— Я возьму твоего Вадима, — лаконично ответил Пахом, после чего отключился. Лицо Валентина Петровича тут же приняло еще более сосредоточенное выражение. Отыскав в этом же — «засвеченном» — мобильнике еще чей-то номер, он нажал кнопку вызова. Когда бывшему вице-премьеру ответили, лицо его приняло совершенно иное выражение: тонкие губки растянулись в улыбочке, глазки сузились, а голосок зазвучал не то чтобы заискивающе, но как-то хитро, по-лисьи: — Роберт Янович? Чеботаревский беспокоит. Это хорошо, что узнали. Вот по какому вопросу я звоню вам… Впрочем, вопрос вам хорошо известный. Как вы должны понимать, все тот же. Ага… Ага… Если вы все подготовили, то я предлагаю вам взять все бумаги и подъехать завтра вечерком куда-нибудь на нейтральную территорию… Я со своей стороны тоже буду полностью готов к осуществлению наших с вами договоренностей. Надеюсь, вы обойдетесь без фокусов… Место? Ну… А чего далеко ходить! Хи-хи. На том же месте, как говорится, в тот же час… * * * Закончив телефонную беседу, Вакарис положил мобильник на стол и, наконец, отвел глаза от физиономии бывшего вице-премьера, запечатленной на первой полосе свежего номера «Московского комсомольца». Да, это было несколько оригинально: во время телефонной беседы иметь перед глазами снимок того, с кем говоришь. На протяжении всего разговора управляющий «ОКО-банком» смотрел на это лицо, испытывая довольно противоречивые чувства. Еще утром, как только до него дошла новость о выбросе в СМИ компромата на господина Чеботаревского, он возликовал — поделом! Но эйфория, казалось, быстро спала. Причем не просто спала, а, если судить по выражению лица Вакариса, уступила место унынию. «Действительно, — мог подумать человек, посвященный в проблемы управляющего «ОКО-банком» весьма поверхностно, — чему радоваться, если единственное звено, связывающее того с похитителями дочери, в ближайшее время может оказаться или в тюрьме, или, от греха подальше, за границей. Разумеется, в любом случае, вряд ли Чеботаревскому будет дело до его посреднической миссии!» Однако этот звонок бывшего вице-премьера должен был вселить в Вакариса некоторый оптимизм. Раз политик не потерял интерес к делу, стало быть, его не сильно трогает раздутый газетчиками скандал в отношении него. А раз так, нужно срочно готовиться к встрече с ним! И Вакарис начал действовать тут же. Правда, стороннему наблюдателю дальнейшие действия банкира могли бы показаться несколько странными. Он дотронулся до одной из кнопок на компьютерной клавиатуре и произнес: «Антон, меня нет. Ни для кого!», после чего резко встал из-за стола и, обернувшись к глухой стене, махнул в ее сторону рукой с зажатым в ней миниатюрным пультом. Со стороны этот жест походил на магический пасс. Несведущий человек, без сомнений, просто ахнул бы, увидев, как после этого стена разверзлась, будто пещера Алладина. Да и сам банкир каждый раз, когда открывал подобным образом потайной проход в подвал, сдержанно улыбался, ловя себя на подобной мысли. Только на этот раз ему было не до улыбок. Быстро сбежав по ступеням вниз, Вакарис с силой крутанул колесо-штурвал на мощной бронированной двери и потянул ту на себя. За порогом автоматически включился свет, упавший на лестницу острым клином, разрастающимся по мере движения двери… В помещении все пребывало в том же виде, в каком Вакарис оставил его во время своего последнего визита сюда. А было это, надо думать, совсем недавно. В центре зала блестел никелированными деталями некий прибор, поставленный на надежную дубовую станину, из-под которой слышалось мерное гудение мощного трансформатора. Вакарис, очевидно, когда в последний раз был тут, забыл выключить его. По крайней мере, сейчас, словно спохватившись, он быстро нагнулся и нажал какую-то кнопку, заставив трансформатор замолчать. После этого он заботливо накрыл прибор куском ткани. Потом банкир направился к огромному старинному сейфу, который сейчас больше напоминал пиратский сундук с сокровищами, поставленный на попа. Ключ от него выглядел не менее внушительно. Чтобы провернуть его в замочной скважине, Вакарису пришлось использовать обе свои руки. Дверь открылась со знакомым скрипом. Внутри все так же стояли набитые деньгами коробки из-под ксероксной бумаги. Только на этот раз ни одна из них не удостоилась внимания хозяина, который, сунув руки в глубь сейфа, извлек на свет божий средних размеров резную деревянную шкатулку. Судя по тому, с каким трепетом Роберт Янович, поставив ее на компьютерный столик, открыл крышку, можно было заключить, что под той хранились драгоценности неимоверной цены. Правда, никакого сказочного сияния внутренности шкатулки не излучали. Там были… какие-то коробочки и миниатюрные сверточки. Вакарис не менее двух минут перебирал их, прежде чем нашел то, что хотел. Это можно было понять глядя на то, как просветлело его лицо, а пальцы торопливо начали освобождать от бумаги нечто, напоминающее темную полимерную ленту длиной не более ладони. Вскоре Вакарис поднял эту полоску на уровень глаз и посмотрел ее на просвет. Она оказалась всего лишь отрезком самой обыкновенной фотопленки, которую фотографы активно использовали аж до начала двадцать первого века, пока традиционная фотография не уступила место новым, цифровым технологиям. — Так-так, так-так… — пробормотал Вакарис, включая компьютер, который тут же приветливо вспыхнул заставкой в виде 50-долларовой купюры. Едва слышно заработал сканер. А вскоре заставка на мониторе компьютера сменилась изображением черно-белой фотографии, взглянув на которую, Вакарис удовлетворенно хмыкнул и дал команду принтеру распечатать ее. Пока тот выполнял поставленную задачу, Роберт Янович продолжал внимательно рассматривать изображение фотографии, «висевшей» на мониторе. И за это недолгое время он успел несколько раз измениться в лице, будто терзавшие его душевные сомнения вдруг привели к озарению. Чуть позже, уже оказавшись наверху, в своем кабинете, Роберт Янович положил в конверт распечатанную фотографию, после чего, секунду поколебавшись, сунул туда же и негатив. Глава 10 Криминальное противостояние Как и надеялся Чеботаревский, подробности его разговора с Пахомом об авиарейсе из Цюриха вскоре стали известны Близнецам. Сергей Ашотович, расхаживая по кабинету, потирал руки: — Стало быть, наш коварный Валентин считает, что вышел на финишную прямую. Уже девчонку папаше посулил. Ну-ну, ну-ну, Валюша. Давай-давай! — Интересно, за сколько он продался? — задал вопрос Стас Прокофьевич. — Небось, за тридцать сребреников, Стас! — со злой иронией в голосе ответил ему компаньон, добавив: — Да только не знает, наивный, что он у нас, как инфузория, под микроскопом. — Получается, завтра нам эту Вакарисову дочку преподнесут на блюдечке? — зевнув, уточнил лениво развалившийся в кресле Стас Прокофьевич. — Даже не интересно. Какие у тебя будут идеи? — Идеи? — Сергей Ашотович остановился возле окна, за которым маячили кремлевские звезды. — Что… идеи? Это уже дело техники, Прокофьич. Мы даже можем опередить события — попробовать отбить дочь Вакариса прямо в Цюрихе, пока ее не погрузили в самолет… — Много шума может статься. — Может. И нам он ни к чему. — Тогда остается Домодедово? — Остается Домодедово, — согласился Сергей Ашотович. — Там все можно будет провернуть быстро и, как говорится, без шума и пыли. — Задействуем наши связи в органах? — Можно, Прокофьич. Хотя… — Сергей Ашотович задумался. — У тебя есть другой план? — Нет. Но думаю, что нам не помешает подстраховаться. Не следует недооценивать Чеботаря. Связи в органах у него тоже имеются. Мы, конечно, своим платим больше, по причине чего наши «члены» в этом плане, так сказать, — Сергей Ашотович усмехнулся, — длиннее. Но все равно, боюсь, как бы не схлестнулись служивые прямо в аэропорте. А там, под шумок, девку у нас из-под носа могут и увести. Снять, как говорится, прямо с блюдечка твоего. — Так давай наших ребят из службы безопасности подключим. Люди проверенные. Не впервой. — Полагаю, мы задействуем и тех, и тех, — ответил Сергей Ашотович. Дело важное: на кону и банк Вакариса, и этот прохиндей Чеботарь… — Да уж, одно слово — прохиндей! — согласился с компаньоном Станислав Прокофьевич. — Столько компры на него вылили, а он все шевелится. — Ну, думаю, это его последние конвульсии. Надеется, небось, бабла — эти тридцать сребреников поганых — с Вакариса срубить, да и свались за бугор. — Добить бы суку! — И добьем, Прокофьич. Обязательно добьем! Кстати, ты в курсе, чем он в свои молодые годы, до развала Союза, занимался? — Что-то слышал. Вроде бы, как и все те, кто ныне при власти, и в те времена находился на какой-нибудь партийной работе. Или, быть может, на комсомольской. — Совершенно верно. А по совместительству — не поверишь! — возглавлял одну из провинциальных преступных группировок. Как позже стали говорить — ОПГ. Истинно тебе говорю, Прокофьич. — Да ну? — не поверил тот. — Как это, возглавлял? Хочешь сказать, крышевал? Так этим не он один в те годы занимался. Многие уважаемые люди, Серж, тогда… — Нет-нет, Прокофьич, он именно возглавлял целую городскую «бригаду»… — Ха! Волк в овечьей шкуре. Хорошо бы найти доказательства этого, да и пригвоздить ими мерзавца окончательно. Но только что ты найдешь? «Братки» тогда протоколов не вели, да и сейчас серьезные люди без них обходятся. А что слухи имеются, так про нас с тобой, Ашотыч, тоже разное говорят, — Станислав Прокофьевич улыбнулся. — М-да, разное говорят… — задумчиво повторил его компаньон, подойдя к столику, куда секретари обычно клали корреспонденцию. — Но знаешь, почему я так уверенно говорю о прошлом Чеботаря? — спросил он, взяв в руки какие-то бумаги. — Ты его знал раньше? — Нет. Бог миловал. Но вот глянь-ка, что мне тут мой верный адъютант Русланчик передал, — с этими словами он протянул конверт Станиславу Прокофьевичу. — Что там? — полюбопытствовал тот, прежде чем заглянуть внутрь. Сергей Ашотович, необычайно широко улыбнувшись, тихо вымолвил: — Компра, дружок. Еще одна, но самая невероятная компра на нашего коварного Валентина! Станислав Прокофьевич, наконец, извлек из конверта содержимое. В руках его оказалась старая черно-белая фотография. Поправив очки, он внимательно рассмотрел ее и заключил с улыбкой: — Привет из девяностых? — Бери раньше, Стас. Конец восьмидесятых. — Ого! И в самом деле, материал любопытный! Если правильно подать его в прессе, может получиться небольшая сенсация. Только, Ашотыч, без пленки эта фотка все равно не будет иметь особого веса. Скажут, в этом… — как его? — в фотошопе нарисовали… — А с чего ты взял, дружок, что у меня нет негатива? — Сергей Ашотович усмехнулся. — Я его уже отослал куда следует. Надеюсь, завтра утром этот снимок уже будет в газетах. — Замечательно! — Станислав Прокофьевич бросил фотографию обратно в конверт. — Это уж припечатает нашего Чеботаря окончательно и бесповоротно! Но слушай, а кто же прислал тебе этот конверт? Да так кстати! — Понятия не имею, — пожал плечами Сергей Ашотович. — Просто оказался вместе с почтой на столе секретаря. Должно быть, еще какой-нибудь «доброжелатель» нашего вице-премьера передал. Увидел, какой огонь мы с тобой разожгли в прессе по его душу, и решился маслица подлить. — М-да, интересно… — заметил Станислав Прокофьевич. — Столько лет, выходит, человек снимок этот хранил, как камень за пазухой, а теперь счел возможным предъявить его миру… — И весьма своевременно, Прокофьич! — Угу, — согласился тот. — Фортуна нам явно благоволит. — Так нужно пользоваться этим! Будем считать, вопрос с Чеботарем закрыт. Завтра девчонка Вакариса опять окажется у нас, ну, а нам уже следует озаботиться поиском нового посредника в переговорах с ее отцом. Придется опять Русланчика моего озадачивать. Или, может, у тебя, Прокофьич, имеется на примете подходящая кандидатура? Станислав Прокофьевич покачал головой и неуверенно произнес: — А не рано ли мы с тобой говорим «гоп»? Девчонка-то пока еще не у нас. Сергей Ашотович усмехнулся: — Как говорят мудрецы, чтобы желаемое стало реальным, всегда нужно говорить о нем как уже о свершившемся факте! Какой там, болтал Валька, номер самолетного рейса?..