287 – 307 сутки (1 – 21 августа 1 года). Река Выяснилось, что из памяти Росса выпало все то время, которое он провел в бессознательном состоянии и бреду. Попросту говоря, последним, что запомнил зеленокожий, было то, что он ушел наверх и закопался в сено, чтобы хоть как-то согреться. Порадовавшись, что коллеге, да еще и врачу, стало легче, я вкратце пересказала ему последние события и завалилась на боковую. Но уже через местный час встала, потому что рабочих рук катастрофически не хватало, даже несмотря на то, что, кроме Росса, в себя пришла Ина. Кроме прочего, этот факт продемонстрировал бесполезность или незначительный положительный эффект от использования красного мха при этой болезни, ведь женщина не получала такого лечения, тем не менее, пошла на поправку практически одновременно с Россом. Вскоре я поняла, что все предыдущие трудности, которые встречались в моей жизни на этой планете, были мелочью: нападение драконов, цитадельские, жор и даже тролли. Сейчас от нас зависела жизнь слишком многих людей. Ситуация сложилась такая, что даже еще не полностью оправившиеся от болезни зеленокожие помогали и их никто не останавливал. Существование напоминало ад или каторгу: круглосуточно кормить, поить, подмывать и обмывать, причем часто не только детей, а и взрослых, хотя бы просто для того, чтобы местные кровососы не сожрали их заживо. На сон не оставалось времени, в результате и я, и зеленокожие не просто ели, а в буквальном смысле жрали, пытаясь хоть как-то компенсировать отсутствие необходимого отдыха. Уже на вторые сутки мы безо всякого смущения обыскали другие плоты и стащили на один все продукты и удобные для приготовления пищи емкости. Неплохие запасы первых нашлись не только на нашем, но и остальных племенных плотах: особенно много заготовили сатанисты и волгорцы. Из одиночек в очередной раз подтвердил свою хозяйственность золотой мальчик. Кроме него в положительном смысле отличились Захар с Марфой и еще несколько человек. Последователи удунского, сампского и уриасарского течения разочаровали настолько, что хотелось плеваться: действительно, ни один из них не делал хоть сколько-то значительных запасов, что, на мой взгляд, демонстрировало их несостоятельность. Реквизированных продуктов хватило на прокорм нас, больных и детей всего на три дня, после чего уриасары взяли на себя добычу пищи, ее приготовление, сбор хвороста, поддержание дымных костров и еще следили за тем, чтобы плоты не снесло к берегу, а кормежка и уход свалились на наши плечи. Примерно тогда же к каравану вновь присоединился Марк, который, как выяснилось, все-таки продолжал плыть следом, лишь немного отстав вначале. А сейчас, в болоте, поведение каравана его обеспокоило, и на всякий случай оборотень решил проверить, не случилось ли чего. Много позже, вспоминая свою реакцию, я удивлялась, насколько спокойно восприняла его возвращение. Скорее всего, просто-напросто к этому времени уже настолько измоталась, что не думала о нем как о серьезной угрозе, а только как о еще одной паре рабочих рук. Поэтому и ограничилась тем, что безразлично предупредила: — Попробуешь приблизиться к нашему плоту или к Рыси — убью. В этот момент у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что в случае чего так и сделаю, невзирая на всю разницу в росте и силе. Марк молча кивнул, соглашаясь с поставленным условием, на том мы и закрыли эту тему. Все-таки насколько спокойнее и покладистей полукровки чистокровных детей Homo oculeus: не шумят и едят что дают, как будто понимают, что выбор невелик. А остальные плюются, капризничают, дерутся и орут, а те у кого уже прорезались зубы, еще и норовят укусить, при этом совершенно не учитывают, что на каждого из них приходится не больше пятнадцати минут в сутки. Но, невзирая на редкую кормежку (не чаще трех раз в день), и то, что из-за этого дети сильно похудели и поведение их стало вялым, ни один из нового поколения так и не заболел. Кстати и мой вид, похоже, оказался устойчивым к вызвавшей эпидемию инфекции. Может быть, именно из-за сильного недосыпания и повысившейся в связи с этим мнительностью и подозрительностью, мне в голову пришла странная идея. Не так все просто с уриасарами. По словам математика, присоединившись, они уже не испытывали трудностей ни с добычей питания, ни с троллями, ни с пираньями. То есть им хватило всего двух — двух с маленьким хвостиком местных месяцев для того, чтобы справиться с большинством трудностей. Но даже не это главное. С тех пор, как они стали частью каравана, ничего не изменилось, а ведь прошло уже полгода! То есть за полгода в их группе нет никакого развития, никакого прогресса. Во всех без исключения других группах и даже у одиночек появлялись новые особенности и отличия, совершенствовались умения, а иногда и менялся взгляд. А у уриасаров ничего нового, если не считать того, что они не заболели. Странно для людей, только приспосабливающихся к новым условиям, не правда ли? Зато легко объяснимо, если предположить, что местная жизнь для них не в новинку. Этот вывод вызвал приступ ярости и, отложив дела, я отправилась выяснять отношения. — Что, керели, подопытных мышей запустили, теперь наблюдаете за результатами эксперимента?! — злобно бросила я Розе. Оторвавшись от чистки рыбы, она подняла не меня удивленный взгляд. — Не поняла? — А что тут понимать? Интересно смотреть, как народ гибнет? И не стыдно?! — я горько усмехнулась. — Хотя, судя по вашим прежним действиям, у вас ни стыда, ни совести нет. Даже живя рядом, не хотите помочь побороть эпидемию! Хотя чего вам стоит дать лекарство? Так нет, жадничаете! Зажрались и не представляете, каких трудов стоит проходить все с нуля! Ладно технологии, вы даже сортовых семян и породистых животных нам не дали! А ведь это дело не одного года и даже не десятка лет, а сотен и сотен! Мало того, вы зажали даже самые элементарные сведения! А люди гибнут! Из-за вас гибнут! Но вам плевать! Пусть одни превращаются в троллей, другие от гангрены умирают, третьи с ума сходят! Не вы страдаете — и ладно, правда? Твари чертовы! Даже сейчас! Подопытных не жалко, пусть дохнут, правда ведь?! — с трудом подавив рыдание, я остановилась, чтобы перевести дыхание. На шум от устроенного скандала подошли остальные уриасары. Их осунувшиеся, усталые лица, с темными мешками под покрасневшими от бессонницы и дыма глазами, подействовали как холодный душ. Ярость спала и на смену ей пришло чувство вины. Неужели, если люди что-то умеют, их обязательно надо обвинять во всех смертных грехах? Я уже открыла рот, чтобы извиниться, но меня опередили. — От этой болезни, при мало-мальском уходе, редко умирают. Я не сразу поняла, что означают эти слова. А когда поняла, накатил страх, от которого подкосились ноги и, сев прямо там, где стояла, с ужасом уставилась на сказавшего это мужчину. В гневе я не задумывалась, что будет, если вдруг окажусь права. Теперь пришло понимание. Им ведь ничего не стоит просто избавиться от неудобной личности. Или того хуже, стереть с лица земли всех, кто может оказаться в курсе, то есть уничтожить наш караван и пойти к кому-нибудь другому. — Пантера, ты никогда не думала, что керели — это не название вида, а просто термин, обозначающий всех тех, кто дожил до конца? — негромко спросила Роза. — А отдельные представители любого вида остаются почти всегда. Другое дело, что их недостаточно для возрождения цивилизации. Я молчала. Такое действительно не приходило мне в голову. — Ладно, давай вернемся к этой теме позже? Сейчас у нас слишком большие проблемы в жизни, чтобы решать неактуальные задачи. Фраза подействовала отрезвляюще, и страх ушел. — У вас есть лекарство. Почему бы им не воспользоваться? — с некоторой претензией сказала я. — У нас нет лекарства, и мы не знаем, где его взять, — возразила уриасарка. — Но ведь вы не заболели! И никогда не поверю, что людям, запросто путешествующим между звездами, достать лекарство от болезни на их родной планете — непосильная задача. Роза грустно рассмеялась. — Как-то так получилось, что у нас, вместе с космическими путешественниками, одновременно существовали и другие люди, в том числе и из каменного века. Они знали друг о друге, но почти не общались. Мы пятеро — не космические путешественники, если ты понимаешь, что я имею в виду. А не заболели потому, что привиты теми, у кого были для этого все средства. Вздохнув, я тяжело поднялась. Хотя особого доверия их слова не вызывали, но их оказалось достаточно, чтобы поселить сомнение и не делать поспешных и однозначных выводов. Хотя не думаю, что хоть когда-нибудь смогу простить уриасар. Даже если сейчас они говорят правду и лекарства найти не в состоянии, то что мешало им раньше хотя бы частично передать свои знания? Вот ни за что не поверю, что они не знают хотя бы пару десятков лекарственных растений. Махровый эгоизм во всей красе. Желание быть впереди всех, чтобы смотрели, завидовали, но не представляли даже угрозы конкуренции. Но собеседница права — этот разговор лучше продолжить, когда будет время. А сейчас пора возвращаться к больным. Несмотря на то, что мы почти не отдыхали, наш уход и за детьми и за больными оставлял желать лучшего: не хватало ни времени, ни сил. Возможно, именно поэтому первые признаки выздоровления у Ясона и ему подобных появились на неделю позже, чем у Росса, да и тогда помощи от них ждать не приходилось: они ослабли настолько, что первые дни не могли даже встать с постели. Одни сутки сменялись другими и, хотя мы не забыли о том, кем на самом деле являются уриасары, свободной минутки так и не выдавалось. И даже то, что Ясон и другие желтокожие встали на ноги, да и среди других больных стали появляться признаки приближающегося выздоровления, не облегчило нашу жизнь. Ведь раньше мы не успевали сделать и половину того, что было бы необходимо. А в тот день когда минимально обслужить себя смогла половина взрослых, уриасары незаметно покинули караван. Не предупредили и не оставили никаких следов, просто ушли, как будто их никогда и не было. В то время мы уже перегорели и их исчезновение не вызвало никаких эмоций. Счастье, что перед уходом уриасары собрали хорошие запасы хвороста для дымных костров и приготовления пищи. Но вот ловлю рыбы и прочие обязанности пришлось распределить между всеми дееспособными людьми. А потому и мечтали мы не о разгадке каких-либо тайн, а о мягкой подстилке и долгом спокойном сне. 308 – утро 313 суток (22 августа – утро 27 августа 1 года). Река — горы Вот теперь с каждым днем ситуация изменялась в лучшую сторону. Выздоравливающих становилось все больше, соответственно возрастало количество тех, кто способен ухаживать за детьми и лежачими, готовить пищу и ловить рыбу. А значит, и нагрузка на каждого снижалась, что позволило отдохнуть и выспаться, не за один раз, но усталость постепенно отступала, разум прояснялся, а уже привычная раздражительность утихла. Вскоре ситуация стала напоминать таковую в начале эпидемии: жители каждого плота сами ухаживали за своими больными. Никто не высказал ни одной претензии по поводу нашего самоуправства в то время, когда большинство находилось в беспомощном состоянии. Насчет продуктов вообще речи не заходило, а прочие вещи за один день разобрали владельцы или соседи владельцев, если те еще не встали на ноги. Двадцать шестого августа болото наконец-то кончилось, уступив место горному ландшафту. Большая часть кровососов осталась позади, и надобность в дымовой завесе отпала. По молчаливому согласию, мы продолжили сплав до следующего утра, чтобы увеличить расстояние от очага болезни. Когда развеялись остатки зеленоватой туманной дымки, выяснилось, что, не будь ее, мы бы уже давно заметили высокую гряду гор, протянувшуюся от горизонта до горизонта почти перпендикулярно нашему пути. А из-за ограниченной видимости поняли, что приближаемся к горам, только когда подплыли к ним почти вплотную. Встретившись с непреодолимой преградой, река свернула и теперь текла параллельно обрывистому склону. Горы выглядели странно, даже страшно. Редко попадался склон положе, чем в сорок градусов — обычно обрывистый или даже слегка нависающий. Но крутые участки перемежались многочисленными небольшими почти горизонтальными террасами, густо поросшими разнообразной растительностью. Да и сами обрывы не безжизненны: то тут, то там пробиваются цепкие пучки травы, кустарники и причудливо изогнутые деревья, цепляющиеся корнями за малейшие трещины в породе. Часто целые участки склонов покрывали вьющиеся лианы, создавая впечатления огромной зеленой занавеси. Казалось, что горы достигают космоса, они уходили высоко вверх и вершины терялись где-то в небе. Проплывающие облака не достигали даже середины видимого склона. Такие невероятные размеры кружили голову, и иногда, лежа на крыше плота, я представляла, что на самом деле не лежу, а вишу в воздухе, а подо мной до самого горизонта простирается редколесье. Утром караван впервые за последние несколько недель пристал к берегу. Облюбовав большое одинокое колючее дерево со сладкими суховатыми красными плодами размером с мелкий абрикос, я залезла на него и пару часов добросовестно занималась пополнением запасов. Наконец, посчитав, что потрудилась достаточно, набрала еще где-то полкорзины и направилась к большому уступу, просто чтобы отдохнуть и спокойно подумать. С него должен открываться прекрасный вид на реку и плоты у берега, а два кривых дерева с густой кроной подарят защиту от жаркого солнца. Но, добравшись до облюбованной терраски, поняла, что приглянулась она не только мне: под деревом, облокотившись о ствол, сидел Марк, флегматично пожевывая одну из небольших ящериц. Еще почти два десятка тушек того же вида лежали в рядок и ждали своей очереди. Поприветствовав, я устроилась рядом и поставила корзину так, чтобы до содержимого было легко дотянуться. — Угощайся. Оборотень улыбнулся и переложив ящериц поближе, выразительным кивком предложил присоединяться, а сам запустил руку в корзину. Я тоже не преминула воспользоваться приглашением и, откусив, с аппетитом захрустела головой рептилии. Все-таки лучше всего сближает не время и не легкое общение, а совместное преодоление трудностей. Прошло всего-то меньше трех недель, а я уже не могу воспринимать Марка не только как врага или недруга, но и просто как безразличного чужака. Может, иногда совместный труд и порождает негативное отношение, но в данном случае он превратил нас в друзей — не в приятелей, с которыми приятно проводить время, а в по-настоящему близких людей, которым без колебания можно доверить собственную жизнь, и между которыми нет места дискомфорту и стыдливости. Мы, даже не двое, а все четверо (включая Росса и Ину) делом доказали друг другу, что несмотря на все наши недостатки и неприятные черты характера, остаемся хорошими, достойными уважения и дружбы разумными существами. Сейчас, если бы не Рысь, я бы сама предложила оборотню переселиться к нам. А вот и зеленокожая парочка — легки на помине. На их лицах на мгновение промелькнуло удивление от того, что облюбованное ими место не пустует, но оно тут же сменилось приветливыми улыбками. Поставив на общий стол еще две корзины: с орехами и зеленью — Росс с Иной уселись рядом. Похоже, за время эпидемии мы успели не только подружиться, а даже думать начали схоже, иначе как объяснить, что всем четверым приглянулась одна и та же из множества окрестных террасок? Ну раз уж собрались все вчетвером, решили подвести предварительные итоги. Они не радовали. Да, из взрослых пока никто не умер, но именно, что пока, поскольку состояние некоторых давало повод для беспокойства. На нашем плоту, например, до сих пор не пришел в себя Сева. А ведь времени прошло достаточно много, двадцать шесть дней (что в переводе на Земное равняется двум месяцам). Так что прогноз у тех, кто до сих пор находится то в бредовом, то в бессознательном состоянии, не самый лучший. Хотя первые слабые признаки выздоровления у больных все-таки появились, так что надежда еще остается. Гораздо хуже ситуация обстоит с детьми и беременными женщинами. Практически у всех будущих матерей, включая Юлю, произошли выкидыши. Не намного лучше состояние у уже родившихся детей. С каждым днем количество жертв среди них увеличивалось, и к настоящему моменту погибла уже почти половина малышей. Нет, не от болезни, ей они так и не заразились, а от истощения. Даже сбиваясь с ног, мы не могли обеспечить им достаточный уход, в результате чего дети сильно ослабли, особенно учитывая то, что большинство из них активно сопротивлялись и не желали есть то, чем кормят. Да, сначала они просто ослабли и стали вялыми, а мы проглядели момент, когда изменения зашли слишком далеко. Большая часть еще живых младенцев даже сейчас, когда их родители поправились и пытались кормить их гораздо более подходящей пищей, например, молоком, так и не начала питаться. Если их удавалось заставить что-то проглотить, то вскоре дети отрыгивали съеденное обратно и продолжали слабеть. Из чистокровных Homo oculeus беспокойства не вызывала всего пара десятков младенцев, семеро из которых находились на нашем плоту. По этому поводу меня мучила совесть, потому что во время эпидемии, мы с Россом поделили обязанности по кормлению: он занимался всеми чистокровными детьми посвященных, а я полукровками и Рысью, кроме протертой ухи подкармливая их молоком. Такая несправедливость (четверо у меня против семи у зеленокожего) возникла оттого, что, во-первых, молочность у меня ниже, а во-вторых, чистокровные младенцы Homo oculeus не желали пить мое молоко, выплевывая драгоценную жидкость. Детей с других плотов мы даже не пытались подкармливать грудью, так что в каком-то смысле обрекли чужих малышей на гибель. — Чушь, — не согласился с таким выводом Росс. — У нас не было выбора, спасти кого-то или всех, у нас был выбор: попытаться спасти хоть кого-то или не спасать никого. Мы делали, что могли, и все это понимают. Вон, ни один полукровка не погиб, в отличие от этих брезгливых вопилок. А все почему — не капризничали и не пытались заставить нас по два часа уговаривать их откушать. Действительно не только наши, но вообще все шесть полукровок в караване выжили, хотя и ослабли, и сейчас их состояние не вызывало опасений. — И заметьте, никто даже не пытается обвинить нас в предвзятом или несправедливом отношении, — продолжил зеленокожий. — Люди понимают, что мы не могли спасти всех. И начни мы тратить больше времени на детей, погибли бы их родители. А без родителей младенцы бы не выжили. Так что все правильно. К счастью, среди свободных нет дураков, — гораздо тише добавил Росс. — А что насчет детей, так в отсутствие нормальных условий, в каменном веке, да и в последние годы на Земле, в первую очередь умирали они. В этом нет ничего удивительного: природе выгодней сохранить жизнь взрослой особи, способной принести немало потомства, чем неконкурентоспособному ребенку.. Насчет же беременных вообще не стоит переживать: неизвестно, как лихорадка сказывается на здоровье плода. Нет никаких гарантий, что появившиеся у переболевших матерей младенцы не оказались бы недоразвитыми, уродцами или еще чем-то подобным. К тому же, — голос зеленокожего повеселел и окреп. — Если люди продолжат плодиться и размножаться в том же темпе, в котором делали это до сих пор, вымирание нам точно не грозит. Его слова навели меня на мысль. — Кстати о размножении, — я с улыбкой подмигнула народу. — Росс, Ина, а вы не думали наплодить детишек? Нам бы во время эпидемии не помешала помощь еще десятка зеленокожих. Очень уж сильно ощущалась их нехватка. А кто знает, если вы начнете размножаться с другими, может, дети и не зеленокожие получатся. — Да я-то не против… — прищурившись, потянул Росс. Амазонка поперхнулась и закашлялась. — Тьфу на вас! — возмутилась женщина. — Сами размножайтесь. Нам бы в эпидемию несколько дополнительных оборотней еще больше пригодилось. Глядишь, даже уриасары тогда не понадобились бы. — Я-то уже размножилась, — рассмеялась я. — А вот молодых зеленокожих в караване пока что-то не прибавилось, — Ина шутливо запустила в меня орехом. — Плохо работаете, господа, — поймав плод, я постучала по нему подобранным камнем, чтобы расколоть плотную кожуру, и с аппетитом съела серединку. — Кстати, насчет уриасар: насколько я понимаю, никто еще не проболтался? — перевел тему Росс. Я кивнула. Ина и Марк тоже ответили утвердительно. Тогда свидетелями нашего скандала, кроме самих уриасар, оказались остальные трое дееспособных людей, то есть зеленокожие и оборотень. И как-то само собой получилось, что разговора с очнувшимися позже на эту тему так и не произошло, скорее всего, просто потому, что они не спрашивали, а у нас и без этого хватало забот. Поэтому до сих пор о том, кем на самом деле являются уриасары, знали только мы вчетвером. — Я предлагаю и в дальнейшем сохранить это в тайне. — Почему? — я пораженно уставилась на хирурга. — Ты считаешь, что они заслужили, чтобы правду о них скрыли? — с сомнением поинтересовалась Ина. — Нет, наоборот, я считаю что остальные заслужили право не знать эту тайну. — Так, теперь и я ничего не понял, — присоединился к нашей женской компании Марк. Зеленокожий тяжело вздохнул, но все же снизошел до объяснения. — Как ни неприятно признавать, уриасары вдохновили людей, дали им веру в собственные силы, в то, что даже сейчас они не беспомощны, голыми и безоружными могут не просто выкарабкаться, а жить с комфортом и достоинством. Более того, у меня есть подозрение, что если бы не наглядный пример в лице уриасар, свободных было бы раза в два меньше. Пантера, посмотри хотя бы на Игоря. Пообщавшись с уриасарами, он изменился и, по-моему, в лучшую сторону — вон, с каким азартом помогал нашим горе строителям. А теперь… если народ узнает, что на самом деле уриасары обманывали, а не обрели свои способности в процессе… Это может вызвать развал всего, что уже построено, потерю наработанного и отбить желание идти вперед. У людей просто опустятся руки, пропадет надежда на то, что, борясь и экспериментируя, они смогут многого добиться. Особенно сейчас, когда настроение не самое радужное, да и сил немного, — Росс замолчал, грустно посмотрев на караван. — Конечно, не все поддадутся унынию и отчаянью, некоторых эта информация даже может, наоборот, подвигнуть на более яростную борьбу. Только вот борьба эта будет уже не за достойную жизнь, а назло и вопреки керелям. И неизвестно, не превратится ли она в конечном счете в войну на уничтожение. Еще хуже то, что народ может начать подозревать друг друга в том, не скрывается ли под маской соседа керель. А это, в свою очередь, приведет к взаимным обвинениям, развалу каравана и вражде между образовавшимися мелкими группами. Так что, на мой взгляд, лучше промолчать. — А ты? Разве ты предпочел бы не знать? — спросила Ина. — Да. Скажу больше: я бы не пожелал такого знания даже врагу, — в глазах зеленокожего на мгновение промелькнула боль. — Эта тайна не из тех, которые стоит раскрывать. И которые принесут тем, кто к ним прикоснется, только беды и горе. Меня, да и остальных, сильно впечатлили слова Росса, и после недолгого разговора все согласились сохранить секрет уриасар. Все равно, раскрыв его, мы не привнесем ничего хорошего, а вот разрушить чью-то веру и мечты он может. Зеленокожий прав: не любое знание несет добро, и есть вещи, которым лучше остаться скрытыми за семью печатями. К нашему с Россом возвращению на плот Сева пришел в себя. Несмотря на то, что внешне он больше всего походил на скелет, обтянутый кожей, и ослаб настолько, что даже говорить не мог, этот событие дало нам надежду, что инженер все-таки выживет.