Ещё никто не поступал со мной настолько жестоко. Захлопнув тетрадь, я вынырнула из-под одеяла и торопливо покинула комнату, всё ещё не связав происходящее с реальностью. Тем временем отец уже сидел на кухне, помешивал чай и понуро пялился в окно. – Что это?! – крикнула я, швырнув тетрадь на стол. Вздрогнув, отец обернулся. Недоумение и тревога застыли на его лице. – Это… дневник Яниса. – Да ну? А я думала, что поваренная книга, – из горла вырвался нервный смешок. – Откуда он у тебя?! Всё ещё прибывая в растерянности, мужчина сглотнул. – Я получил его на почте. И по первым же записям понял, что он предназначен для тебя. Но клянусь, я не прочёл лишнего… Ты что-то узнала? Подозрения того, что Роман подсунул мне липовые записи, дабы сгладить ситуацию, мигом улетучились. Он как и я прибывал в полном ступоре. – Только то, что ты гад и мерзавец, – бросила с горяча, затем выдохнула и обессилено опустилась на стул. – Я допускаю, что ты не знал о записях и получил дневник на почте, правда. А как быть с тем, что все эти месяцы мне ничего неизвестно о здоровье Яниса? Ты лишил нас связи, ладно. Но почему не скажешь, как проходит лечение? Всего пару слов… Разве это так сложно? – Повторюсь, Дарья, я так же нахожусь в неведении, – затараторил он, запинаясь. – Лечение парня сопровождается врачебной тайной. И даже когда я попытался надавить на клинику, ничего не вышло, так как Янис сам настоял на неразглашении. Таков был выбор парня. И мне сложно его судить, ведь мы не знаем о мотивах. Сказанная отцом информация была мне известна, но каждый раз я не могла ею насытиться. Не могла принять, что совершенно беспомощна в данном вопросе. Никакие деньги и влиятельность не помогли пробить эту чёртову стену, что разделяла нас с Долмацким. – Рассказать тебе о мотивах? – ядовито предложила я. – Янис настолько поверил в навязанную идею, что решил спрятаться ото всех. А всё потому, что ты промыл ему мозги! И как жаль, что меня окружают одни эгоисты, не способные мыслить критически! Вы два идиота! Проглотив возражение, отец опустил голову. Наверняка он не раз успел пожалеть о своём поступке, однако это не умаляло его вины. – Я виноват, знаю. Но не могу обратить время вспять. Ругай меня, презирай, ненавидь… Безусловно, я того заслуживаю. При виде сломленного мужчины я умерила пыл. Сегодня он лишился отца и ежедневно теряет дочь. Мне не стоило добивать его за ошибку, каких в жизни я сама допустила немало. Всё, что мне сейчас оставалось, так это и дальше внимать записи Яниса. Следующие я прочла уже на застекленном балконе, кутаясь в одеяло и обжигая пальцы о кружку горячего шоколада. 26 августа, 20:37 Сегодня я снова вернулся к тебе – здесь, на листе в клеточку. Несколько недель меня изучали врачи, как какую-то зверушку с тремя головами. Бесконечные анализы, осмотры и процедуры, после которых целыми днями прибываешь в прострации. Даже сейчас я не уверен, что пишу тебе по-настоящему. И если это сон, то пусть он поскорее закончится. Нет, я не жалуюсь. Больничка здесь что надо, да и кормят по расписанию. Иногда мне кажется, что болеть не так уж плохо, когда за окном роскошные виды, а ты в палате, нежишься в прохладе кондиционера и поглощаешь фруктовый полдник. Кто бы знал, что манго такое вкусное? Когда я вернусь, то обязательно скуплю всё манго, что продаётся в Мирном и буду есть его, пока не поплохеет. Надеюсь, ты меня поддержишь. «Ты только вернись…» – прошептала я мысленно, а затем, пролистав ещё десяток страниц со схожими посланиями, отправилась спать. *** Уже утром, морщась на морозном воздухе, что кусал щёки, я неохотно вышагивала по территории вуза и терпела взгляд недовольного охранника, который счёл меня за прогульщицу. Впрочем, моложавый мужчина был прав, но возражать «богатенькой дочке» не стал, ибо мог лишиться работы. Эх, то ли дело был усач… В новом ВУЗе всё было другим: от ворот до крошек мела. Я не влилась в свою группу, не завела себе друзей и не прониклась учёбой. Выбранная отцом специальность – банковское дело – нисколько со мной не клеилась. Как и везде, здесь я тоже слыла белой вороной, но теперь гордилась едким званием. Наплевав на пары и усевшись на рюкзак под пышной елью, я снова вернулась к дневнику. Белоснежные странички приятно захрустели в руках. 3 октября, 11:02 Знаешь, сегодня я по-настоящему рад. В мою палату подселили двоих парней, тем самым не дав мне умереть от скуки. Они забавные, болтают много на «своём» и, как ни странно, напоминают мне Владоса и Тёму. А ещё они живые. Несмотря на недуг, парни верят в исцеление – это заряжает. Что не скажешь про манго. Больше смотреть на него не могу… – Миронова? – пробилось сквозь мысли, и я подняла голову. Передо мной, шатаясь на высоких каблуках, топталась ряженая Вика. Бывшая подружка тряслась от холода и безустанно заправляла каштановые пряди в меховой капюшон. Её глаза округлились от удивления, а напомаженные губы растянулись в льстивой улыбке. Проклятье… – Дашка?! Миронова?! Неужели, ты?! – заохала она. – Да, к сожалению, – буркнула я, поднявшись на ноги и отряхнув пуховик. – Тысячу лет тебя не видела! Ты так изменилась! Подросла. Похудела. Волосы зачем-то остригла, – ни одно из брошенных наблюдений не являлось комплиментом, и я мигом подхватила эстафетную палочку. – Ты тоже изменилась, Вика. Постарела. Пополнела. Усы зачем-то отрастила, – на этих словах я помахала пальцем возле её носа, отчего та попятилась. – Да ладно тебе дуться, Дашка. Все мы знаем, что ты колкая на язык. Да и провинция тебя едва ли манерам научила. Я пожала плечами. – Манерам? Точно нет. Зато приёмчик показать смогу. Уловив угрозу, Вика сменила тему. – Лучше расскажи, как твои дела? Говорят, ты женишка нашла. Калеку какого-то. Это правда, что твой отец ему больничку оплатил? Чем он болеет? В груди словно детонировала бомба. Пальцы сжались в кулаки. – Дуратытупия. Острая форма. – Фу, – поморщилась девчонка. – Это хоть не заразно? – Очень на то надеюсь. Между нами повисла пауза, отнюдь не неловкая. Вика изучала меня, сканировала взглядом на предмет очередного изъяна, когда я не скрывала своего презрения. Лишь один из нас изменился. И меня пугала мысль о том, что когда-то нас связывало что-то общее. – А это что такое? Планер на убогую жизнь? – вдруг спросила Виктория, выхватив ежедневник из моих рук. Ей хватило нескольких секунд, чтобы сунуть нос в его содержимое. – Вы что, ещё и письмами перекидываетесь? Ничего нелепей не видела… Вот чёрт! Он же его касался! – взвизгнула девчонка, брезгливо отбросив тетрадь в сугроб. В мозгу что-то щелкнуло. Выругавшись, я вцепилась в каштановые волосы, а затем со всей силы толкнула «подружку», тем самым сбив её с ног. – Сдурела?! – заорала она, перебирая каблуками по наледи, как теми копытцами. – Ещё раз попадёшь мне на глаза, и превратишься в снежную бабу, – яростно процедила я. – Беззубую и лысую. Девушка тотчас засобиралась. – Бешенная! Верно, что с тобой никто не водится! – разносилось эхом по территории. – Ты ещё об этом пожалеешь! Проводив Вику взглядом, я потянулась за дневником Яниса. Аккуратно стряхнула снег и спрятала во внутренний карман пуховика – поближе к сердцу. *** Я не отрывалась от записей даже ночью. Вчитывалась в каждое слово, смаковала его на несколько раз и до дрожи боялась перевернуть страницу. Настроение писем заметно менялось, вместе с тем угасала моя выдержка. 24ноября, 11:40 Сегодня мне впервые захотелось взглянуть в зеркало. Я потерял в весе. Лицо осунулось. В целом, выгляжу хреново. Но всё это меркнет на фоне непреодолимой слабости, что превратила меня в бесполезный клубень. Врачи говорят, что это нормально. Они должны перепробовать всё, прежде чем возьмутся за скальпель. А я поймал себя на мысли, что стоит тебе признать свой диагноз, как он моментально тебя поглощает. Пишу сумбурно, знаю. Но мне всё сложнее находиться в светлом разуме. 9 декабря, 16:14 Вчера я получил результаты химии – белый лист с невнятными закорючками, но это не помешало мне понять, что они не радужные. Я чувствую это. Да и сложно мыслить позитивно, когда тебя рвёт от стакана воды, а энтузиазм в глазах врачей сменяется сочувствием.