Замдекана снова поднял на нее вопросительный взгляд. — Милочка, придумайте что-нибудь другое. На Корчаковских болотах ничего, кроме пиявок, жаб и одной чокнутой ведьмы, нет… — А вот не надо так про мою маму! — перебила Василиса, раскручивая сковородку. Замдекана подавился словами и быстро что-то записал в свитке. — Заявление на стипендию писать будете? — А то! И так Василиса подписала еще три свитка — заявление на стипендию, согласие на распределение после учебы и заявление на заселение в общежитие. Потом Кристофер выдал ей маленькую тонкую книжечку, с обложки которой на девушку уставился ее собственный портрет. Жуткий, уродливый, черный… В общем, он Василисе понравился куда больше предыдущего, на объявлении. — Завтра первый учебный день, так что вы очень вовремя. Сейчас отправляйтесь в общежитие, по карте найдете… — Это где «Кошмар»? — уточнила Василиса, вспомнив иллюзию во дворе. Замдекана тяжело вздохнул, поднял взгляд к потолку и ответил: — Нет, где «Зайчик». Отдадите это завхозу, дальше он вам все объяснит. Инструкция Василису не устроила. — У меня будет своя комната? Замдекана снова тяжело вздохнул. — Поскольку вы одна девушка на курсе — да, своя. А вот с соседями наверняка не повезет… Увидите. Давайте, Вася, у нас у всех еще дела. Василиса снова посмотрела на книжицу и пообещала: — Если что, я еще вернусь. — Не сомневаюсь, — отозвался замдекана, подталкивая ее к двери. Но тут дверь распахнулась у девушки перед носом, и в кабинет ввалился тролль-привратник. Посмотрел на Василису, потом на ректора и взвыл: — Это она меня обидела! Толстячок ректор подскочил, чуть не пролив на себя чай. — Кто тебя обидел, Рут? Кто посмел тронуть мою крохотулечку?! — Она! — рявкнул тролль, насупившись. — Лучше идите отсюда поскорее, — шепнул Василисе на ухо Кристофер. — Давайте, давайте! Василиса послушалась, но даже на лестнице еще услышала громкое: — Папа-а-а-а! Она убега-а-а-ает! И тоненькое, но звонкое — ректора: — Иди сюда, маленький мой. Где тебя ударили? Сейчас я подую, и все пройдет… «Какие-то они тут чокнутые», — подумала Василиса. Потом сверилась с картой во дворе и отправилась покорять общежитие. Себя она, конечно, считала нормальной, но если «чокнутость» других не мешает ей жить — пусть чудят сколько угодно. А пока Василису все устраивало. * * * Эрик проснулся как обычно — за пять минут до будильника. И первым, что увидел, был громадный гобелен, который Ипполит вчера, сияя, как солнышко, притащил в спальню и торжественно повесил над кроватью Эрика. — Это что? — поинтересовался тогда Эрик, разглядывая гобелен. На нем в подробностях были изображены человеческие внутренности: сердце, почки, желудок… — Видал, какая прелесть? — повернулся к нему Ипполит. — Еле урвал на распродаже! Я подумал: самое оно будет к нашим… э-э-э… занавескам. Эрик покосился на занавески. Они были черными и совсем не сочетались с новым гобеленом. — Но почему именно над моей кроватью? Тебе это нравится — в своем углу и вешай! Иполлит со вздохом посмотрел на «свой угол». Он был весь заставлен стеллажами, завален книгами, свитками, шкатулками и склянками. — Мне некуда… Эрик собрался было возразить: ему было что сказать по поводу «мне некуда», но Ипполит, точно фокусник, извлек из-под плаща перевязанную синей лентой коробку. — Тортик? А Эрик был заядлым сладкоежкой и никогда не мог устоять перед тортиком… О чем теперь сильно жалел, потому что жуткий гобелен имел еще одну особенность, о которой Ипполит или не знал, или умолчал: в темноте он светился. Разноцветно. И сейчас, лежа на кровати, Эрик имел удовольствие оценить все особенности человеческой кровеносной системы. И пищеварительной. И выделительной… А когда Эрик насладился видом человеческого организма и уже готовился к тому, что неизбежно придется вставать, раздался звонок будильника. И в унисон ему дикий визг. Щит Эрик поставил мгновенно — он замерцал синим над кроватями, заглушил будильник, но с визгом ничего сделать не смог. Если только еще больше не усилил. На своей кровати подскочил Ипполит. — Холодильник! — заорал он едва ли не громче визга и, как был — в майке и трусах, бросился в соседнюю комнату. Эрик еле щит успел убрать. Визг стих отнюдь не сразу — Эрик как раз успел, зевая, пройти в купальную, чертыхнуться на тазик с кровью, подписанный: «Вампирья! Ценно! Не трогать!» — и кое-как привести себя в порядок. Потом из кухни раздалось: — Эри-и-ик! У нас еще то-о-ортик оста-а-ался? — Чуть-чуть, — отозвался Эрик, появляясь на пороге. И замер. У закрытого холодильника лежал слуга — мальчишка лет четырнадцати. Рядом с ним дергалась отрубленная паучья лапа с руку длиной. Над всем этим склонялся Ипполит — то поглаживая лапу, то хлопая мальчишку по щеке. Ни мальчик, ни лапа не обращали на него никакого внимания. — Дай, а? — увидев Эрика, попросил он. — Зачем? — Не хочу эликсир тратить. — Ипполит схватил блюдо с тортиком, открыл мальчишке рот и принялся запихивать в него марципановую розочку. — Ты что делаешь?! — изумился Эрик. — Он же задохнется! — Да не… Только в себя придет… Ты удивишься, как часто это работает… Мальчишка действительно «пришел»: открыл глаза, дернулся, закашлялся. Непонимающе уставился на торт — и Ипполит отодвинул его, а Эрик поскорее убрал на стол и принялся кипятить воду. — А… — Мальчик озирался. Ипполит загораживал от него лапу и заодно холодильник. — Я… М-м-м? — Все нормально, хороший мой, не беспокойся! — фирменным голосом целителя объявил Ипполит. — Обмороки в твоем возрасте — это абсолютно нормально… — Но… я видел… Тут демон был! — И галлюцинации — тоже! — Ипполит потянул мальчика вверх, помогая встать. А заодно задвигая ногой паучью лапу под стол. — Галлю… Что? Так мне… привиделось? — удивленно бормотал мальчик. — Ну да. Спим мы себе, а тут ты визжишь. Ты в следующий раз потише белочек лови, ага? Или паучков, да? — Ипполит порол чепуху, но с такой уверенной улыбкой, что мальчишка ему только кивал. — Простите… — Если еще где демона увидишь, обращайся. У меня для этого хорошие зелья есть! — Фиг я вам свой тортик снова отдам, — встрял Эрик. — Хоро-о-ошие зелья, — повторил Ипполит и, выпихнув мальчишку за порог, закрыл дверь. — Фу-у-ух… — Поля, — наливая себе чай, позвал Эрик. — У нас в холодильнике лежит арахнид? Ипполит вздрогнул и, обернувшись, жалко улыбнулся.