Только я открыла рот, чтобы задать вопрос, как вошел важный дворецкий с серебряным подносом. — Срочная почта, сэр! — сообщил он и с поклоном вручил хозяину поднос, на котором лежал бланк телеграммы. Барон взял послание, вчитался… и потемнел лицом. — Что случилось, Фицуильям? — не выдержала свекровь и даже слегка вытянула шею, пытаясь прочитать послание. Без толку — барон скомкал телеграмму в кулаке и швырнул на поднос. — Неприятности на конном заводе. Похоже на легочный сап. Джорджина охнула, свекровь помрачнела. — Надеюсь, ты не намерен сейчас туда отправиться? — процедила она и глотнула сока из высокого стакана. — Намерен! — ответил барон со спокойным вызовом. — Фицуильям, позволь тебе напомнить… — начала она гневно, причем таким тоном, будто отчитывала негодного мальчишку, — что сегодня к чаю приедут Андервуды. Ты должен быть тут! — Зачем, мама? — сквозь зубы процедил барон, с трудом сдерживаясь. — Я не комнатная собачка и не собираюсь быть украшением гостиной. И я — тоже! Опять битый час разговаривать ни о чем?! Перспектива удручала. Надо тоже срочно куда-нибудь сбежать. — Но ты должен! — вскричала свекровь. — Разве ты не понимаешь, что от этого зависит будущее твоих сестер? Чтобы они могли составить хорошие партии, нас должны принять в обществе! Джорджина сидела, опустив глаза в стол и стиснув вилку так, что побелели пальцы. Донал задумчиво разглядывал гобелен, всем видом демонстрируя, что его это не касается. Я же наблюдала за происходящим как за крайне занимательным экспериментом. Интересно, кто кого? Барон прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. — Разве ты не видишь, мама, что нас здесь только терпят? Я не раз тебе говорил, что нас называют выскочками, потому что все это, — он обвел рукой роскошный стол и богато украшенную гостиную, — досталось нам почти случайно! Свекровь распрямила плечи, выпятив худую грудь. — Пусть так, но кем бы ты ни был раньше, теперь ты — барон. Соседи прикусят языки, только изволь соответствовать титулу! — Мама, уважение соседей зарабатывается не в гостиных. Мой долг как барона — заботиться о людях и имуществе. Я не могу бросить завод в трудную минуту, это не обсуждается. — У тебя есть управляющий! — Со злости свекровь уже несло, как телегу по ухабам. — Тебе лишь бы возиться со своими лошадьми! — Мама. — Фицуильям прикрыл глаза и, кажется, сосчитал до десяти. — Я и так погряз в делах баронства. Имею я право хоть иногда заняться тем, что люблю? — Не сегодня! — Сегодня. Скрестились взгляды. Воздух почти искрил от напряжения. Наконец свекровь сдалась: — Фицуильям, дорогой, пожалуйста. Это ради девочек! — Ее голос звучал умоляюще. — Мама, — выговорил барон сквозь зубы, — лучше бы ты занялась их воспитанием, а то опозорят нас на всю округу. Свекровь гневно вспыхнула и отвернулась, комкая в тонких пальцах салфетку, а барон поднялся. — Маргарита, дорогая, прошу прощения, что не смогу сегодня уделить вам внимания. Джорджина, будь любезна, покажи Маргарите замок. Донал, присмотришь. Мама, пожалуйста, передай наилучшие пожелания Андервудам. С этими словами он стремительно вышел. Донал последовал за ним. Завтракать мы заканчивали в гробовом молчании. Я затребовала стакан молока — и получила его. Но даже эта мелкая месть не смогла улучшить мне настроения. Наконец свекровь встала из-за стола и, ни на кого не глядя, тусклым голосом пожелала всем приятного дня. Когда она отбыла, я наконец вздохнула с облегчением. Джорджина робко мне улыбнулась. — С чего начнем? Что ты хочешь посмотреть? — Библиотеку, — ответила я не задумываясь. — И портретную галерею, если в замке такая есть. — Конечно. — Она слегка удивилась. — Все предки, начиная с первого барона. — Тогда идем! По коридорам мы шагали молча. Джорджина выглядела несколько пришибленной и упорно смотрела себе под ноги. Я поначалу пыталась считать повороты, затем сбилась и плюнула. Лучше при случае поищу план замка, в крайнем случае прихвачу с собой путеводную нить или хлебные крошки, чтобы отмечать дорогу, как в сказках. Хотя я пока совсем не уверена, что жажду остаться в замке на срок, достаточный, чтобы исходить его вдоль и поперек. — Вот портретная галерея Скоттов, — вывел меня из раздумий нежный голосок Джорджины. Выглядела она отчего-то встревоженной: кусала губы, теребила поясок платья, то и дело поправляла золотистые локоны. — Спасибо, — пробормотала я, входя в приоткрытую дверь. Галерея оказалась узким как пенал залом. Вдоль одной длинной стены были развешаны портреты, напротив — ряд узких пыльных окон, через которые еле-еле проникал солнечный свет. Мы стояли в одном конце галереи, второй терялся в сумраке. Не очень-то Скотты уважают предков, раз даже окна не удосужились вымыть! — Ты ищешь кого-то конкретного? — нерешительно уточнила Джорджина, когда я медленно прошлась вдоль длинной вереницы портретов. — Нет, — качнула головой я, не отрываясь от очередной картины с подписью: «Энн Скотт, девятая жена барона Фридрика Мэлоуэна». Интересно, не от этого ли Фридрика пошла сказка о Синей Бороде? Сам Фридрик, чей портрет обнаружился чуть дальше, выглядел обычным господином средних лет, в его светлой шевелюре уже просматривалась седина. На злодея не похож, хотя как знать? — Ты что-нибудь можешь о них рассказать? Например, почему барон женился аж девять раз? — Тринадцать, — поправила Джорджина, морща гладкий лоб. — Запомнила, потому что чертова дюжина. Волосы у нее выступали мыском на лбу, делая хорошенькое лицо похожим на сердечко. — Ого, — протянула я уважительно. — Он что, тоже никак не мог получить наследника? Это мог быть след. — А? — Джорджина хлопнула ресницами и качнула головой. — Нет-нет, у него было восьмеро сыновей и три дочери. Почти все жены умерли во время родов. Говорят, барон так любил свою двенадцатую жену, что поклялся никогда к ней не прикасаться! — Исполнил? — подняла бровь я. — Конечно. — Голубые, с поволокой глаза девушки восторженно блестели. — И жили они долго и счастливо? — усомнилась я. Представляю, как была «счастлива» баронесса, узнав, что ей суждено умереть невинной девой! Зачем тогда вообще замуж выходить? Хотя кто бы говорил… — Нет, — поскучнела Джорджина, на ее милое лицо легло облачко грусти. — Она умерла через полгода после свадьбы от тифа. Тут даже нет ее портрета, не успели нарисовать. — И барон женился снова, — хмыкнула я. Джорджина надула губы. — Но он продолжал любить Софию! — София — это?.. — Его двенадцатая жена, конечно! Оч-чень романтично. Портреты были развешаны в хронологическом порядке, от самых новых у входа до старинных в полутемном тупике. Судя по датам, роду насчитывалось около трехсот лет, а портретов баронов было шестнадцать. Пухлые девицы с кудельками на голове и в платьях с завышенными талиями, дамы в огромных кринолинах, более современные женщины в нарядах свободного кроя… На мужских портретах пышные камзолы постепенно уступали место смокингам, а после и пиджакам, узкие лосины сменились привычными брюками. Сами Скотты из века в век менялись мало: те же красивые правильные лица, тот же чуточку пухлый рисунок губ, идеально прямые носы и большие, широко расставленные глаза. Большинство урожденных Скоттов были голубоглазыми блондинами, сохраняя этот генотип из поколения в поколение. Странно, ведь светлые волосы и глаза — признак рецессивный, так что в браках с людьми с другим цветом глаз и волос должен был вскоре сойти на нет. Возможно, Скотты сознательно женились на голубоглазых блондинках? Тогда Фицуильям оплошал. Мои рыжие кудри явно смотрелись бы слишком ярким пятном в этой череде бесцветных молей. Джорджина постепенно увлеклась и принялась взахлеб рассказывать о том или ином предке. Мол, вот эту милую леди муж застал с любовником, заточил в башне и уморил голодом («Ее призрак до сих пор рыдает там лунными ночами, я сама слышала!»), а вот эта — дочь седьмого барона, которая влюбилась в пирата и сбежала с ним… Что показательно, истории Джорджины были сплошь сентиментальны, хоть сейчас пиши по ним любовные романы. — Кто это? — Я указала подбородком на портрет почти в самом конце галереи. То ли он потемнел от времени, то ли один из предков таки был брюнетом. Правда, портрет сохранился плохо, кое-где даже покрыт плесенью. Джорджина скорчила гримаску, вынужденная прервать на полуслове очередную романтическую историю о юноше, который повесился возле тела любимой и теперь в полнолуние можно увидеть его фигуру, раскачивающуюся на веревке. — Там написано. — Она ткнула пальчиком в плохо читаемую надпись. — Рэмуальд Скотт, пятый барон. М-да, исчерпывающе. Милое пустоголовое дитя, чей мозг похож на губку, пропитанную розовым сиропом.