Оливер не понял, почему все хохочут над незадачливыми туристами. Потому что мим зачитал итальянскую застольную песенку – если ее не знать, не поймешь юмора. Я сказал, что покажу короткий путь до книжного магазина. Оливер был не против пойти и длинным. Может, погуляем подольше? Спешить ведь некуда, сказал он. Мой путь лучше, ответил я. Однако Оливер взволнованно настоял на своем. – Ты ничего не хочешь мне сказать? – не выдержав, спросил я. Мне показалось, это довольно тактичный способ выяснить, в чем дело. Его что-то беспокоит? Это из-за издателя? Или из-за кого-то еще? А может, из-за того, что с ним я? Только скажи – и я без труда найду, чем себя занять, заметил я. А потом вдруг догадался: должно быть, дело в том, что за ним на вечеринку увязался профессорский сын. – Дурачок же ты! Это тут ни при чем. – Тогда что случилось? Пока мы шли, он приобнял меня за талию. – Я не хочу притворяться и не хочу, чтобы нам сегодня кто-то мешал. – Ну и кто теперь дурачок? Он пристально на меня посмотрел. Мы решили все же пойти моей дорогой: пересекли площадь Монтечиторио, пошли в сторону Виа дель Корсо, а затем вверх по Виа Бельсиана. – Где-то здесь все началось, – сказал я. – Что? – Это. – Так вот почему ты хотел сюда прийти? – Да. Прийти с тобой. Я уже рассказывал ему эту историю. Это было три года назад: по узкой дороге на велосипеде ехал юноша в фартуке – то ли помощник бакалейщика, то ли посыльный; он посмотрел мне прямо в лицо, я ответил тем же (встревоженно, без улыбки) и не сводил с него глаз, пока он не проехал мимо. А потом я сделал то, что в подобных случаях всегда ожидал от других: подождал несколько секунд и обернулся. Он тоже обернулся. В моей семье не принято разговаривать с незнакомцами, зато в его, по всей видимости, наоборот. Он резко развернул велосипед и подъехал ко мне. Несколько пустых фраз – и он с легкостью завел ненавязчивый разговор. Вопрос, другой, третий – лишь бы не дать беседе угаснуть, пока сам я с трудом бормотал в ответ «да» или «нет». Он пожал мне руку – и это было явно лишь предлогом, чтобы прикоснуться ко мне; затем приобнял, прижал к себе – как будто мы оба смеялись над какой-то душевной шуткой. Не хочу ли я как-нибудь сходить в кино неподалеку? Я покачал головой. А съездить к нему в магазин? Его начальника в это время обычно уже нет. Я снова отказался. Ты стесняешься? Я кивнул. А он все это время сжимал мою руку, мое плечо и гладил по затылку с покровительственной и снисходительной улыбкой – словно уже понял, что шансов нет, но полностью сдаваться пока не был готов. Почему нет? – продолжал допытываться он. Я мог бы, это было проще простого, – но не стал. – Я стольким отказал… и никогда никого не добивался. – Ты добивался меня. – Ты мне позволил. Дальше – по улицам: Виа Фраттина, Виа Боргоньона, Виа Кондотти, Виа делле Карроцце, Виа делла Кроче, Виа Виттория. Я вдруг полюбил их все. Уже на подступах к книжному магазину Оливер сказал, что догонит, а сам отлучился «позвонить на один местный номер». Он мог бы сделать это в отеле, но, возможно, искал уединения. Я пошел дальше и по пути заскочил в местный бар купить сигарет. Однако, дойдя до магазина и увидев его большую стеклянную дверь и два почти наверняка антикварных глиняных бюста на постаментах, вдруг разволновался. Народу внутри было – не продохнуть, и за толстой дверью, отделанной бронзой, мелькали солидные люди, поедавшие птифуры[75]. Кто-то увидел, что я заглядываю внутрь, и жестом пригласил меня войти. Я помотал головой и нерешительно указал пальцем на дорогу, пытаясь объяснить, что кое-кого жду и он вот-вот подойдет. Но владелец – а может, его помощник, – словно управляющий ночного клуба, толкнул от себя стеклянную дверь и, держа ее на вытянутой руке и не покидая магазина, почти приказным тоном позвал меня внутрь: – Venga, su, venga![76] – Рукава его рубашки были по-щегольски закатаны до самых плеч. Чтения в честь выхода книги еще не начались, но внутри уже невоможно было протолкнуться: гости курили, громко разговаривали и листали новые издания, у всех в руках – по пластиковому стаканчику с чем-то напоминающим виски. Даже верхняя галерея была забита: на балюстраде выстроились в ряд оголенные женские локти и предплечья. Я сразу узнал автора книги. Это был человек, подписавший томик стихов для меня и Марции – “Se l’amore”. Он здоровался с гостями. Когда он проходил мимо, я не удержался и протянул ему руку, признавшись, что мне понравились его стихи. Как же они могли мне понравиться, если книга еще не вышла? – спросил автор. Окружающие услышали наш разговор – того гляди и выгонят за самозванство… – Я купил ваш сборник в книжной лавке города Б. несколько недель назад, и вы любезно его подписали. Он сказал, что вспомнил тот вечер. – Un vero fan – значит, настоящий поклонник! – добавил он громко, чтобы нас услышало как можно больше гостей. – Пожалуй, «поклонник» – не совсем точное слово, – вставила какая-то пожилая дама с большим зобом и в пестрых одеяниях, походившая на тукана. – В этом возрасте их называют «фанатами». – И какое стихотворение понравилось вам больше всего? – Альфредо, ты прямо как учитель на устном экзамене! – с насмешливым укором произнесла женщина лет тридцати. – Я просто хочу знать, какое стихотворение ему больше всего понравилось. В этом нет ничего страшного, так ведь? – простонал он с притворной досадой в голосе. На мгновение мне показалось, что заступившаяся за меня женщина высвободила меня из его сетей. Но я ошибся. – Ну, – продолжил он, – так какое же? – То, где жизнь сравнивается с Сан-Клементе. – То, где любовь сравнивается с Сан-Клементе, – поправил поэт, словно оценивая глубину обоих наших заявлений. – «Синдром Сан-Клементе». – Он не сводил с меня взгляда. – Почему же именно оно? – Господи, да оставь ты бедного мальчика в покое! – перебила другая женщина, услышавшая слова моей защитницы, и взяла меня за руку. – Пойдем, я отведу тебя к еде, подальше от этого чудовища, у которого эго размером с его ступни, – ты видел, какие огромные у него ботинки? Альфредо, тебе в самом деле нужно что-то сделать со своими ботинками, – бросила она через плечо. – С ботинками? Что с ними не так? – возмутился поэт. – Они. Слишком. Большие. Гигантские, не правда ли? – обратилась она уже ко мне. – Поэтам не положено иметь такие огромные ноги! – Оставь мои ноги в покое. Кто-то решил над ним сжалиться: – Лючия, перестань придираться к его ногам. Все с ними в порядке. – Это ноги нищего, который всю жизнь ходил босиком и до сих пор берет ботинки на размер больше – вдруг ноги вырастут до Рождества, когда у них в семье покупают обувь на весь год! – Она играла роль озлобленной и нелюдимой ведьмы. Но я не выпустил ее руки. А она не выпустила моей. Нас будто связывал дух городского товарищества. Как приятно держать руку женщины в своей – особенно если ничего о ней не знаешь. Я подумал: se l’amore. И все эти загорелые плечи и руки женщин, смотрящих вниз с галереи на втором этаже, – se l’amore. Хозяин магазина прервал спор между мужем и женой, который легко мог оказаться постановочным. – “Se l’amore”! – прокричал он. Все засмеялись; то ли от облегчения, что ссора супругов наконец окончена, то ли от того, как хорошо с этой ссорой сочеталось название книги – “Se l’amore”: если это любовь, то… Но все решили, что таким образом был дан сигнал к началу чтений, и каждый быстро нашел себе уголок или стену, к которой можно прислониться. Нам досталось лучшее место – на винтовой лестнице, где мы заняли каждый по ступеньке, по-прежнему не разжимая рук. Издатель уже собрался было объявить имя автора, как вдруг дверь со скрипом отворилась, и в магазинчик протиснулся Оливер – в компании двух сногсшибательных девушек – явно моделей или актрис. Выглядело это так, точно он подцепил их по пути сюда – одну для себя, вторую для меня. Se l’amore. – Оливер! Ну наконец-то! – прокричал издатель, подняв руку со стаканом скотча. – Заходи, заходи! Все обернулись. – Один из самых молодых и самых талантливых американских философов, – представил он Оливера, – в сопровождении моих прекрасных дочерей, без которых книга “Se l’amore” никогда бы не увидела свет. Поэт согласно закивал. Его жена повернулась ко мне и прошептала: – Такие куколки, правда? Издатель спустился с небольшой стремянки и обнял Оливера. Потом выхватил у него из рук большой бумажный конверт, в который Оливер запихнул свою книгу. – Рукопись? – Рукопись, – ответил Оливер. Взамен издатель вручил ему сегодняшнюю книгу стихов. – Ты мне ее уже дарил. – Точно! Но тем не менее Оливер вежливо восхитился обложкой, затем огляделся и наконец заметил меня рядом с Лючией. Он подошел и, приобняв меня за плечо, наклонился ее поцеловать. Она посмотрела на меня, потом на Оливера и, точно оценив положение дел, произнесла: – Оливер, sei un dissoluto, бесстыдник ты эдакий. – “Se l’amore”, – ответил он, поднимая книгу и тем самым намекая: чем бы он ни занимался, это уже было в книге ее мужа и потому более чем допустимо. – Сам ты “Se l’amore”. Я не знал, назвала ли она его бесстыдником из-за двух куколок, с которыми он явился, или из-за меня. А может, и то и другое.