— Если верить журналу выдачи временных пропусков, в шесть тридцать. — К этому времени я уже ушел. Это можно проверить. — Непременно. Значит, говорите, Четыркина приходила, но вас не застала? — Я не так говорил. Я сказал… — Да помню, помню! Ладно, доктор, на сегодня мы закончили. До встречи. Кстати, на тот случай, если вы не в курсе: жертва была беременна. * * * — Я же звонил тебе и даже писал, предупредить пытался! — с укоризной качал головой Гурнов, провожая Мономаха в трупохранилище. — Ну извини, я на операции был! — огрызнулся тот. — Значит, Мартынюк с тобой разговаривал? — Ничего путного я ему сказать не смог: вскрытие как вскрытие… ну, за исключением плода, разумеется. — Почему не удалось спасти? — На третьем-то месяце? — А сама от чего умерла? — Видишь, как бывает: хоть и произошло все у самой больницы, хоть и помощь вовремя оказали, а вот поди ж ты… — Гурнов махнул рукой, словно сердясь на кого-то. — Шансов у девчонки немного было: позвоночник на честном слове держался, множественные переломы конечностей… — Что известно о водителе? — Шутишь? Он рванул оттуда, как будто за ним черти гнались! — Оставил девочку помирать? Гурнов развел длинными, словно крылья цапли, руками. Он и сам здорово походил на птицу — высокий, костлявый, узколицый, с крупным тонким носом и близко посаженными глазами. Взгляд Мономаха еще раз скользнул по телу незнакомки. Нет, уже не незнакомки: он знал, что ее зовут Яна. Наверняка где-то живут ее родственники — почему они не помогли, если она попала в беду? — Какие вещи при ней были? — спросил он патолога. — Телефон? — Опер тоже спрашивал, — кивнул Гурнов. — Не было телефона. Он мог выпасть из сумки на тротуар, а там кто-нибудь ему ноги приделал — народ попадается вороватый! Сумочку Мартынюк забрал. А вот это — нет, — и он, подойдя к шкафу, вытащил пластиковый пакет. Внутри оказались какие-то бумажки. — Что это? — Счета. За квартиру и за электроэнергию, кажется. — Почему Мартынюк их не взял? — Наверное, потому, что они не в сумке были, а в заднем кармане джинсов. Одежду он не затребовал. — А как же экспертизы там всякие? — Так а че тут «экспертировать»-то? — развел руками Гурнов. — Причина смерти очевидна! — Опер сказал, там свидетели были, — вспомнил Мономах. — Может, кто-то номер машины запомнил? — Может, и так, только водитель, если подумать, не так и виноват. Мартынюк сказал тебе, что девчонку толкнули под транспорт? — Сказал… По-видимому, псих? Помнишь, в метро такой промышлял одно время, людей с перрона сталкивал под поезда? Гурнов только плечами пожал. — Мне показалось, Мартынюк меня подозревает, — продолжал Мономах. — А как же! Им нужен виноватый, а ты — удобная кандидатура! Только вот кроме твоей визитки вас с жертвой ничто не связывает. Или я чего-то не знаю? — Я все рассказал — и тебе, и Мартынюку. Я понятия не имел, что она пыталась со мной встретиться! — Чудны дела твои, господи! — снова всплеснул длиннющими руками патолог. — Вот не встретил бы ты девчонку в электричке, не оставил бы ей визитку — и не пришел бы к тебе Мартынюк. — Скажи еще, что и она бы жива осталась! — Ты не виноват, но, не предложи ты ей помощь, она бы сюда не пришла, верно? А значит, могла бы избежать такой нелепой смерти! — Или эта самая смерть нашла бы ее в другом месте. Что, если ее и в самом деле кто-то преследовал? — О, теория заговора! — обрадовался Гурнов, зато Мономах напрягся: он невольно направил мысли приятеля в обожаемое им русло. — Окстись, Иван, какой заговор! Скорее всего, девушку нашел ее собственный муж. Или сожитель. — И сразу убивать? — возразил патологоанатом. — Да еще на глазах у десятков людей? — А если предположить, что он ее не толкал? — Как это? — К примеру, хотел догнать, а она шуганулась — и в сторону. А там машина? — Что ж, такое возможно, — неохотно согласился Гурнов. Лицо погибшей выглядело спокойным — не то что тогда, в вагоне. На бледной коже явственно обозначились следы свежих синяков. — Последствия аварии, — пояснил патолог, заметив, на что смотрит Мономах. — А вот эти — старые, — он провел тонким, узловатым пальцем по шее покойницы. — Я обнаружил на теле кучу подобных следов! — Домашнее насилие? — Синяки различной степени заживляемости — значит, появлялись в разное время. Бедная девка! — Ну да, а зачем терпеть-то? — возразил Мономах. — Один раз ударили — беги! — А если некуда? — предположил Гурнов. — И потом, куда ж ей, беременной? — Знаешь, беременными за один день не становятся! Жила же она с этим извергом… — Ты кого сейчас убеждаешь? Никто тебя за язык не тянул помощь предлагать! — Точно, — вздохнул Мономах. — Не делай добра, не получишь зла! — Во-во! — согласно закивал патолог. — Дернем по маленькой? За упокой невинной души? Ты же не за рулем, так? * * * — Почему я должен отдать дело? Голос следователя звучал по-детски обиженно, словно у него отнимали конфету или любимую игрушку. Алла не желала ссориться — не плюй в колодец, как говорится, вдруг ей еще придется обратиться к этому Кравцу? Поэтому она попыталась объяснить. — Видите ли, Алексей Дмитриевич, ваше дело может оказаться связанным с нашим. — Может? То есть вы не уверены? — В течение нескольких недель в городе убиты несколько женщин. Все были беременны. — Вы говорите о маньяке? — Не обязательно. Убийства совершены различными способами, и в одном случае смерть наступила от кровотечения, так что… — Так что вообще не ясно, имело ли место убийство? — Послушайте, — начала терять терпение Алла, — я могла организовать звонок вашему начальству, и вы отдали бы дело, не задавая вопросов, получив прямой приказ! Однако я хотела действовать честно, потому что вы — мой коллега и я не желала ставить вас в неловкое положение! — Надо же, — хмыкнул Кравец, — обычно вы, комитетские, не слишком-то печетесь о приличиях!