– Честно, Конни, почти ничего – чертовски мало. Ну, может, обойду поля, может, подберу валежник после зимы, может, клумбы удобрю. Такие дела. – Звучит неплохо. Знаю людей, которые много бы дали за такую жизнь. Он не ответил: надеялся, что затянувшееся молчание заставит ее сказать о цели звонка. Она ведь звонит не просто так. Конни была женщина душевная и словоохотливая – это он помнил, – но заговаривала всегда с какой-то целью. Под белокурой гривой таился неутомимый ум. – Ты, наверное, гадаешь, почему я тебе звоню, – сказала она. – Так? – Да, я об этом подумал. – Я звоню попросить об услуге. Об огромной услуге. Гурни на мгновение задумался, потом рассмеялся. – А что смешного? – Похоже, смех обескуражил ее. – Ты мне однажды сказала, что просить надо только о большой услуге: если просят о маленькой, легче отказать. – Ну нет! Не верю, что я могла такое сказать. Это же явная манипуляция, ужас какой. Ты ведь это все выдумал? – Конни исполнилась радостного негодования. Ее невозможно было надолго выбить из колеи. – Так что ты хотела? – Ты правда, правда все выдумал! Я знаю! – Так все же, что ты хотела? – Теперь мне совсем неловко, но это правда была бы огромная услуга. – Она помолчала. – Ты помнишь Ким? – Твою дочь? – Мою дочь. Она тебя боготворит. – Что, прости? – Только не притворяйся, что не знал. – Ты сейчас о чем? – Ох, Дэвид, Дэвид! Все женщины от тебя без ума, а ты хоть бы заметил. – Кажется, я видел твою дочь один раз, и ей было лет… пятнадцать? Он вспомнил, что за ланчем в доме Конни с ними сидела симпатичная, но очень уж серьезная девочка – в разговор не вступала, вряд ли и слово вставила. – На самом деле ей было семнадцать. Ну ладно, может, “боготворит” – слишком пафосное слово. Но она поняла, что ты очень, очень умен, а для Ким это много значит. Сейчас ей двадцать три, и я знаю, что она очень высокого мнения о суперкопе Гурни. – Это мило, но я не понял, к чему… – Разумеется, не понял. Я тебя сама запутала с этой моей преогромной услугой. Может, ты сядешь? Разговор не такой уж короткий. Гурни все еще стоял в ванной, прямо у раковины. Через спальню и холл он прошел к себе в комнату. Садиться ему не хотелось, и он подошел к окну, выходящему на задний двор. – Все, Конни, я сел, – сказал он. – Что случилось-то? – Нет, ничего плохого. Наоборот, кое-что изумительное. Ким невероятно повезло. Я тебе говорила, что она интересуется журналистикой? – Пошла по стопам матери? – Боже, ни в коем случае не говори этого ей, не то она тут же все бросит! Похоже, главная цель ее жизни – это полная от матери независимость! И не говори, что она пошла. Она не пошла, а вот-вот разбежится и прыгнет. Так вот, давай я объясню что да как, а то ты совсем запутаешься. Она заканчивает магистратуру по журналистике, учится в Сиракьюсе. Это ведь недалеко от вас? – Ну не прямо по соседству. Ехать – ну, скажем, час сорок пять. – О’кей, терпимо. Немногим дольше, чем мне до города. Ну так вот, для диссертации она придумала сделать документальный мини-сериал о жертвах убийств, точнее, не о самих жертвах, а об их семьях, о детях. Ей интересно посмотреть, как убийство влияет на родственников жертвы, если дело не было закрыто. – Не было?.. – Да, она хочет взять случаи, когда убийцу так и не нашли. И рана так и не затянулась по-настоящему. Неважно, сколько времени прошло, в эмоциональном плане это самый значимый факт их жизни: он создает мощнейшее силовое поле, необратимо меняющее жизнь. Передача будет называться “Осиротевшие”. Разве не гениально? – Звучит интересно. – Более чем интересно! Но главное – ты закачаешься. Это не просто идея. Она будет воплощена в жизнь! Начиналось все как чисто академический проект, но научный руководитель Ким настолько впечатлился, что помог ей оформить настоящую заявку. Он даже заставил ее заключить договоры об исключительном праве на съемку с некоторыми из будущих героев фильма, чтобы идею не украли. Затем передал заявку какому-то знакомому продюсеру с канала РАМ-ТВ. И представляешь, он хочет это снимать! Мгновение – и вместо нудной диссертации мы получаем блестящий профессиональный дебют, какой многим ее сверстникам и не снился. РАМ – это ведь самый крутой канал. Гурни сказал бы, что РАМ больше всех каналов виноват в том, что новости превратились в шумный, пестрый, пошлый, дурманящий балаган паникеров. Но поборол искушение и промолчал. – Ну так вот, – восторженно продолжала Конни, – ты, наверно, гадаешь, при чем тут мой любимый сыщик? – Я слушаю. – Тут несколько вещей. Во-первых, мне хотелось бы, чтобы ты за ней чуть-чуть присмотрел. – То есть? – Ну встретился бы с ней. Вник бы в то, что она делает. Посмотрел бы, верно ли изображает жертв насилия: ты ведь знаешь, что с ними происходит. Это для нее такой шанс. Если не наделает ошибок, перед ней такие горизонты! – Хм-м. – Мычание – знак согласия? Ну пожалуйста, Дэвид! – Конни, я ни черта не понимаю в журналистике. – А то, что понимал, вызывало отвращение, но об этом Гурни тоже промолчал. – Журналистика – это по ее части. Ума ей не занимать. Но она еще совсем ребенок. – Ну так что тут нужно от меня? Возраст? – Контакт с реальностью. Знание. Опыт. Широта перспективы. Глубокая мудрость, как результат… скольких раскрытых дел об убийствах? Он решил, что вопрос риторический, и отвечать не стал. Конни продолжала еще энергичнее: – Она просто суперспособная, но одно дело способности, другое – опыт. Она разговаривает с людьми, у которых убили отца, или мать, или еще кого-то из близких. Ей важно не потерять чувство реальности. Ей надо видеть всю картину, понимаешь? Столько поставлено на карту, ей нужно знать как можно больше. Гурни вздохнул. – Боже, об этом же написаны тонны книг. Горе, смерть, утрата близких… Она перебила его: – Знаю, знаю, все это психоложество – проживание потери, пять стадий дерьмования, что там еще. Ей не это нужно. Ей нужно поговорить с кем-то, кому есть что сказать про убийства, кто видел жертв, их глаза, их ужас, с кем-то, кто во всем этом разбирается, а не просто написал книжонку. – Повисло долгое молчание. – Ну так что, ты согласен? Просто встретитесь с ней, посмотришь, какие у нее наработки и что она собирается делать. Что скажешь? Гурни смотрел в окно на темное пастбище, и меньше всего его прельщала перспектива встречаться с дочерью Конни и сопровождать ее на пути в мир вульгарного телевидения. – Конни, ты говорила о каких-то двух вещах. Какая вторая? – Ну… – голос Конни заметно ослаб. – Еще у нее проблема с бывшим парнем. – В чем проблема? – То-то и непонятно. Понимаешь, Ким хочет казаться неуязвимой. Мол, никого она не боится. – Но?.. – Но как минимум этот урод позволяет себе гнусные приколы. – Например? – Например, залез к ней в квартиру и разворошил вещи. Еще она тут обмолвилась, что у нее пропал нож, а потом появился снова. Я попробовала расспросить подробнее, но она молчит. – Как ты думаешь, почему она об этом заговорила? – Может, хочет попросить помощи, но в то же время не хочет. И никак не определится. – Урода, наверное, как-то зовут? – Его настоящее имя – Роберт Миз. Сам он представляется как Роберт Монтегю. – Он как-то связан с ее телепроектом? – Не знаю. Но чует мое сердце: дело хуже, чем она рассказывает. По крайней мере мне. Так что… Дэвид, ну пожалуйста! Пожалуйста! Мне больше не к кому обратиться. – Он не ответил, и она продолжала: – Может, это я себя накручиваю. Может, я все выдумала. Может, проблемы никакой и нет. Но если и нет, так было бы хорошо, если б ты послушал про этот ее проект, про этих жертв и их семьи. Для нее это так важно. Такой шанс, он раз в жизни выпадает. Она такая целеустремленная, такая увлеченная.