— еще какое-то время отдавался где-то в голове у Валентина голос старика. А вслед за этим по всей окаменевшей фигуре пошли жуткие трещины, будто напрягшиеся вены. Отвратительное зрелище! Но еще более ужасным для Вальки стало видеть то, как от каменной статуи наставника вскоре начали откалываться куски мрамора. Сначала маленькие: левое ухо, нос, правый бакенбард. Затем фрагменты более крупные: коленка, рука, плечо… Словно некий каменный анатомический театр разыгрывал перед ним жуткое представление! Причем падение на пол каждого камня сопровождалось грохотом, напоминающим гром небесный в майскую грозу, что заставляло Вальку испуганно вздрагивать… «Буфф! Буфф!» — гремели отваливающиеся части статуи наставника. И звуки эти до того больно били по Валькиным ушам, что он, зажмурившись, открыл что есть силы рот — так, как поступают летчики в момент, когда их истребители проходят звуковой барьер. И сделал это он с таким старанием, что у него даже заболели уголки губ. Возможно, именно от этой боли он и проснулся. Хотя… Проснулся ли? «Буфф! Буфф!» — продолжал стоять в ушах звук из сна. Или уже не из сна? Или он уже не спит и слышит это наяву? Действительно, наяву! В конце концов, не снится же ему теперь голос соседки? Много чести ей! — Ну, чего долбите? Чего? — ругалась тетя Шура, направляясь к входной двери. — Иду же! Звонка, что ли, не ви… «ПРОСПАЛ!» — с ужасом подумал Валька, глядя на заправленную кровать родителей, которые уходили на работу намного раньше, чем он в свой технарь. Они никогда не будили его, так как считалось, что он к тому времени уже не должен спать. Действительно, какой может быть сон в комнате, где двое взрослых людей, снуя мимо твоей кровати, собираются на работу?.. Между тем звук открывающейся двери слился с неразборчивыми мужскими голосами, в гуле которых голос соседки просто утонул. В коридоре послышался топот. Кто-то с силой дернул за ручку дверь комнаты Невежиных. — Соседи на работе? — смог разобрать Валька один из голосов. — Ага, ага, — испуганно подтвердила тетя Шура. — Все на работе. А мальчишка их в техникуме. Но ей, видать, не поверили — чей-то кулак несколько раз с силой ударил по двери. Раздавшиеся звуки заставили Валькино сердечко запрыгать в такт им, а сам он накрылся одеялом с головой, наивно считая его единственной своей защитой. С десяток подобных ударов дверь точно не выдержала бы. Но, слава богу, вскоре они прекратились. За дверью послышались приглушенные голоса. Единственное, что Вальке удалось разобрать, был вопрос, очевидно, адресованный тете Шуре: — Точно старик никому не оставлял ключ от своих покоев? Потом послышался треск. Валька не сомневался — это ломали дверь комнаты Бориса Аркадьевича. Но кто? Кто были эти люди, с такой легкостью вламывающиеся в жилища других? Милиция? Бандиты? В данный момент особой разницы между ними Валька Невежин не видел: и те, и другие могут иметь к нему определенные вопросы. Только чуть позже, когда, судя по звукам в коридоре, «гости» покинули их коммуналку, Валька осмелился подойти к окну и посмотреть в щелочку между рамой и шторой на улицу. Увидеть в нее он смог лишь то, как к новенькой черной «Волге», стоявшей во дворе, со стороны их подъезда направляется несколько мужчин. В походке одного из них Валентину почудилось что-то знакомое. «Да! — вдруг вспомнил он. — Это же… это же Пахом! Тот самый чувак, с которым Аркадьич имел какие-то дела». Но данное открытие Вальке тогда ничего не дало. Имеет ли группировка, в которой числился Пахом, отношение к исчезновению Кранца, не имеет — выяснить это ему было не по силам. Дождавшись, когда «Волга» укатит со двора, Валька, натянув треники, подошел к двери и острожно приоткрыл ее. В коридоре было пусто. Дверь комнаты тети Шуры была плотно прикрыта — видать, тетка серьезно струхнула после такого неожиданного бандитского штурма их скромной коммунальной жилплощади (хотя… потом она еще долго будет рассказывать во дворе о жулике Кранце и о том, как она, оставленная гадами-соседями, в гордом одиночестве геройски встала грудью на защиту их несчастной коммуналки). Немного постояв на пороге своей комнаты, Валька решился-таки переступить его. Взору его тут же открылась другая соседская дверь — с развороченным замком. В комнате за нею не так давно проживал несчастный дядя Боря. Что же искали бандиты у него? Вальке это стало настолько интересно, что от недавнего его страха не осталось и следа. Он уступил место любопытству. Дверь «гости» Кранца за собой не закрыли. Да и, собственно, нечего было закрывать — развороченный замок ее выглядел довольно печально. Валентин подошел к двери и немного приоткрыл ее. Потом, набравшись еще чуток храбрости, потянул за ручку сильнее, после чего почти уверенно шагнул в комнату старика. При этом с удивлением отметил, что, несмотря на довольно тесные взаимоотношения с соседом в последнее время, в его комнате ему так ни разу и не довелось побывать. Наверное, окажись он здесь раньше, ничего интересного для себя и не увидел. Стандартная советская мебель: шифоньер, книжный шкаф, софа, стол и пара стульев, цветной телевизор «Радуга» в углу. Только сейчас все это было сдвинуто, перевернуто, разбросано… Сущий кавардак! Валька ни минуты не сомневался — в квартире что-то искали. Но что? Клише? Так все они были в портфеле у Бориса Аркадьевича тогда, когда он собирался ехать на встречу с заказчиком. А заказчиком, как догадывался Валька, был кто-то из той рэкетирской шайки, в котором состоял Пахом. Возможно даже, покровительствующий ей председатель горкома ВЛКСМ с фамилией… Забыл. На «Ч», кажется. Да и не столь это важно. Судя по всему, выходило, что не довез до них тогда дядя Боря товар? Не знал Валька Невежин ответы на эти вопросы. А в комнате старика ему нечего было делать вообще. Сердце подсказывало: скоро сюда явится и милиция. Так что не надо тут ничего трогать, а лучше, вообще, быстрее уйти восвояси. И Валька уже повернулся к выходу из комнаты, как вдруг взгляд его зацепился за небольшую картину в рамочке, являвшуюся единственным украшением голой стены с дешевенькими желтыми обоями. Взглянул на нее Валентин и не поверил собственным глазам: это был его собственный рисунок той несчастной трехрублевки, которую некогда попросил его изобразить Борис Аркадьевич. Но как такое может быть? Валька помнил точно, что рисунок этот он собственноручно забрал из фотосалона Кранца, когда навсегда покидал его: снял со стены, положил в сумку. Да и сейчас рисунок этот, как и наказывал дядя Боря, хранится у него, а значит, его просто физически не может быть здесь, в соседской комнате. Валька даже потер глаза — не привиделся ли ему этот трояк в рамке? А потом протянул к рисунку и руку, наверное, дабы убедиться в его реальности. И вот только тогда, рассмотрев рисунок поближе, Валька понял — это не рисунок, а фотография. Хороший цветной снимок! Но вот только зачем Борису Аркадьевичу потребовалось переснимать его? Сейчас Валька воспринимал эту картинку на стене, как привет от своего наставника из прошлого. Правда, неожиданно ему вспомнился один единственный кадр из фильма «Место встречи изменить нельзя»: портрет сержанта Синичкиной на двери магазинной подсобки. Так Глеб Жиглов подал знак Шарапову, что подсобочка перед носом того непростая! «А уж не подает ли Борис Аркадьевич этой “трешечкой” и мне какой-то знак?» — подумал Валентин. Чтобы отмести это предположение, достаточно было протянуть руку к рисунку и убедиться, что рамка намертво прикручена шурупами к стене. За нею явно ничего не спрячешь. Но Валька подумал, что лучше все же эту «трешку», пускай и всего лишь на фотографии, но убрать из комнаты Кранца. Вдруг потом милиция заинтересуется этим странным снимком? Узнают, кто автор сего художественного «шедевра». А дальше установят, что у автора этого с исчезнувшим соседом были тесные рабочие отношения на не совсем законном, а вернее, совсем незаконном поприще фальшивомонетничества. Да еще и талончики поддельные на автобус припомнят… Валентин попытался вытащить фотографию нарисованной трехрублевки из рамочки, не повредив той. И оказалось это делом на удивление легким. Фотографию можно было извлечь из нее, как проездной билет из специальной пластиковой рамки. А там… Валька ахнул. Глазам его открылась металлическая дверца, сделанная прямо в стене. «Я прям как Буратино!» — улыбнулся он, вспомнив место в сказке, где описывалась потайная дверь, скрытая за старым холстом с нарисованным на нем очагом. Действительно — правда, не без подсказки Бориса Аркадьевича, — но он наткнулся на самый настоящий тайничок. И весьма оригинальный! Проще некуда: из стены вытащили пару кирпичей, а образовавшуюся нишу закрыли дверкой от поддувала для деревенской печки. По всей видимости, оборудовал этот тайник сам Борис Аркадьевич. Да как оригинально — на самом видном месте — на голой стене! Валька, нетерпеливо потянув дверцу за ручку, открыл ее. Та оказалась не заперта по причине отсутствия на ней какого-либо замка. Потом с таким же нетерпением сунул внутрь руку и начал доставать из тайника, словно из дупла, служившего складом для сороки-воровки, разные любопытные предметы. Первыми он вытащил оттуда три общие тетради, исписанные мелким почерком. Пролистав страницы одной, он, помимо записей, увидел там и массу всевозможных рисунков и чертежей. Задержав взгляд на одном из них, Валька ахнул: это же схема самого настоящего станка для печати денег! Рядом даны все размеры, материалы, порядок сборки… Незаменимая инструкция для фальшивомонетчика (если, конечно, тот владеет секретом изготовления клише)! Секрет же этот явно раскрыт на страницах второй тетради, испещренной множеством химических формул. В третьей тетради, как понял Валентин, лишь мельком взглянув на ее страницы, описывались рецепты изготовления специальной бумаги, использующейся при производстве денежных банкнот в разных странах. Удивительная тетрадь! Но тайник открыл еще далеко не все свои секреты Валентину. Когда он вновь сунул свою руку в него, то нащупала внутри некий сверток — на вес, немного тяжеловатый. Вытаскивая его на свет, в шутку думал, что это дядя Боря оставил ему в наследство золотой слиток, завернутый в газету. Шутка шуткой, он когда разворачивал ее, обратил внимание, что у него чуть подрагивают от нетерпения пальцы. Но что же это?.. Валька вновь ахнул. То были клише для печати двадцатипятирублевых купюр! Причем на тыльной стороне одного клише он увидел царапины, по своей конфигурации как бы образующие латинскую букву «V»… «Что же выходит, — мелькнуло в голове у юноши, — старик понес на встречу с заказчиком какие-то другие клише?» Но он тут же оставил эту мысль, едва его рука нащупала в тайнике еще один предмет. Уже лишь только исследовав его на ощупь, Валька понял, что это такое. И не ошибся! То была денежная пачка. Сто купюр достоинством 25 рублей в официальной банковской упаковке… Воровато оглянувшись на незакрытую дверь, Валька нетерпеливо разорвал бумагу, да так неловко, что новенькие четвертные банкноты рассыпались. И он с восторгом наблюдал за тем, как они, словно двигаясь в замедленном кино, ложатся на пол фиолетовыми бабочками… Медленно, очень медленно — чуть ли не вечность! — из них складывалась цифра: 2013 Много чего можно увидеть в оконном стекле после того, как на улице стемнеет. Все зависит от освещенности помещения, в котором ты находишься, и яркости света уличных фонарей. С темнотой обычное оконное стекло обретает свойства зеркала, а в том, как известно, порою можно увидеть вещи, выходящие за пределы нашего понимания. Роберт Янович Вакарис долго стоял возле окна своего рабочего кабинета, задумчиво глядя на стоянку перед банком. На той практически не осталось машин — время уже позднее, половина девятого вечера! Клиенты и сотрудники банка давно уже дома. Чего же хотел увидеть за окном банкир? Просто собственное отражение? Или, может быть, демона? О, нет! Он просто ждал. Он терпеливо ждал единственную машину, от которой в данный момент, возможно, зависела вся его будущая жизнь. Он не знал марки этого автомобиля, не догадывался, какого цвета он будет, но его появление сейчас перед дверями банка было просчитано им задолго до момента, когда сама эта машина сошла с конвейера. И вот его терпение вознаграждено! На опустевшую стоянку въехала дорогая черная иномарка. На миг обдав банковские двери потоком дальнего света, фары ее скромно моргнули и погасли. В тот же миг на столе Вакариса зазвонил оставленный на нем мобильный телефон. Взяв его и поднеся к уху, Роберт Янович произнес: — Слушаю. — Я на месте, — услышал в ответ он голос бывшего вице-премьера. — Поднимайтесь. — Да-да… Только… Только, Роберт Янович, не могли бы вы дать команду паре ваших охранников встать на улице возле дверей. — Вы кого-то боитесь? — На всякий случай, Роберт Янович. Береженого, как говорится… — Хорошо. Вскоре из банка вышла парочка широкоплечих парней, облаченных в черную форму, бронежилеты и омоновские берцы. За спиной каждого висел похожий на автомат Калашникова карабин; на ремне портупеи — кобура с пистолетом, дубинка, наручники… Бравые парни! Они, как по команде, широко расставив ноги, синхронно заняли места по обеим сторонам от двери, будто взяв под охрану Мавзолей Ленина. Спустя минуту из припаркованной возле входа иномарки, наконец, показался мужчина в черной кепке и респектабельном демисезонном пальто. Со стороны можно было подумать, что это припозднившийся клиент банка. Да такой важный, что даже сам управляющий остался на рабочем месте, дабы дождаться его… — Чай, кофе? — любезно осведомился Вакарис у Чеботаревского, когда тот, сняв кепку и пальто, сел на стул-кресло для гостей. — Кофе опять из автомата? — невесело хмыкнул гость, вытирая ладонью лысину. — Как пожелаете. Могу распорядиться подать и растворимого. — Да нет, Роберт Янович, не до кофе мне сейчас. Хотя… Коньяк! Хорошего коньячка я, знаете ли, грамм пятьдесят бы принял. Для нервного, так сказать, успокоения. Слишком уж день суетный выдался, — посетовал он. Вакарис связался через компьютер с секретарем, и вскоре перед бывшим вице-премьером появилась наполненная коньяком рюмочка, блюдце с нарезанным лимоном и шоколадка. — Как у вас по-простецки тут все! — невольно отметил бывший вице-премьер. — Хвалю, — он поднял рюмку и, взглянув на Вакариса, удивленно осведомился: — А вы, Роберт Янович? — Это потом, Валентин Петрович, — ответил тот. — Скажите лучше, скоро ли я смогу увидеть свою дочь? Чеботаревский хмыкнул и опрокинул рюмку. Занюхал лимонной долькой, после чего вернул ее обратно на блюдце. — Хорош коньячок! — Вы мне не ответили, — напомнил Вакарис. — Насчет дочки? А, — махнул рукой Чеботаревский, — будьте спокойны. Как только мы с вами договоримся… — он замолчал, словно не зная, что говорить дальше. — Как я понял, тайна механизма восполнения банковского капитала «ОКО-банка» вас больше не интересует? — пришел ему на помощь Вакарис.