В больнице Крячко сдал Гурова с рук на руки сухонькому профессору, заявив, что восстановление его здоровья является чуть ли не залогом сохранения национальной безопасности. Профессор отнесся к его словам вполне серьезно. Гурова проводили в отдельный блок, переодели в больничную одежду и начали производить медицинские процедуры, суть которых ему была не совсем понятна. На его вопросы никто не отвечал, его попросту игнорировали. Какой бы вопрос он ни задал, единственным ответом было: так требуют правила. Четыре часа длились процедуры. Гурова кололи иголками, забирали его кровь и мокроту, светили внутренние органы рентгеном, подключали к различным аппаратам, требуя то дышать, то не дышать, то кашлять, то жмуриться. К концу четвертого часа он вымотался до предела, а процедурам не было видно конца. В итоге Лев не выдержал, обругал ни в чем не повинную медсестру, обозвал профессора фашистом и потребовал прекратить издевательства. Профессор выполнил требование полковника лишь условно – дал указания сделать перерыв. Его проводили в одиночную палату, больше смахивающую на одиночную камеру. Гуров потребовал вернуть его телефон. Телефон вернули, только толку от него было мало. Батарея села, а зарядное устройство к нему не прилагалось. Сколько Гуров ни пытался возродить его к жизни хотя бы на несколько минут, у него ничего не вышло. Плюнув с досады, Гуров повалился на постель и закрыл глаза. Сколько так пролежал, без движения, без мыслей, он не знал. Из состояния оцепенения его вывела та самая медсестра, на которую он ругался в процедурной. Она принесла поднос с едой, поставила его на прикроватную тумбочку и собралась уходить. Чувствуя неловкость перед девушкой, Лев решил сделать попытку загладить вину. – Как вас зовут? – спросил он медсестру. – Оксана, – коротко ответила та, продолжая двигаться к двери. – Постойте, Оксана! Я хочу извиниться. За то, что было в процедурной. Простите! – Забудьте. Такое случается сплошь и рядом, – охотно отозвалась медсестра. – Вы еще долго продержались. – И часто у вас такое случается? – Разумеется. Мало кто из пациентов может выдержать столько процедур, сколько назначает профессор Щепоркин. Он у нас местный светило. С ним даже сам главврач в спор не вступает. Башковитый мужик. – Правда, что он берется за самых безнадежных больных и возвращает их к жизни? – повторил Гуров сплетню, подслушанную в рентгеновском кабинете. – Правда. Работать с ним большая честь, – ответила медсестра. – Но и большая обуза? – Не без этого. Знаете, в каком темпе приходится работать тем, кто удостоился чести попасть в его команду? Уходить Оксана уже не спешила. Усевшись на любимого «конька», она с видимым удовольствием принялась рассказывать о непомерно высоких требованиях профессора: – Доктор Щепоркин сам работает по двадцать часов в сутки и других заставляет отдаваться делу на сто процентов. Никаких больничных листов. Никаких отгулов, выходных и праздников. Про отпуск я уже и не говорю. Только работа, и ничего больше. – И все равно находятся желающие работать с ним? – притворно удивился Гуров, невольно сравнивая стиль работы профессора Щепоркина с собственным. – Еще бы. Ведь это открывает огромные возможности для карьерного роста! Если я год продержусь в его команде, меня возьмут на работу в любую клинику Москвы. Да что Москва, я смогу поехать в любой город в стране, меня везде с руками и ногами оторвут, стоит заикнуться, что я работала с профессором Щепоркиным, – объяснила медсестра. – Только я не собираюсь отсюда уходить. Знаете, я ведь хочу стать настоящим врачом. Таким, который реально людям помогает, а не делает вид, что ему небезразлична судьба пациента. – Похвальное желание, – одобрил Гуров. – Значит, хотите людям помогать? Медсестра кивнула. – Знаете, мы с вашим профессором в чем-то схожи, – задумчиво проговорил он. – Быть может, моя работа не сравнится по значимости с вашей. Но я тоже стараюсь помогать людям. – Профессор сказал, вы из нацбезопасности, – осторожно проговорила Оксана. – Что-то вроде того. Моя обязанность – блюсти законность в городе и предупреждать ее нарушение. Иногда случается, что плохие люди берут верх, как в том случае, из-за которого я оказался на больничной койке, но в итоге правда все равно восторжествует. Я в это верю. – Не переживайте, профессор установит причину вашего недомогания и поставит вас на ноги, – заявила медсестра. – Дайте только время. – В том-то и дело, Оксана, что времени у меня нет! – заявил Гуров. – Преступник на свободе, а я ничего не могу сделать, чтобы обезвредить его, пока лежу здесь. Понимаете? Медсестра неловко пожала плечами, интуитивно почувствовав, что дальше прозвучит просьба, которую выполнить она не имеет права. И просьба прозвучала. – У вас же есть мобильный телефон? – спросил Гуров. – Зачем он вам? – насторожилась медсестра. – Сделать один звонок. Всего один, и больше я вас не побеспокою. Обещаю, – заверил Гуров. – Если профессор узнает, он меня уволит, – заявила медсестра. – Он не узнает, – пообещал Гуров, и тут ему в голову пришла новая мысль. – Послушайте, вы можете не давать мне телефон. Просто зарядите мой. Мне же отдали его, верно? Значит, думали, что я не смогу им воспользоваться. Но ведь всем известно, что, когда мобильник долгое время находится в состоянии покоя, некоторое количество заряда возвращается или накапливается, точно не знаю, но это и неважно. Поступим так: сейчас вы заберете мой мобильник и подключите его к электророзетке. Потом придете за пустой посудой и вернете его мне. И все, можете забыть про этот разговор. – Я должна поставить вам капельницу, – задумчиво проговорила Оксана. – Это отличный повод вернуться. Пока я буду готовить раствор, телефон немного зарядится. Ладно, уговорили, давайте сюда ваш аппарат. Гуров вложил в протянутую руку мобильник. Медсестра поспешно вышла из палаты. Настроение сразу поднялось, аппетит тоже, и он принялся за еду. Когда медсестра вернулась, тарелки были пусты. Как ни в чем не бывало, Оксана похвалила его за то, что он все съел, велела лечь на спину и ввела в вену иглу. Незаметным движением сунула под подушку телефон и вышла из палаты. Лев выждал несколько минут, потом достал из-под подушки телефон и позвонил единственному человеку, кто без лишних вопросов готов выполнить любую его просьбу. Он позвонил жене. Длинные гудки сменились радостным возгласом: – Лева, наконец-то! Что с тобой? Где ты? Стас звонил, сказал, что ты в командировке, – в привычной манере заговорила Мария. – Машенька, у меня тут кое-какие обстоятельства, – прошептал он в трубку. – Ты чего шепчешь? – удивилась Мария, невольно тоже понижая тон. – А, поняла, ты на задании? Преследуешь преступника? – Нет, я в больнице. И мне нужна твоя помощь. Сможешь приехать в Третью клиническую и привезти мне одежду? – Ты в больнице? Кого-то ранили? Лева, тебя ранили?! – воскликнула Мария. – И зачем тебе одежда? – Все потом, Машенька. Говорю же, обстоятельства кое-какие, – не вдаваясь в подробности, ответил Гуров. – Послушай, действовать нужно быстро и осторожно. О моем звонке никому ни слова, поняла? Тебе нужно захватить любую одежду. И обувь. А еще мне нужны деньги. Немного, не знаю точно сколько. У тебя есть наличные? – Найду. В какой ты палате? Осознав серьезность разговора, Мария сразу перешла к конструктивным вопросам. Вот за что Гуров любил ее. Она доверяла мужу безоговорочно. Раз он сказал «надо», значит, так надо. Лев назвал номер палаты и предупредил, что лучше не пытаться попасть к нему легальным путем. – Что-нибудь придумаю, – пообещала Мария. – Будь осторожна, – нежно проговорил он, прежде чем дать отбой. Затем спрятал телефон и принялся терпеливо ждать. Чтобы как-то убить время, Гуров пытался угадать, что должен предпринять Беркутов, чтобы выбраться из города незамеченным. Он должен понимать, что все выезды перекрыты. На всех постах ДПС имеются его приметы. Рискнет ли он ехать на машине? Лев не стал бы рисковать, куда удобнее воспользоваться общественным транспортом. Впрочем, для человека в бегах и это проблематично. Самолет и поезд отпадают, там требуется регистрация. Светить паспортом Беркутов себе позволить не может. Значит, остаются пригородные автобусы. Можно выбрать маршрут поближе. Доехать до маленького городка, там пересесть на другой такой же маршрут. В следующем пункте поймать попутку и отправиться в более крупный город. А там уж решать, куда и на чем двигаться дальше. Гуров выбрал бы этот вариант, поэтому решил взять именно его за аксиому и мысленно двигаться дальше. Итак, цель Беркутова – пригородные автобусы. В Москве такое количество автостанций, что пытаться угадать, на какую из них он положит глаз, бессмысленно. Но и это не главное. Сунулся бы он, Лев Гуров, в здание автовокзала? Конечно нет, это верный способ угодить в руки полиции. Что бы сделал он? Он бы выбрался за МКАД, потом вышел на трассу, остановил первый попавшийся рейсовый автобус и спокойно доехал бы до конечной, неважно куда, лишь бы из Москвы. Брать с собой багаж Беркутов не станет, если он не последний кретин, а в том, что голова у него варит как надо, Гуров успел убедиться не один раз. Как вычислить, в каком направлении он станет двигаться? Знать бы, где живут его родственники или друзья не из москвичей, было бы легче определиться. Мысленно Лев представил себе квартиру Беркутова. Прихожая захламленная. Никаких опознавательных знаков. В кухне все стандартно: раковина, навесные шкафы, холодильник и все в том же духе. Остается гостиная. В гостиную Гуров не заходил, успел лишь заглянуть в открытую дверь, пока вел беседу с Беркутовым у порога и пока шел в кухню. Но и в этот короткий промежуток Гуров успел заметить, что безликой гостиную никак не назовешь. Почему у него сложилось такое впечатление? Надо было попытаться вспомнить, что навело на эту мысль. Закрыв глаза, Лев снова и снова мысленно пересекал коридор беркутовской квартиры, следуя из прихожей в кухню. На пятый или шестой раз в мозгу что-то щелкнуло. Он тут же перемотал ленту воспоминаний на несколько кадров назад. Стоп! Вот оно! Фотоснимок в рамке на полке серванта. Сам сервант Гуров с порога видеть не мог, зато хорошо видел его отражение в трюмо, расположенном напротив. Он остановился на этом кадре и принялся мысленно рассматривать его, останавливаясь на деталях. Снимок изображал двух парней в возрасте лет шестнадцати. Один из них был, несомненно, сам Беркутов. Второй, скорее всего, одногруппник. Форменная одежда говорила о том, что оба они принадлежат к конкретному учебному заведению. Белая рубашка с погонами, характерная эмблема с золотыми крыльями, пронзающими колесо. Так и есть. Это форма железнодорожников. Возраст говорил сам за себя. Снимок сделан во время учебы. Выходит, Беркутов учился в железнодорожном техникуме. Хорошо, если в местном, в столичном. Тогда есть шанс выяснить имя второго парня, а отсюда можно будет уже плясать дальше. Идея Гурова воодушевила. Он решил, что непременно поедет в железнодорожный техникум и узнает имя друга Беркутова. Если он живет в столице, узнать его адрес будет нетрудно, если же нет, придется ехать туда, где он сейчас живет, где бы это ни было. Других зацепок все равно нет. Скорее всего, Беркутов до сих пор поддерживает связь со своим приятелем, иначе чего ради он стал бы вставлять фото в рамку, да еще хранить это фото на самом почетном месте? Додумать мысль Гуров не успел. Дверь приоткрылась, и в палату проскользнула Мария. – Здравствуй, любимый, – нежно целуя мужа, прошептала она. – Выглядишь неважно. У тебя что-то болит? – Ерунда. Чувствую я себя гораздо лучше, чем выгляжу, – отмахнулся Лев. – Тебя никто не видел? – Кажется, нет. Когда надо, я могу быть незаметной. Какие у нас планы? – Одежду принесла? – Брюки, толстовка, ботинки, – потряхивая пластиковым пакетом, сообщила Мария. – Я не знала, какой стиль ты предпочтешь, и взяла все самое нейтральное. Ни официальное, ни спортивное. Если не подойдет, заедем домой, сам выберешь. – Боюсь, на это у нас не будет времени. Как только профессор Щепоркин обнаружит мое бегство, он тут же сообщит об этом Стасу, а уж тот поднимет на уши всю полицию. Так что нам, Машенька, придется действовать быстро и осторожно. – Стасу? Неужели и Стас против тебя? – удивилась Мария. – Не то чтобы против, просто не согласен с моими методами, вот и все. – Можешь хоть в двух словах рассказать, что с тобой случилось и от кого нам придется гоняться? – вытряхивая на постель содержимое пакета, попросила Мария. – Не от кого, а за кем, – поправил Гуров. – И не нам, а мне. Как только мне удастся сбежать из больницы, ты вернешься на работу или домой, откуда я тебя выдернул. Дальше я буду действовать сам. – В чем дело, Лева? Скажи уже, или я за себя не ручаюсь! – Есть у нас в Москве некий фрукт, который решил тягаться со всей столичной полицией. Мерзкий самонадеянный тип. И я должен его обезвредить. Гуров говорил и одевался. Он держал в руках ботинок и собирался ослабить шнурок, когда в коридоре раздались шаги. – По твою душу? – шепотом спросила Мария. – Похоже на то. Дуй в туалет и не дыши. Попробуем прорваться. Лев сунул в руки жене пакет и подтолкнул к туалетной двери. Сам тем временем натянул поверх рубашки больничный халат и забрался под одеяло. Он едва успел приклеить на место лейкопластырь, удерживающий иголку от системы, и закрыть глаза, когда дверь в палату открылась и на пороге появился профессор Щепоркин. Рука его потянулась к флакону с лекарством, установленному на высоком штативе. «Сейчас он поймет, что аппарат отключен, – мелькнуло у Гурова в голове. – Надо что-то делать». Он медленно открыл глаза, вздрогнул, будто от неожиданности, и облегченно выдохнул: – Профессор, вы меня напугали! – Простите, полковник, у меня не было подобного намерения, – убирая руку от штатива, виновато произнес профессор. – Как вы себя чувствуете? – Неплохо, только спать сильно хочется. Борюсь с собой как могу, но глаза все равно слипаются, – изобразив зевок, объявил Гуров. – Зачем же бороться? Сон – лучшее лекарство, – назидательно проговорил профессор. – А я к вам с хорошими новостями. Хотите знать, что показало обследование?