— Нашего знакомства хватило, чтобы сложить первое впечатление. Ты ненормальная. Дикая. Порой я даже тебя опасаюсь. Его слова задели меня за живое и в то же время чёрствое. Я мысленно схватилась за бутылку «Моэт» и разбила её о голову мерзавца. А ведь я старалась быть милой... — Пожалуй, ты прав. — Я притворно вздохнула, запустив пальцы в волосы. — Моим воспитанием никто не занимался. Никому не было до меня дела. Всё, что я видела, — так это деньги и отца, лишь изредка появлявшегося по выходным. И насчёт друзей ты не ошибся: их попросту нет. Да и кто станет общаться с взбалмошной мажоркой? Парень спрятал смущение под спадающей на лицо белокурой чёлкой, наверняка пожалев о сказанном. — Но я же здесь, — робко улыбнулся он. — Значит, ещё не всё потеряно? — возрадовалась я, одновременно нащупывая рукой флакончик с зелёнкой, так предусмотрительно оставленный отцом в аптечке под сиденьем. — Тогда не будь занудой и помоги мне отметить праздник на всю катушку. Газуй, Миша! Парень закатил глаза. — Меня зовут Макс. Максим, чёрт подери, — устало повторил он и до упора выжал педаль газа. — Будь счастлива, Даша! Салон заполонил приятный сквозняк. Волосы беспорядочно замельтешили перед глазами. Я поставила Bon Jovi «You Give Love A Bad Name» и резко выкрутила усилитель громкости, пробудив прежний азарт. Адреналин пульсировал в венах, но на этот раз он смешался с обидой. Никто и никогда не смеет называть меня пустышкой! Скорость и желание отплатить блондину той же монетой возрастали в унисон. Радостно улюлюкая, Максим выделывал «шашечки» на свободной дороге, в то время как я красочно представляла скорую месть. Отец всегда говорил, что я слишком злопамятная. Мол, стоит меня ущипнуть — и я сочту шутливый жест за ножевое ранение. «Перестань видеть мир чёрно-белым», — повторял он раз за разом, но едва ли был мною услышан. — Впервые управляю такой классной тачкой! — восторженно кричал Максим, борясь с музыкой и порывами ветра. — Расскажу друзьям — не поверят! — Не обольщайся, лягушонок! — вскрыв флакончик, отозвалась я. — Акция была одноразовой! — Лягушонок? — искренне изумился парень, прежде чем изумрудная жидкость окрасила его волосы, а затем потекла по лицу. — Ты что творишь, дура?! Я ничего не вижу! Что это?! Он резко ударил по тормозам, отчего «Рендж Ровер» стало заносить. — Разве мамочка тебя не учила, что нельзя садиться в машину к подозрительным девочкам? — едко пропела я, наслаждаясь проделанной пакостью. — В следующий раз будешь аккуратнее на поворотах… И словно по заказу самого дьявола, мы влетели в поворот. Раздался визг тормозов, в нос ударил запах жжёной резины. Я невольно прижалась к дверце, как та вещица в центрифуге. А затем всё вокруг потемнело. ГЛАВА#3 Мне снился один и тот же кошмар. Скорость. Плачущий скрип тормозов. А после сильнейший удар. Даже во сне я раз за разом теряла сознание, утопая в беспроглядной тьме, а затем приходила в него снова. Перед глазами белое марево. В ушах невыносимый гул. Лобовое «Рендж Ровера» взяло паутиной ─ мелкой и пугающей. В машине больше никого, и мне скорее хочется её покинуть. Несмотря на дикую боль в затылке, мне удаётся приподняться и выйти на улицу. И пусть проспект пустует, легче не становится. Проливной дождь колотит по пыхтящему капоту и заливает асфальт, но я продолжаю делать шаг за шагом, содрогаясь от нещадной слабости. Нечем дышать. Воздух спёртый и горячий. Меня охватывает тревожное ощущение, словно на голову надели пакет. Паника подкрадывается внезапно, когда я замечаю кровавые кругляшки на светлом платье. В ярости пытаюсь от них избавиться, но даже дождевая вода мне не помощница. Что произошло? Я не помню. Как так вышло? Я не знаю. Истерзанная мыслями и множеством вопросов, я будто по щелчку оказываюсь дома. Отец спит в своей комнате. Его будильник вот-вот взорвётся истошным бренчанием. А мне так не хочется попадаться ему на глаза. Я торопливо забегаю в свою маленькую обитель. Скидываю мокрую одежду на пол и замертво падаю на кровать. Меня тут же берёт дрёмой в собственном кошмаре. Но почему мне кажется, что происходящее отнюдь не сон? – Просыпайся, дочка, – голос матери вырвал меня из забвения. – В школу опоздаешь. Жду тебя на кухне. «Кухней» она называла крохотную комнатушку с обшарпанным гарнитуром, засаленными занавесками и снующими по стенам тараканами. Мелкие паразиты бродили по квартире как постоянные жильцы, всё чаще призывая ненавидеть это место. Ненавидеть этот городок и всех его обитателей. Мне не хотелось идти на завтрак, не хотелось видеть мать и отвечать на её глупые вопросы, но и спать я больше не могла. Боялась, что жуткий фильм повторится снова, и тогда я точно сойду с ума. Со мной явно что-то не так… Стоя перед зеркалом в ванной и давясь дешёвой пастой с эвкалиптом, я всё больше себе удивлялась, ведь никогда не являлась трусихой, пусть и выглядела девушкой робкой. Светлые волосы, лазурного цвета глаза и хрупкое тельце не помещали мне слыть взбалмошной личностью. Ещё с детства под белоснежной шкуркой затаилась опасная чертовщина. – Присаживайся, милая, – пригласила Вера, согнувшись над ржавой плитой. – Блинчики будешь? – Аллергия на лактозу, – солгала я, забравшись на скромный диванчик. – Фрукты есть? Или кофе? Мама замешкалась. Оставив сковороду, она бросилась перерывать шкафы, в надежде найти хоть что-то, кроме яиц и муки. Зрелище было жалким. Меня нисколько не смущало её положение, граничащее с бедностью. Я презирала её за то, что она старательно притворяется той, кем никогда не являлась. Женщиной в достатке. Любящей и заботливой матерью. В конце концов человеком, которому не всё равно. – Отставить, Вера, – сжалилась я, когда она полезла в аптечку. – Обойдусь кипятком. Надеюсь, с этим проблем не возникнет? Лицо женщины стало пунцовым. Поджав губы, она поместила металлический чайник на конфорку, при этом отставив блины, которые уже отдавали горелым. Её руки дрожали, посуда валилась из рук. – У меня есть немного времени перед работой, – неуверенно начала мать, дабы разбавить молчание. – Могу подвести тебя на занятия. При мысли о школе желудок сдавило жгутом. Своим бенефисом я наделала немало шума, чем вызвала жгучую неприязнь. Меня возненавидели буквально все. Новоиспечённые одноклассники не стеснялись бросаться колкими фразами, обещая скорую расправу – так сильно их задела моя шутка. Однако, меня не пугали их угрозы. Мне требовалось время, чтобы к ним приготовиться. – Я не пойду сегодня на уроки, – уверенно заявила я, глядя как готовится прозрачный чай. – Что случилось? Неважно себя чувствуешь? – Не хочу и всё. Разве этого недостаточно? Мама пролила кипяток мимо кружки. – Так нельзя, Даша. Тебе нужно учиться. До выпускного всего несколько месяцев, – заметив мой железный настрой, она измождённо выдохнула. – Понимаю, тебе здесь не нравится. Привыкать к чему-то новому всегда тяжело. Но ты должна потерпеть и получить аттестат… – Должна?! – возмутилась я, не дав матери договорить. – Во-первых, я никому и ничего не должна. А во-вторых, кому нужен жалкий аттестат из подобия на школу? Он не даст мне ничего, кроме жутких воспоминаний. – Ты не права. – Серьёзно? – злость подступила к горлу. – Хочешь меня переубедить? Что дало тебе образование в этом сарае? Ничего того, чем можно было похвалиться. Я не собираюсь походить на тебя – неудачницу из социальной конторы, которая побирается на нужды и выносит горшки за стариками! Ты лицемерка, играющая роль одуванчика с добрым сердцем, когда на деле не способна полюбить даже собственное дитя! Я быстрее сдохну, чем стану такой как ты! Поняла?! Слова извергались прежде, чем я успевала их осмыслить. Тем временем оторопевшая мать искала опору в стене. Её глаза наливались слезами, но та усердно их сдерживала. Теперь она глотала ту боль, что когда-то причинила мне. – Я люблю тебя, Даша, – вырвалось едва слышно. – Люблю. В своё время долгожданная фраза нисколько меня не тронула, только больше разозлила. – Я тебе не верю… Теперь мне плевать. На тебя. На твою любовь. И на твои фальшивые чувства. Мы смотрели друг на друга в упор. Кто-то воевал от обиды, кто-то мысленно молил о пощаде. Мама поправила ворот халата, словно справляясь с удушьем, а затем ровным тоном вымолвила: – Я тебя услышала, дочка. Поступай как знаешь. На этих ловах она бросила полотенце на стол и покинула кухню. Я давилась кипячёной водой, украдкой наблюдая за её тихими сборами. В глубине души мне хотелось, чтобы разговор продолжился, но этого не случилось. Звук закрывающейся двери поставил точку на возможности смягчить ситуацию. Впрочем, содрогаться от чувства вины я тоже не собиралась. Каждый получает то, что он заслуживает. Оставшись в полном одиночестве, я немного расслабилась. Включила музыкальный канал, взялась за тарелку с блинами. Сейчас их чернота меня не смутила. Есть хотелось так сильно, что сводило скулы. Последнее время моим основным рационом были анальгетики, антидепрессанты и снотворное, поэтому я с радостью расправилась с пережаренным завтраком. Несколько раз попыталась дозвониться отцу, но каждый раз натыкалась на безликий автоответчик. Мы не общались с папой с того злосчастного дня, и мне чертовски его не хватало. Хотелось узнать, скучает ли он по мне так же сильно, как я по нему? Волнуется ли он или затаил обиду? Злится или прибывает в растерянности? Так или иначе оставалось только гадать. После жирного перекуса мне захотелось как следует осмотреться. По приезде в скромное жилище матери, я закрылась в выделенной мне комнате и практически её не покидала. Лишь изредка посещала ванную и принимала приготовленную еду, подобно злостному заключённому. На удивление квартира была прибрана и несмотря на кричащую бедность, отвечала уютом. Зайдя в комнату матери, что являлась гостевой, я на несколько минут потерялась в череде фотографий. Черно-белых. Цветных. Выцветших. И пусть они не имели достойных рамок, складывалось ощущение, что каждая из них была ей дорога. Выставленные на показ снимки красовались на низеньком серванте и нарочито мозолили глаз.