала его этим! Но он всегда хотел подчинить ее себе и у него это получилось. Она стала другой – более спокойной, мудрой… удобной. Как родители порой ломают характер строптивого ребенка, так и мужчины иногда ломают своих женщин. Она, как птица в клетке, сидит смирно, и кажется, ей всего хватает. Но ведь однажды она взбунтовалась, вырвалась и улетела! Однако она не умеет уже жить без своей клетки, поэтому вернулась. Граф обнял жену со спины, притянув к себе, сминая шелковые простыни, по которым скользили блики от падавшего в окно лунного света. Ее волосы, пахнущие чем-то терпко-цветочным, щекотали его лицо и грудь. «Что мне для тебя сделать?» – спрашивал мысленно. Дамы ее возраста и старше блистают в свете, а он обрек ее на участь состариться тут? – Кого ты видел в Париже? – тихо спросила Анна, не поворачиваясь. – Всех кого возможно, кроме собственного сына. «Значит и ее» – подумала графиня. – Что там аббат? – Мы встретились у Скаррона, – Арман нарочно сделал на этом акцент. – Он предлагал мне должность в Испании.