– Прошу простить за то, что прерываю праздник, – обратился Глеб к выпускникам, и те тотчас замолкли. – Обещаю, вскоре он продолжится. Дайте мне минуту времени… Упиваясь вниманием, он достал из кармана смятый листок и принялся читать в присуждающей манере: – Статья сто пятьдесят восемь, часть первая. Тайное хищение чужого имущества. Статья двести тринадцать, часть первая. Хулиганство с применением насилия к гражданам либо угрозой его применения. И, наконец… – откашлялся он. – Статья двести шестьдесят четыре, часть первая. Нарушение лицом, управляющим автомобилем, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека. Ничего не понимающие выпускники переглянулись, и только мне не составило труда догадаться, к чему тот клонит. Я крепче сжал руку Даши, тем самым готовя девчонку к худшему. – Полагаю, вы задаётесь вопросом: к чему всё это? – спрятав рукописную кляузу, участковый выпрямился. – Я зачитал набор правонарушений, которыми бесстыдно обзавёлся некий гражданин Долмацкий. Уверен, вы все наслышаны о его похождениях, ведь вас нередко пугали опасным «Бесом», – следующее он произнёс с издёвкой, на что его сынок хохотнул. Наши взгляды встретились. Презрительный мой и его ликующий. Воздух между нами был готов затрещать от растущей неприязни. Я ненавидел его за предвзятость, а он меня – просто так. И всё же кое-что нас объединяло: мы оба знали, что каждое из перечисленных обвинений являлось ложью. – Но ужас в том, что он сейчас среди вас! Преступник, который опасен для общества! – пуще разошёлся Семёнов старший. – Я дал ему неделю форы, дал время, чтобы залатать раны, но что сделал этот гадёныш? Сбежал от закона, а теперь явился сюда и позволяет себе развлекаться! Чёртов наглец! На меня уставилась сотня глаз, которые, как ни странно, не спешили меня осудить. Кто-то перешёптывался, кто-то молчал, а кто-то замер в ожидании развязки. Испуганная Вера вовсе побледнела в лице. И только оторопевшая от услышанного Дарья, попыталась ринуться на Глеба, но я настырно придержал девчонку возле себя. – Попрошу не выражаться при детях! – строго заявила директор, пройдясь по залу элегантной походкой. Несмотря на легкомысленный образ, от Светланы Романовны исходила воинственная сила, пусть и спровоцированная лёгким опьянением. Застопорившись перед лицом участкового, она проткнула кулаками бока. – Чего разорался, граммофон? Здесь тебе не суд. А губёшками и бумажками тряси в своей коморке. Понял? Лицо Глеба вытянулось. Как и моё. Такого резкого ответа не ожидал никто, разве что Дарья. Она с восхищением смотрела на директрису, нашёптывая что-то вроде: «Давай, красотка. Поставь это древний шкаф на место…». – Ты чего, Свет? – залепетал участковый, когда к нему вернулся дар речи. – Это ведь не шутки! Пацан не должен здесь быть! В тюрьме его место! – Да что ты? – покачнулась женщина. – Это и его праздник тоже. Пока он здесь – под моей опекой! – никто не смеет его прогонять. И не тебе, офицер-кастрюлька, вменять ему обвинения. – Но… – Отстань от парня! Его исключения тебе было мало? Что ты к нему привязался, как репейник к заднице? Так и хочешь его в грязь втоптать! Себя-то вспомни, одноклассничек! Забыл, как в школе был изгоем? Глебушка – хлебушка, рванная штанишка! Сёмка-стукач! – покривлялась она. – А теперь ты, глянь, форму напялил и на мальчишках отрываешься! Ишь, какой смелый стал! – Да я… Да как?.. Я не мог поверить собственным ушам. Однако, не спешил вникать в чужое прошлое. Куда приятнее было наблюдать за Антоном, который наливался краской и жадно прокусывал губы. Он волновался. И неспроста. – В твоих силах прекратить этот нескончаемый поток оговоров. Так не будь стукачом до конца, Глеб. Хотя бы раз поступи по совести… – выдержав паузу, директор добавила: – Иначе твой сынок получит такую характеристику, что ни один ВУЗ его не примет. Поверь, накопать что-либо труда не составит. Грешков у него достаточно. Мадилова подтвердит. Директор не обернулась, а вот Соня, стоявшая в компании Вени, лихорадочно затрясла головой, как бы соглашаясь со сказанным. Догадывалась ли Светлана, что их диалог отнюдь не приватный – я не знал. Но важнее был итог: сломленный под напором Глеб не нашёл аргументов, чтобы отбиться. Либо струсил, либо отложил план мести на потом. Отведя Светлану в сторону, – подальше от посторонних глаз – он оставил нас без концовки, зато щедро прогрел почву для слухов. Его публичная «порка» и детское прозвище ещё долго будут обсуждаться в Мирном. – Янис… – улыбнулась Даша, посмотрев на меня восторженными глазами. Так искренне, как если бы порадовалась за саму себя. Больше слов не требовалось, ведь я сам едва осмыслил произошедшее. Кто бы мог подумать, что моя жалкая душа кого-то заботит? – Не торопись радоваться, Долмацкий! – бросил Антон, поперев на нас танком. Казалось, из ноздрей ублюдка вот-вот повалит пар. – Мы ещё не закончили! Теперь я снова напрягся, ибо догадывался, чего хочет Семёнов. Любая драка с сыном участкового – очередной рубец на моей без того паршивой репутации и отличный повод для преследования. К тому же он знал, на какую рану сыпать соль, а я с трудом владел собой, когда упоминали родителей. Предугадав мысли блондина, из-за стола подорвалась Вера, но не успела сделать и шага. – Не смей к нему приближаться, Семёнов, – неожиданно передо мной выросла рыжая головёшка. Вставший на защиту Веня заметно дрожал, но стойко выполнял роль барьера. Закатав рукава пиджака, парнишка выставил крохотные кулаки: – Учти, я знаю технику свободной борьбы, каждый приём. Ещё ни один щегол не победил меня в виртуальных спаррингах. А этот рыжик не так прост… Дашкина работа, не иначе. Задрав голову к потолку, Антон звучно расхохотался. – Да что ты мне сделаешь, Дубко? Забросаешь мамкиными котлетами? С дороги, дрыщ! И только попробуй мне помешать! Оттолкнув Веню, он ринулся на меня, но не успел завести руку, потому что получил кулаком в лицо. Не от меня. Его карателем была Дарья. Повалившись на пол, он схватился за окровавленный нос и завопил: – Тварь! Ты мне нос сломала! Тебе конец! – Да что ты мне сделаешь, Сёмка-стукач? – наклонившись к нему, парировала Даша. – Наябедничаешь отцу, что получил от девчонки? Вперёд! Посмотрим, как он справится с дочкой Миронова! – Мне плевать, кто ты такая! Сука! Я так просто это не оставлю! Зеваки вокруг нас подавились смешком – зрелище было жалким. – Ромашка… – поражённо выдохнул я, приобняв драчунью. – Всегда мечтала об этом, – усмехнулась она, стряхнув кулачок, который наверняка побаливал. – Ради такого и маникюр не жалко. К тому же, не одному тебе быть нянькой. Тем временем Семёнов поднялся, сплюнул сгусток крови и торопливо пошагал к отцу, приготовившись к показу «смертельных» увечий. – Сейчас вам будет… Удивительно, но вместо поддержки, Глеб схватил сынишку за ворот, грубо швырнул его к выходу, и вышел следом. Недурно, ведь конфликт с семейством Мироновых мог нехило сказаться на его работе в органах. Сдаётся, сын-глупец того не стоил. Под осуждающие улюлюканья вслед ушедшим, праздник продолжился. Погас свет. Заиграла музыка. Меня же пробирала растерянность, ведь прежде я не получал такой опеки, всегда был по другую сторону, ибо так выживал. Даже неловко как-то стало… Поблагодарив Веню за проявленную мужественность, я вернулся к Даше – счастливой и до чёртиков довольной. – Вот теперь можно всецело насладиться вечером, – пропела она, опустив руки на мои плечи. – Котлеты съедены, мухи разлетелись… – Не думаю, что хочу этого. Хватит с меня этого вечера. – То есть? – вспыхнула Даша. – Пробила полночь и бритая Золушка решила сбежать? – Верно… Но на этот раз с туфелькой, хоть и не всегда удобной, – улыбнулся я. – К чёрту вечер. Давай насладимся рассветом. *** Мирный отличался обветшалыми фасадами, серыми жителями и заброшенными карьерами, насыщающие воздух пылью, но только не смотровыми площадками. Дух захватывал при виде безлюдных проулок, а в восторг мог привести банальный дождь. Поэтому, выбирая место для встречи рассвета, я долго не думал; часы скитания по крыше нередко заставляли взглянуть на небо другими глазами – звёзды становились ярче, а солнце ближе. Запахнувшись в пацанскую куртку и свесив босые ноги, Дарья восседала на краю парапета. Темнота неспешно отступала, а девчонка по-прежнему была бодра и энергична, словно её батарейка никогда не садилась. – Интересно, где сейчас остальные? – задавалась она, объедая ветку с неспелой вишней, сорванной во дворе. – Протирают штаны на прогнивших скамейках? Или всем скопом ныряют в фонтан? Впрочем, где бы те не ошивались, местечко лучше этого им не найти. – Неважно где, а с кем… – отвечал я, с умилением наблюдая за тем, как «столичная леди» плюётся косточками. И пусть Дарья искрилась радостью, я не мог всецело разделить её чувство. Меня накрывала лёгкая грусть, когда сквозь предрассветные сумерки начал пробиваться солнечный свет. Небо раскрасилось в лилово-розовый, проявились силуэты домов и деревьев – последний школьный вечер подошёл к концу. Светлеющие на востоке небо для многих являлось предвестником новой жизни, взрослой и красочной, а я до сих пор не мог представить, что ждёт меня в будущем. Я чувствовал себя птенцом, смотрящим вслед улетающим собратьям, которому не суждено покинуть гнездо, несмотря на усилия. – Ты думала о том, что будет дальше? – спросил я, не сводя глаз с горизонта. – Представляла жизнь после школы? – А что тут думать? – хмыкнула Дарья. – Это лето пройдёт на золотистом пляже из пилюлек, на берегу отвратных микстур и в окружении спасателей в белых халатах. Твоя болячка не лечится шоколадным загаром и холодным смузи, так что приготовься к долгосрочному уикенду в душном лазарете. – Со мной всё ясно, Ромашка. Но я спрашивал не об этом. Твои исправительные каникулы вот-вот окончатся… Что будет дальше? Даша замешкалась, наверняка не зная точного ответа. – Не люблю загадывать наперёд. Я живу здесь и сейчас, где «здесь» – означает, в Мирном, а «сейчас» – с тобой. Меня коснулась недоверчивая улыбка. – Давай смотреть правде в глаза: твоё «здесь и сейчас» – вопрос времени. Тебе придётся вернуться домой, поступить в институт и наконец забыть всё то, что творилось последние месяцы. Забыть меня. – К чему ты клонишь, Карлсон? – нахмурилась Дарья. Разговор ей явно не нравился. – Мы живём в современном мире, где понятие «расстояние» не является проблемой. К тому же, Мирный не одним тобой славится. Спешу напомнить, что здесь живёт моя мать и лучший друг. И в отличие от тебя, они не задаются тупыми вопросами. Впрочем, если ты передумал, я не стану навязываться. Не люблю слабаков, которые блеют перед каждой трудностью… – Боже, – покачал я головой, – ты взрываешься от ветерка. Для себя я всё решил и отступлю лишь в том случае, если этого захочешь ты. Согласись, всё проходит. Приоритеты меняются. И меньше всего я хочу быть тем якорем, что тянет тебя на дно. – Да что ты знаешь о днище? – хохотнула Дарья, откинув волосы за спину. – Семнадцать лет я жила в купленном мире, где всё было фальшивым – от улыбок соседей до волос моей «лучшей» подруги. Я прожигала дни на тусовках, в самых злачных местах и искренне верила, что главная ценность заключается в свеженьком маникюре. Никакой постоянности, даже зубная щётка была одноразовой! Так что не нужно рассуждать о дне, если ты не давился рыбьими кишками, ибо кто-то счёл их деликатесом. Меня пробило смешком. – Значит, я спас тебя, когда накормил сладкой картошкой? – Отчасти, – засмущавшись, она опустила голову мне на плечо. – Порой мне кажется, что это случилось намного раньше. Ещё тогда, в первый день встречи. Моё высокомерие размазалось куском пломбира по стеклопакету… Приобняв «колючку», я молчаливо уставился на небо. Тривиальное выражение, что рассвет – это пробуждение, ёкнуло во мне теплом, приливом силы и воодушевления. Мне до чёртиков хотелось сохранить это ощущение – остановить время и провести так все оставшиеся дни. – Значит, здесь и сейчас? Пусть будет так. – Здесь, сейчас и навсегда… – шёпотом отозвалась она. – Как пожелаешь, Ромашка.