– Я тоже вам доверяю, Огюст, – Арман обнял сына. Лабранш вышел от Армана и собирался уже покинуть Лувр, когда увидел, как по коридору куда-то спешит Александрин де Брионе. – Доброе утро, стрекоза. Она засмеялась и подбежала к нему. – Огюст! Они разговорились, и баронесса рассказала ему, что Армэль прислал письмо. – Хотел бы и я вот так куда-нибудь уехать. – Зачем? Он не ответил. Потом вдруг спросил: – Вы никогда не думали, что ваш отец мог изменить вашей матери? – и чуть язык не прикусил, осознав, что сказал ей. – Мой отец никогда не изменил бы моей маме. Никогда, – уверенно произнесла Александрин. В этот момент они услышали шаги и шуршание юбок. Кто-то разговаривал – мужской и женский голоса отчетливо разносились по пустому коридору. И вот, наконец, молодые люди увидели герцогиню де Кардона и графа де Куси. Они шли под руку, о чем-то беседуя. Узнав, что ее молодой протеже покинул комнату, Бланка вернулась к графу. И он рассказал ей об их разговоре с Огюстом. При виде отца в обществе герцогини баронесса, первым порывом которой было броситься к родителю, вдруг застыла, и смотрела на них, чуть нахмурив свои красивые тонкие брови. Виконт де Лабранш наблюдал за ней, гадая, знает ли она то, что не является тайной уже практически ни для кого? О том же подумал Арман. Но вдруг Александрин, не торопясь, сделала пару шагов мимо Огюста, ускорила шаг, почти подбежала к отцу и кинулась ему на грудь, а потом оглянулась, и ревностный взгляд ее словно говорил с гордостью: «Это мой отец!» Огюст оставался стоять у окна, стараясь не глядеть на герцогиню де Кардона. Наблюдая за тем, как развивается роман суперинтенданта финансов Фуке и баронессы де Брионе, королева нередко подшучивала над подругой, называя ту удачливой сводней. Николя практически каждую ночь проводил в особняке Брионе, совсем не думая о жене и детях. Он убеждал баронессу переехать в роскошный дом на берегу Сены, который хотел арендовать для нее, но она отказывалась. Однажды в одну из таких ночей, когда они, умиротворенные после чувственных ласк, лежали на кровати и обнимались, Николя вдруг достал маленький изящный флакон. – Понюхай этот аромат и скажи, нравится ли тебе. Она открыла флакон и поднесла к носу. Запах духов был очень приятный – легкий, цветочный, свежий. Будто среди зимы на нее вдруг пахнуло весной. – Что это? – Это духи, которые были созданы специально для тебя лучшим парфюмером Франции. Мне даже пришлось тайно показать ему тебя на одном из балов, чтобы он создал аромат, похожий на тебя. Они называются «Александрин Соланж». Поистине роскошный подарок! Может кому-то больше по душе пришлись бы драгоценности, но баронесса очень любила духи и по достоинству оценила такой сюрприз. Александрин поражало, сколько денег ее любовник вкладывает в свой дворец Во. А также она догадывалась, что эти средства частично берутся из тех, которые выделены на укрепление крепости Бель-Иль. В документах суперинтенданта она однажды нашла письмо, косвенно это подтверждающее. В голове молодой женщины мгновенно созрел план. И в одно из посещений Фуке ее особняка между поцелуями, комплиментами и распитием прекрасного вина она намекнула ему о том, что ей все известно. Было заметно, что Фуке занервничал. Он осторожно спросил, от кого Александрин наслушалась этих сплетен, и та ответила, невинно хлопая ресницами: – Виконт де Вард как-то говорил об этом. Он вообще склонен злословить о людях. Поэтому я все равно не поверила. Ядовитое семя было посеяно умело и скоро дало всходы… Фуке понимал, что тот, кто владеет такой опасной информацией о его махинациях с казной, должен быть обезврежен. По какой причине виконт впал в немилость у короля, Вард понятия не имел. Но отношение монарха к нему заметно изменилось. Людовик откровенно игнорировал своего подданного или позволял себе насмехаться над ним, вспоминая позорный опыт стрельбы из арбалета. Это все было неприятно и больно ударяло по самолюбию дворянина. Но когда и в отношении королевы явно просквозила прохладца, виконт заподозрил неладное. Вскоре под каким-то нелепым предлогом он был лишен должности при дворе и всех положенных регалий. Теперь даже слуги проходили мимо, задрав нос. Что уж говорить о придворных. Многие из них смотрели с откровенным злорадством. Отныне его не вызывали на приемы, а последней каплей стало то, что виконта попросили освободить отведенные ему в Лувре покои. Как Фуке это удавалось, Александрин не знала, но она была довольна. Сама молодая женщина делала все, чтобы виконт и подумать не мог, что она и есть причина его бед. Изводить Франсуа стало для нее чем-то вроде спортивной охоты. Она обладала известной властью над самым влиятельным человеком Франции – суперинтендантом финансов Николя Фуке, и пользовалась его могуществом, как дубинкой, наказывая всех, кто хоть чем-то ей не угодил. Но главной ее мишенью был виконт де Вард. В какой-то момент им все-таки пришлось столкнуться на балу в ратуше. Виконт не был приглашен, но там был его отец, и юноша приехал, чтобы повидать графа, только вернувшегося в Париж из поместья. Баронесса де Брионе и мадемуазель дю Ло стояли на лестничной площадке возле большого окна в пол, и о чем-то беседовали, когда Александрин увидела поднимавшихся по лестнице графа и виконта де Вардов. Когда им навстречу вышел начальник охраны короля, в глазах Франсуа мелькнул страх, но виконт тут же взял себя в руки. Александрин украдкой наблюдала за ним. Что заметался? Виконт тоже заметил баронессу, но быстро отвел глаза. – Милостивый государь, – обратился к нему де Монфор. – Его величество велел мне сообщить вам, что не нуждается в вашем присутствии здесь и хочет, чтобы вы удалились из Парижа до его особого распоряжения. Виконт поник. И было видно, как побледнел граф, его отец. Впасть в немилость короля было делом серьезным. Жить вдали от двора для дворянина считалось признаком фрондерства, или королевской опалы, в которую и впал де Вард. Представители аристократии так домогались должностей при дворе, что за место виконта теперь точно начнется настоящая грызня. Никому и дела не было до того, что с ним случилось. – Что ж, – спокойно сказал Франсуа. – Я уеду сегодня же. Повернувшись на каблуках, он напоследок окинул холодным взглядом Александрин. Та молчала, только пальцы, которые украшали изящные колечки, нервно заплетали и расплетали выпущенную из прически длинную прядь волос. У виконта мелькнула мысль, что она знала что-то такое, из-за чего это все на него свалилось. Не зря же с Фуке путалась. Отвернувшись, Франсуа процедил: – Теперь зато будет время освоить арбалет, – и, приняв чересчур беззаботный вид, направился к выходу. – Я заеду попрощаться, – бросил ему вдогонку отец. В окно Александрин увидела, как виконт остановился на ступеньках и что-то говорил слуге, потом тот поспешил за каретой, а Франсуа остался ждать. Вдруг молодая женщина подхватила юбки и побежала вниз. Она успела вовремя – Вард как раз собирался садиться в экипаж. В руках он держал шляпу. – Стойте, – крикнула баронесса. Франсуа медленно повернулся на ее голос. Когда он увидел, кто так торопится к нему, то нахмурился. – Где вы прячете ребенка? – быстро спросила она шепотом. Виконт молча смотрел на нее, и она видела, как он зол. Ветер прибивал к его бровям завитки темных волос. А глаза были полны плескавшейся в глубине ярости. – Зачем вам? Ваш богатый любовник наделает вам сколько угодно младенцев. А право на этого ребенка вы потеряли еще когда девочка была в вашем чреве и вы проклинали ее. – А если король прикажет посадить вас в Бастилию? Что тогда с ней будет? – спокойно спросила Александрин. В ее светлых глазах Варду почудилась насмешка. И это обозлило его еще больше. Он понимал, что, по сути, теперь почти что борется за собственную жизнь. Мысль о том, что от него отвернулся король, была невыносима. Но он никогда не даст ей понять, в каком он отчаянии. – Мне ничего не грозит, – сказал Франсуа сухо. – А вот вам… Кто знает, где вы окажетесь, когда Фуке пресытится вами. Или когда его самого упекут в тюрьму. Она не сводила с него глаз, когда он садится в карету. И он глядел на нее, на то, как снежинки оседают на ее светлых волосах, уложенных в красивую прическу, из которой несколько локонов опускались на ее правое плечо и грудь. На баронессе было синее бархатное платье с красивым декольте и пышными рукавами, отделанными кружевом и едва достигавшими локтей, оставляя предплечья открытыми. От мороза ее сережки еще сильнее сверкали ясным, холодным блеском. Контраст насыщенного цвета платья с ее мраморной кожей и золотистыми волосами был ошеломляющим. Она казалась очень юной, словно девочка-подросток, и, другое слово подобрать было сложно – невинной. – Возвращайтесь во дворец, иначе совсем замерзнете, – бросил он, видя, как побелели ее губы. *** Конечно, челядь в замке шепталась о том, что слишком загостилась в замке кузина покойного мужа баронессы де Брионе. Всем рот не заткнешь. И если при графе или графине слуги почтительно молчали, то самой Эжени такое слышать не раз доводилось, хоть и случайно. В глаза ей естественно этого никто бы не сказал. Однажды до нее донесся разговор двух служанок, одна из девушек сказала другой, совсем недавно поступившей на службу в замок, что мадемуазель де Брионе «покрывая голову святой Екатерине, уже вставила в шляпку первую шпильку»*. Как же больно было терпеть эти насмешки! Это так опечалило мадемуазель де Брионе, что она долго плакала у себя в комнате. Когда туда поднялась графиня, Эжени сдавленным голосом попросила оставить ее одну, но Анна не ушла. – Если бы вы знали, что мне приходилось слышать в жизни и сколько раз меня саму унижали и оскорбляли! – сказала графиня. – Нужно уметь отвечать так, чтобы у тех, кто о тебе злословит, больше язык не повернулся сказать хоть что-то. – Меня всю жизнь будет преследовать осуждающий шепот за спиной, что я не замужем? Я просто не вышла замуж, а не убила кого-нибудь! – в сердцах произнесла мадемуазель де Брионе. – О, моя дорогая, в глазах общества убить кого-то иногда является меньшим злом, чем не выйти замуж, уж вы мне поверьте, – усмехнулась Анна, но потом серьезно добавила: – Вы должны сконцентрироваться на важном, а не на глупых сплетнях. Важное – это ваш сын. – Когда вы давали мне советы, как вести себя в обществе и что делать, чтобы нравится мужчинам, я вам ответила, что не смогу так. Это не мое. Тут то же самое. У вас другая природа. А я не боец. Я переживаю из-за всяких пустяков так сильно, что у меня начинает болеть голова. И еще у меня никогда не было никого, с кем я могла бы поговорить. – Вы можете поделиться со мной, – благожелательно сказала графиня. – Вам я тоже не все могу сказать, ведь вы мать Армэля… – Что именно? Например, то, что вы с его величеством весьма сблизились за то время, пока он гостил тут? Анна и не думала, что люди способны так сильно краснеть. Но тут явился лакей, доложивший, что к мадемуазель де Брионе прибыл посланник короля. Глаза обеих женщин расширились от удивления, и они поспешили в гостиную. Граф де Сент-Эньян прохаживался по комнате, рассматривая картины и интерьер. При появлении хозяйки замка и ее гостьи, вельможа церемонно поклонился, поцеловал обоим дамам руки и произнес: – Рад видеть вас, сударыни, я здесь по поручению его величества. Король Франции Людовик XIV приглашает мадемуазель де Брионе в Лувр на торжественную церемонию жалования ей титула герцогини де Руаль. ___________________________ * Незамужние девушки во время церковных праздников наряжали статую святой Екатерины, в частности, надевая на нее головной убор. В Париже они торжественно шли по улице к статуе, находившейся на одном из домов, после чего одна из девушек поднималась по приставной лестнице, которую они приносили с собой, и водружала на голову Екатерине венок. Выражение «покрывать голову святой Екатерине» получило смысл «засидеться в девках», получив уточнение: «первую шпильку в шляпку» вставляли в 25 лет, вторую – в 30, а в 35 убор был завершен. Глава 27. Фатум Фуке 1656 г.