Мать повела меня к своему знакомому доктору. – Упал? – спросил меня подвыпившим голосом врач, осматривая руку. Я кивнул молчаливо в ответ. – Прямо на стекло? – усмехнулся он. Я снова кивнул. – Понятно, – вернул он мне руку. – Сухожилия порваны, – сказал он матери. – Ничего, сейчас зашьем. Я сделаю анестезию, будет немного болеть, но терпимо. Несмотря на спиртовой выхлоп доктора, руки его были послушны. Через некоторое время мы втроем: я, мама и моя упакованная в бинты рука, уже шли домой. Уже на пути к дому анестезия стала терять силу и меня начало накрывать дикой болью. Боль была совершенно жуткая, хотелось кричать, я только стискивал зубы. Уже дома мама позвонила Гришкиной матери. Она прилетела, как скорая, у которой в аптечке чего только не было. Она служила не только главным фельдшером в полку, но и просто хорошей доброй женщиной. Она посмотрела на нас бледнолицых. Поставила свой чемоданчик на стол и открыла: – Я тебе сейчас вколю морфий. И боли твоей как не бывало. – А что это? В те дни я как раз слушал альбом Morpheus Sister и все время думал, что же это за штука такая, морфий. – Это такое лекарство против боли. Она сделала мне один укол, после которого боль мгновенно прошла. Через пять минут почувствовал тепло в теле, оно расслабилось. Наступила эйфория, только легкие покалывания в конечностях напоминали мне в этом парении, что я есть, я существую. ощущением парения. Блаженное космическое состояние накрыло меня приятным головокружением. Через несколько минут, когда я уже вернулся на землю, я понял, что такое наркотики. Перед сном, я твердо решил, что никогда не буду наркоманом, потому что от такого кайфа отказаться очень сложно, а у меня были большие планы на эту жизнь. Мне нужно заниматься музыкой, я рожден для нее. В дальнейшем я всегда избегал компаний, где произрастал дух опия, и тусуясь с другими музыкантами, хиппи, художниками, как только дело доходило до наркоты, я куда-то исчезал. Меня не было. – Скоро тебе уже гипс снимут? – это был основной вопрос при встрече с друзьями и знакомыми. Два месяца я ходил с гипсовой повязкой, все это время переживая, смогу ли я играть на гитаре. Без меня все танцы и концерты в школе и Доме офицеров, где мы тоже играли, были отменены. Я очень скучал по Битлз, Роллинг Стоунз, Лед Зеппелин, Дип Пёрпл, Джимми Хендриксу, которых мы вовсю играли в то время, пока во всех дворах и подворотнях страны играли Высоцкого и Визбора. Кроме того, на концертах мы часто исполняли и свои песни. Я аккуратно записывал их в свой «Школьный альбом» – в надежде, что когда-нибудь они покорят всю страну. Почему бы и нет. Сначала выяснилось, что я лучше всех играю на своей площадке, потом в доме, в районе. А когда я занял второе место на областном конкурсе молодых музыкантов, я понял, что когда-нибудь я стану лучшим гитаристом в стране. Через два месяца я наконец смог взять гитару в руки. Мой средний палец не двигался. Я был в ужасе. Он так и остался у меня кривым. Под ним клеймо, в виде горлышка от бутылки. – Мне нравится твой шрам, словно клеймо, которое навечно связывает нас. – Почти каждый раз повторяла мне Люба при встрече, когда брала за руку и тут же находила отметину судьбы. – Ага, как у раба, раба твоей любви. – Нет, это я раба твоей любви, – провела она подушечкой своего пальца по моему шраму. – Рука твоя стала мужественной. Я снова посмотрел на свой палец. Каким бы он ни был кривым, играть я его все-таки научил. Хотя некоторые аккорды я не мог брать, потому что фаланга указательного пальца не сгибалась. Нужен был личный подход к ладам, чтобы быть с ними в ладу. Голая правда i_009.jpg Разве не хотелось тебе взять ее голую или в одежде, чтобы раздеть и целовать куда глаза глядят, а если закрыты глаза, то губы. Губы лучше видят – куда. Чтобы слышать, как дыхание ее стало глубже. Именно там, на глубине души лежат словно глубоководные киты – чувства. Это страсти могут быть зарыты в груду не глаженного хлопка и немытого фарфора, а настоящие чувства – они глубоко, до них надо доцеловаться. Поцелуй – лучше всякого слова, он – мерило ее доверия к тебе. Ты слышишь частые шаги, это сердце ее, что ушло в пятки, любопытное, возвращается и остается где-то в середине живота. Там тепло. Теперь оно бьется быстрее, но равномернее, зная, что не будет разбито, и не будет разочаровано ни при каких обстоятельствах, после…Оно наполняется влюбленностью так же быстро, как и влагой наполняется желание. Внизу уже потоп. Желание тащит на дно… на самое дно удовольствий. Скоро он уехал, точнее сказать ушел в море, потому что был моряком. Капитаном дальнего плавания, любил заплывать подальше от берега. Оставил мне сына и привет. Потом было несколько открыток из разных стран, словно издевка из прекрасного далёка. Последнее послание из Новороссийска, где он остепенился и завел жилье, с приглашением посетить город, где он не оставил ни телефона, ни точного адреса. «Приезжай до востребования» – Я давно поняла, что сын – это лучшее, что он мог оставить. За это я ему даже благодарна. – Хватит благодарить, – ответил мне мой внутренний голос. – Пожалуй, – ответила я сухо, будто смс-кой. – Давно не списывались. Но что писать, если особо не о чем, а морочить голову не по делу – не по мне. – Да, у тебя одно и то же всегда. Про сына, про капитана. Что, больше поговорить не о чем? – Да, ты прав, надо выползать из этой автобиографии. Вот тут у меня в голове крутится одна мысль. Попытаюсь ее сформулировать, а ты, если поверишь, ответь. Говорят, что женщина становится иной рядом с иным мужчиной. Могу сказать, что да, это так. Иногда у меня даже закрадывается мысль, что особо «рьяные» женщины ищут подсознательно не столько отношений, сколько возможностей узнать себя новой. Почему это так происходит? В силу ли женской природы видеть себя через своего мужчину или умения развиваться (или деградировать, что тоже предполагается сценарием жизни), но факт, что, оставаясь самой собой, женщины чувствуют и ведут себя с каждым мужчиной иначе. Могу такое, конечно, и о себе сказать. Умею я как бы «отойти», абстрагироваться и посмотреть на себя в отношениях извне. Но вопрос не только в этом. А вот что ищет мужчина в отношениях? Я не о «половых террористах», пикаперах и прочей шушере мужского рода. Что ценит мужчина именно в отношениях: возможность ли оставаться самим собой (и чем этого больше, тем ему лучше) или тоже желание видеть себя немного иным, «измененным», рядом с новой женщиной? Не это ли и есть зерно ВСЕХ ОТНОШЕНИЙ вообще? Не этого ли ищут? Возможности, может, даже по-актерски, проживать СЕБЯ ИНЫМ? – Вот где собака зарыта? У них же всё и все под боком, а все ищут. Всё больше навигаторы, всё меньше находок. Люди сами по себе поисковики, забивают себе в голову цель, на их долю выпадает куча ссылок. Отправился в ссылку, туда, посидел там, посмотрел, потом прошел по другой ссылке, и так всю жизнь. Я рассмеялась, и знаешь почему? Сейчас поймешь. Да, про то, что от СВОЕГО мужчины будет нести моими мечтами, – согласна. А если от него несет алкоголем или чего хуже, чужими духами, а следовательно, и чужими мечтами? Но видишь ли, мечта – субстанция эфемерная, а мужчина – существо вполне себе земное. Почему-то мечты у него быстро превращаются в… планы. А планы эти в основном связаны с обладанием СВОЕЙ женщиной (ведь в мечтах они практически совпали уже!), и сам понимаешь, что под обладанием мужчина понимает совершенно конкретные действия. Это МЯСО отношений, а всяческие завитушки гарнира (по типу необязательных романтических бредней) – вполне себе второстепенны. А женщины как раз и обожают гарнир, а от мяска – отщипывать кусочки! Вот и опять мы приходим к несоответствию. Хотя оба едят одно и то же ЛЮБИМОЕ БЛЮДО. Но по-разному. И что же получается? Женщина пощиплет травки – гарнирчика и через часик опять голодна. А мужчина – налопается мяса, и ни фига ему и не нужно еще доооолго! И один остается в полной уверенности, что осуществил все мечты любимой, а вторая – в перманентном голодном неудовлетворении. Хотя вроде и мужчина, и блюдо, и мечты, и даже попытки их реализации – все при ней! Отсюда какой вывод? Мудра та женщина, которая слово «мечта» подменяет «комфорт». И тогда она точно понимает, что от своего мужчины будет нести «комфортом»! И без своего мужчины нужный комфорт трудно достичь, потому что комфорт – это удовольствие, без мужика оно будет не укомплектовано. Можно и любым другим словом обозвать, лишь бы с удобствами и не слишком приторным «идеалистическим» от него несло! – Хорошо сказала. Я прямо поверил. Сам себе поверил. Или сама себе. Спасибо, что доверяешь! Но можно я тебе секретик открою? Все эти философические размышления, может, и имеют место быть, и я иногда делюсь ими с близкими подругами. Да вот и с тобой поделилась (ох, только ты точно не подруга, ха-ха), просто в тебе есть особый дар – слышать тайные мысли между строк и уметь их донести, за что тебя и боготворят одни и не делают вид, что не замечают – другие. Ты знаешь, о ком я. Так я вот о чем: поняла, что если женщина хочет быть счастлива со своим мужчиной, то никаким таким мыслям – не место! И это без натуги. Я искренне становлюсь иной. Ну, а какой, уверена, твое поэтическое воображение тебе это подскажет. Ведь все равно страстно желанной женщине влюбленный мужчина дофантазирует все те черты, что ему ценны. Главные эпитеты тут: своей единственной женщине. Единственная – это и есть синоним страсти. Страсть открывает женщину и губит, губит, губит. Пусть губит дальше, я за поцелуи на завтрак, обед и ужин. Поцелуев много не бывает. Нельзя сказать, что не было страсти. Была, и духота, и жара, и загар, который лег красным на все тело, кроме тех белых участков, где остались его руки, участков кожи, которые еще помнят его прикосновения. Где же ты, мой участковый? – засмеялась моя вера про себя, глядя на вспотевшего своего юношу. Страсти всегда нужен юноша. И возраст здесь не имеет значения, пусть ему будет сколько угодно – главное, чтобы он оставался юношей, то напористым, то неуверенным, неумелым, но талантливым, чужим и родным до самых кончиков нежности. Не была бы я верой, не проникни во все сферы чувств. Я залезла во все тяжкие, если можно так сказать. Наулыбалась и насерьезничалась, навоевалась и намирилась, наплакалась и насмеялась, направо и налево, назло и напрасно. После я поняла, что больше всего не хочу превратиться во всезнающую циничную мадаму, страдающую от замкнутого круга недолюбленностей. Хочу сохранить нежность сердца и умение радоваться мелочам, умение переживать. Переживания делают человека чище, это фильтр, через который проходит человеческая душа. К чистоте надо стремиться. Чистоте надо учиться, чистотой надо дорожить… И еще поняла про себя интересную вещь. Если бы кто-то в мои подростковые годы рассказал, что я стану такой дивной, чувственной, страстной и целостной, то, может, это придало бы мне большей уверенности в себе, тогдашней? Кто знает… хотя в мои лет девятнадцать у меня был как-то интересный разговор с дамой вдвое старше меня. И именно она сказала мне, что с возрастом я обрету себя. Я про себя рассмеялась и подумала – какую же чушь она несет! А женщины любят мужчин именно за это: за помощь в обретении себя! Ведь далеко не у всех есть на это собственные резервы. Сначала любят, потом привязываются. Пусть даже это будет не любовь, а только ее предмет. А разве так важно, к чему или кому мы конкретно привязаны? Это свойство человека, суть нашего эго. У кого-то оно сильнее (и тогда ему вовсе не важен сам объект привязанности), у других – словно и нет его, они одержимы верой. Здесь главное не перепутать веру с надеждой. Вера никогда не будет строить отношений на точках соприкосновения. Это ложный фундамент. Они зачастую оказываются болотными кочками. Надежда скачет с одной на другую. Вроде была земля – провалилась в топь. Казалось, он был единственным светлым пятном в ее жизни. Теперь она не знает, где найти пятновыводитель. Светлое так плохо отстирывается. У веры должны быть веские основания, причины, интуиция, в конце концов. Вера не может быть безумной, она холоднокровна. – Это точно, что-то прохладно стало, форточку прикрой. – Много говорю, да? – Девушка, вы прекрасны. – Я знаю. Это пройдет. – Жаль. – А как мне жаль, если бы ты знал. Так жаль, что вчера пошла и вколола у врача пластического себе гиалурон в мордочку. Кого обманываю этим? Боюсь ли стареть? Вроде как принимаю себя и выгляжу нормально на свой возраст. Но опять же, к вопросу о привязанностях. Или к страхам? И ведь понимаю, что это «крючки» – «кочки», а почему тогда? Ведь и конкурировать мне даже не нужно ни с кем… Словно повальное какое-то дурачество… Как доходит до каких-то вещей – куда деваются мозги и уверенность в себе? Мосты… все еще их строим не только друг к другу, от зрелости обратно к молодости, от хорошо выглядеть обратно к привлекательности, от стройности обратно к красоте, от интересной женщины обратно к желанной. Мосты, мостики, мосточки. Все они разводные. Надоело строить – развел и свободен, держи другой берег на дистанции. Разводные мосты тем и хороши, что свою функцию исправно выполняют, захотелось – сошелся ненадолго, чтобы не привыкнуть. Закон безумной любви: привык – расставайся. Кораблей много, надо дать проходы и другим… Или дать себе возможность соскучиться в поиске соединительной опоры? Не изнывая от скуки постоянства или страха резонансного крушения… – Ну, начинается, опять вернулись к пароходам и капитанам. – А что ты хотел, Земля же круглая. – Земля круглая, квадрат «Черный», жизнь непредсказуемая. Расскажи мне лучше, как там твой сын? – В порядке, поехал на сборы в Новороссийск. Спортсмен и красавец. Готовится с командой к чемпионату страны. – В Новороссийск? Не боишься, что там он встретит своего отца? – Типун тебе на язык. Непредсказуемая у него жизнь. Он его знать не знает, и в глаза никогда не видел. Поди – найди то, не зная что * * * Капитан бросил полотенце на остывшие камни и, не раздумывая, вошел в воду. Каждый вечер на закате солнца, когда пляж пустел, и все отдыхающие уже уходили готовиться к вечернему променаду, он устраивал свой получасовой заплыв вдоль кромки моря. Вода была божественна, она тепло приняла своего, увлекая за собой. Где-то вдалеке в своем репертуаре чайки, громко кричали, вечный раздел имущества, в этот раз они делили лаваш. Два силуэта, юноша и девушка, медленно покинули собрание и шли по берегу моря вдоль набережной города, то останавливаясь, чтобы обняться, то расставаясь, чтобы бросить в море очередной камень с души и соединиться вновь. – Мои разошлись, когда мне было семь. Это был кошмар. Я осталась с мамой. – И где он сейчас? – Там же, в Питере, но в другом районе. Видела его пару раз, чувств никаких, только жалость. – А я своего даже не видел никогда, – подобрал с пляжа округлый камешек, чтобы закинуть его подальше в море. – А что бы сказал ему, если увидел? – Я бы его убил, – поднял он камень, как ему показалось, подходящий. – Да ладно. – Шучу, конечно. – А что бы ты у него спросил? – Живой? – размахнулся и бросил камень далеко в темное небо. – В смысле? – Есть только одна причина такого долгого отсутствия.