– Вырез на платье женщины – это форточка, в которую она зовет тебя домой. Этот с ней, как ты думаешь? – спросило белое пальто. Чуть поодаль они увидели взрослого мужчину, который находился годах в двадцати от девушки, нервно курил и посматривал в сторону выреза. – Он не знал, как подойти к незнакомке. Стоял в стороне и ломался, будто хотел сломаться до такой степени, чтобы она оказала ему первую помощь. – К незнакомке? – Стоит людям только поссориться, как они начинают строить из себя незнакомцев. – Зато можно заново познакомиться. Интересно, кто кого строит? – Интересно, из чего? – продолжал иронизировать черный плащ. – Или лучше сказать чем? – Голосом, мне кажется, у него приятный голос. – Приятный – это какой? – Не знаю, но видно, что она его муза. – Муза? Зачем тогда так далеко отпустил, дурак? Он забывает, что у муз легкие крылья. Раскроют – и нет, унесло порывом ветра. Говори со своей женщиной! О чем угодно, главное – не молчи. Говори, пусть она вспомнит, что когда-то была влюблена в твой голос. – Как ты думаешь, кто он? – хотелось докопаться до истины девушке. – Писатель, раз она муза. – А может, поэт? – Для поэта староват. К тому же зануда. – Почему? – Разве ты не видишь, как медленно он ее убивает. – Замораживает. Разве можно быть холодным с девушкой в такую погоду? Не убивайте женщину занудством, зачем вам в постели мертвец? – Может быть, у него просто творческий кризис? – заступилась за мужчину девушка. – Творческий кризис – это, как правило, недостаток секса, скудность половой жизни. Надо больше заниматься любовью, не будет никаких кризисов. Где койка не скрипит, там не скрипит перо. У настоящего писателя скрип койки прямо пропорционален скрипу пера. Ты не замерзла? – обнял крепче черный ворон белую лебедь. – Нет. – Что ты делаешь завтра? – Кофе. А что? – Я хочу наброситься на тебя голодным. А я пока сытый. Погуляем еще? – Погуляем, а потом ко мне. – Стоит, как абзац, – все еще рассуждала о парочке она. – Ничего, помирятся завтра, начнут все с красной строки. Извини, – черный рукав достал из кармана телефон и прижал к уху: – Да, привет. Да так, гуляю кое с кем. Нет, ты ее не знаешь. Как у тебя? Снегопад? Это хорошо. Надеюсь, рейс не задержат. В любом случае посадка будет мягкой, – засмеялся. – Позвони мне сразу же по прилету. – Что ты погрустнела? – черный плащ догнал и приобнял белый, который чуть оторвался. – Значит, я для тебя кое-кто? – Я знал, что ты поведешься. Одну и ту же музыку все слышат по-разному: одни грустят и плачут от тоски, другие сексом занимаются и плачут от удовольствия. Коллега по работе. – Знаешь, какая главная задача мужчины? Не быть женщиной, как бы ни хотелось. – То есть? – Всегда говорить правду. – Где же ее столько взять? – усмехнулся мужчина. Оба молча посмотрели на реку. По воде шел прогулочный катер, на борту высвечивалось огоньками «Монро». На противоположном берегу стоял холодный белый дом, словно выкрашенный снегом. Он возвышался над городом, стремясь возвыситься над миром. – Красивая была баба. Жаль, что мало, – проводил взглядом корабль мужчина в черном, будто саму Норму в дальний путь. – Насчет красоты я бы поспорила, но действительно жаль. Во всем виновата любовь. – Точнее любовники. Слишком значительные фигуры. Что ни любовник, то звезда или даже орден. Зачем женщине столько? – Дело не в количестве, нужен был один, который мог бы подарить ей ребенка. После этих слов девушка развернулась и посмотрела на него. Красота ее украшала ту бижутерию, что поблескивали хитро всякий раз, пока она двигалась. Сваровски, как всегда пытались своровать внимание. Но стоило только девушке остановиться, как данная ей женственность стала столь очевидна, что ему захотелось взять ее и не раз. Через полчаса взяли такси, где ехали молча на заднем сидении, молча целуясь, и через полчаса были уже дома. – Я сбегаю на минутку в магазин, забыл купить сигареты, – вспомнил он, когда начал уже разуваться. – Ты же не куришь. – Ну, вдруг захочется. – Любишь покурить после? Я поняла. – В общем, я быстро. – Ты хоть помнишь, где магазин? Сначала прямо, потом налево, вдоль длинного дома и направо под арку. Там рядом есть еще один, если что. – Ну, конечно, я помню, мы его проходили же. – Да, хорошо. Жду. Квартира 82, наберешь, когда в домофон будешь звонить. Запомнишь? – Восемьдесят два. На улице уже совсем потемнело. Поэтому магазин я нашел не сразу, но нашел. Взял шампанское и презервативы. – Джентельменский набор? – пошутила на кассе продавщица. – Точно. Вы тоже за безопасность? – Нет, я за постоянство. Я глупо улыбнулся в ответ и вышел в ночь. Скоро я подошел к своему дому и набрал 82. – Кто там? – ответил мужской голос. – Я, – ответил я на автомате. – Кто ты? Здесь я понял, что ошибся не только квартирой, но и домом. Пошел в соседний. – Ваня, ты? – спросил меня женский голос. – Нет, не я, – ответил я зло и почувствовал себя Ваней, который не может найти свой дом. Все дома были похожи, как близнецы. Я шел от одного к другому. В руке пакет с шампанским, презервативами и надеждой. Тем временем она освежилась в душе, надела любимое белье и надушила себя мечтами предстоящей ночи. Ничего особенного, легкий приступ блаженного удушья, что свойственно в порывах влюбленности. Просто давно не было мужчины. Ожидание затянулось, она успела заварить чай и оформить стол, включила музыку, потом телевизор. Утонула в диване в грезах предстоящей любви: Я теряю себя и уже ничего не слышу, даже собственного крика, только ритм мужского тела, который хочется нагнетать и нагнетать. Мои ногти впиваются в его спину. Дикая влажная возня частей тел, за которой как свет в тоннеле – освобождение. Дрожь в ногах, жаркое голодное дыхание, во рту пустыня, внизу – море, сжимается, словно пульс, хочется вобрать в себя мужика целиком, обострить ощущения до предела. Вдруг сознание отключается, вместо стона вырывается крик, оргазм – словно маленькая смерть, и долгий, долгий отлив. Теплое сладкое бессилие накрывает всю мою сушу. Прекрасная пустота. Полиглот, будто он владел несколькими языками. В его алфавите – тысячи букв, а не только G. Из них совсем не обязательно складывать слова. Все слова стары. Беспощадные гласные, которые вырывались из меня, словно названия моих новых точек преткновения: Из меня вырвалось «а-а-а», становилось все тоньше, пока и вовсе не переходило на фальцет, к которому на вдохе добавлялась бука «х». «Ах-й-я-а, я-й-а, да, да, да», и не закачивалась, и повторялась снова и снова, до тех пор, пока не рождалось в отсутствие гласных, прощальное глухое, согласное, хриплое «а-а».