В день, когда улетела Ирина. Глеб выбрался из лабиринтов Министерства здравоохранения, чувствуя себя Тесеем. Нитью Ариадны стали связи, подвешенный язык, в некоторых случаях наличность. Хотелось пить, есть, растянуться на голубой глади бассейна, нырнуть в море – остудиться после чиновничьих головомоек. Посмотрел телефон – несколько пропущенных вызовов. Пара из филиалов, туда он перезвонит позже, случился бы пожар – звонков было бы больше. Один от поставщика, от него же письмо на электронку – отлично, значит, несколько аппаратов МРТ скоро будут в распоряжении клиник. И один от Михайличенко Юлии Максимовны – штатного гинеколога, – которая должна была позвонить сразу, как только придут результаты обследований Ирины из лаборатории. – Юлия Максимовна? – Глеб тут же набрал номер. Состояние Цыпы вызывало скребущие опасения, в общем-то, это могло быть всё что угодно. От простого гастроэнтерита, спасибо «пляжной» еде – была бы воля Глеба, позакрывал бы все точки питания на пляже, бесконечный источник заразы и кладезь антисанитарии, – до серьёзного заболевания, но позвоночным столбом он чуял самое невероятное – беременность. Юлия Максимовна подтвердила мысли Глеба, после чего он долго растягивал скрин из лаборатории на экране телефона, пытаясь поверить тому, что видит. В том, что беременность не миф, сомнений не возникало, в сроке тоже – две-три недели, скорее три. А вот в том, что это не подстава – возникали, причём огромные. Стоило вспомнить ложь об оральных контрацептивах, которые якобы принимала Цыпа – это выяснилась сразу после госпитализации, – как всё становилось на свои места. Цыпа, со своим альтернативным мышлением, упорностью, часто запредельной беспринципностью запросто могла пойти на подобный шаг – тривиальный залёт. Вот только как он, Голованов, будучи всегда маниакально острожным, попался на эту удочку? Каким образом ей удалось провернуть это? Что делать – вопроса не возникло даже на доли секунды. Жениться. Рожать. Какие ещё возможны варианты? Максимально несвоевременно. Глеб рассчитывал подождать с предложением Ирине, но в случае беременностью вариант с «подождать» отпадал сам собой. Отправлялся в непроходимые дали навсегда. В душе Ирина оставалась той самой Цыпой, которую Глеб знал со своих шестнадцати лет – маленькой, недолюбленной девочкой, которой требовалось внимания больше, чем могли дать родные. Эгоистичной, сумасбродной, сумасшедшей. Не готовой идти на компромиссы, довольствоваться полумерами, требующей своё здесь, сейчас, немедленно. Такая ли жена нужна Голованову-младшему? Конечно, нет. Хотел ли он другую, более подходящую? Так же, однозначно нет. Глеб любил эту ненормальную, красивую женщину, хотел быть только и только с ней. Сделать предложение к новому году или следующим летом. Подготовиться к свадьбе, что сотрёт из памяти людей Лию, а заодно образцово-показательное выступление Ирины, о котором сейчас не судачил лишь мёртвый. Пока же наслаждаться конфетно-букетным периодом, вспышками Ириного дурного настроения, истериками, чередующимися с лавиной нежности. Она лилась нескончаемым потоком на Глеба, который, оказывается, изголодался по такой простой вещи как искренность. Глеб закрыл глаза, отчётливо вспоминая события семилетней давности. Единственную ночь, ставшую на долгие годы его личным кошмарным воспоминанием и афродизиаком одновременно. Запретным плодом, который он вкусил со всей жадностью, страстью, отчаянным желанием, что копилось в нём день за днём, час за часом, секунда за секундой. Ошибкой, за которую не было стыдно. Если бы представилась возможность вернуть время назад – Глеб не отказался бы от той ночи с Ириной. Он помнил каждое мгновение и не собирался забывать. Потому что любил. Сейчас можно честно признаться себе, что семь лет назад он влюбился в младшую сестру собственного друга и любил её по сей день. Любил настолько, что даже злиться на подставу с беременностью не мог. Напротив, хотелось выскочить из машины и заорать, что есть мочи: «Мечты сбываются!» Просто «Газпром», а не тридцатипятилетний олень с рогами из медицинской стали. Глеб почти подъехал к клинике, когда позвонил Колёк с заявлением, что Ирина улетела в Иркутск. Потому что «здесь нечего делать», «климат не подходит беременности» и «голубая агава ждёт». Видимо, на берегу Ангары. Пришлось развернуться через двойную сплошную, решив, что ещё один заплаченный штраф после разбора полётов по итогам гонок на перевале – ерунда, по сравнению с коллективным помешательством семейства Цыплаковых. Голубая, мать их, агава! Глеба встретила Нюта, которая наплевала на больничный режим и примчалась по сигналу «воздушная тревога» с твёрдым намерением всех спасти. – Что случилось? – сразу, без приветствий, обратился он к Нюте. – Ты ещё спрашиваешь, что случилось? – взвился Колёк. – Ирина беременна! – Это я понял, капитан Очевидность, – отмахнулся Глеб. – А как такое могло случиться, ты не понял? – продолжал вгрызаться в мозг Колёк. Как? Как? Глеб сам хотел знать, ка-а-ак? С его-то тотальной осторожностью и щепетильностью. Встречались болваны, у которых рвались презервативы, те, кто не умел ими пользоваться, забывал, шёл на второй заход без защиты, надеясь на русский авось. Были такие идиоты, никто не спорит. Голованов всяких тугодумов встречал, но себя таковым не считал. Однако же… Ирина беременна. А прямо сейчас пересекает небосвод, чтобы бродить в зарослях агавы по берегу Ангары. Сумасшедший дом! Далась ей эта голубая, мать её, агава. Память о карьере «текильщицы» не отпускает? Глеб видел фотографии на страницах социальных сетей Ирины в первый год жизни в Иркутске. Помнил, как ему нестерпимо хотелось поехать туда, выпороть дурную девчонку, вернуть домой под крыло мамы с папой. Хорошо, что фото вскоре исчезли, а Колёк, поглощённый службой, семейной жизнью, появлением первого ребёнка, не ведал про тот период в жизни сестры. Глеб будет молчать, не скажет даже Ирине, что догадывается о том, как она весело проводила время на первом курсе института. Цыплака тем более не касается, как и чем жила женщина Голованова. Точка. – Колёк, я сплю с твоей сестрой, – охладил пыл друга Глеб. – Тебе ли не знать, что от этого бывают дети. – Что?! – вызверился Колёк. – Выходи из образа! Я люблю твою сестру, у нас роман, ночами мы не в покер играем. Беременность – логичное продолжение подобного времяпрепровождения. – Правда, в последнее Глеб не верил. Какое, в задницу, «логичное», если Ира забеременела неизвестно каким чудом. – Что она сказала, когда звонила? Как-то объяснила свой отъезд? Что случилось в больнице за те несколько часов, пока меня не было? – Он повернулся к Нюте, обращая последний вопрос к ней. – Она испугалась, – ответила Нюта. – Да у неё самая настоящая паника, Глеб! В пижаме улетела. Представляешь? – Представляю, – ответил Глеб, наблюдая, как стройная теория о запланированном залёте летит вслед за Цыпой, аккурат в заросли голубой агавы, где ей самое место. – Колёк, адрес Цыпы скажи. – Глеб тут же повернулся к другу. Коля продиктовал адрес. Глеб записал, молча развернулся, вышел со двора Цыплаковых, взлохматив раздраженно волосы обеими руками. Несколько движений по экрану телефона, оплата. Задача на ближайший час проста, как пятак – успеть в аэропорт до конца регистрации. Всё становилось понятно, как дважды два. Вписывалось в привычную картину мироздания. Ирина, которую знал Глеб – совершенно безбашенная, ненормальная, эгоистичная, – не стала бы беременеть просто так, даже ради того, чтобы поймать его, что называется, «на пузо». Дети – это ответственность. Ответственности Ира боялась. Пока ей сильно хотелось, чтобы отвечали за неё. На подъезде к аэропорту набилась привычная пробка. Глеб пристроился за красным Пежо103 – пронырливой козявкой – и погрузился в свои мысли. Ирина беременна. Новость, которую он хотел услышать от виновницы торжества, а не взбешённого, перепуганного семейства Цыплаковых, будто у них забеременела старшеклассница, а не здоровая половозрелая дочь в отличном для деторождения возрасте. Пусть бы он узнал первым от собственного сотрудника – лечащего врача Ирины, а не от самой Ирины, но он бы честно подыграл ей, удивился. Искренне обрадовался бы словам Цыпы: «Я беременна, Голованов! Это ты во всём виноват, австралопитек недобитый!» или «ретроград паршивый», или «катись-ка со своими патриархальными замашками сам знаешь куда!», при этом она смотрела бы на него несчастным, растерянным взглядом ребёнка, у которого отобрали Чупа-чупс. Но когда Ирина поступала так, как следовало нормальному человеку? Никогда! Скорей всего за это Голованов-младший, который действительно был ретроградом, придерживался устаревших патриархальных взглядов на жизнь, и любил Ирину. Или вопреки этому. И всё-таки вопрос, озвученный Кольком: «Как такое могло случиться, ты не понял?» то и дело всплывал красной надписью на лобовом стекле. Ка-а-ак? Ка-а-ак, чёрт возьми? Глеб покосился на соседнее сиденье. Сейчас оно пустовало, обычно рядом сидела Ира. Три недели назад, гордо расправив плечи, восседала Лия. Она не явилась на предварительный разговор с судьёй, собираясь растягивать бракоразводный процесс до бесконечности. Глеб взбесился, лично забрал её, отволок к судье. После пришлось подмазать, где надо, чтобы развели с первого раза, без проволочек. Надоел цирк с бывшей женой, её звонки, бессмысленные угрозы, достаточно того, что изначально он поступал как законопослушный гражданин. Голованову, естественно, не отказали. Развод состоялся быстро, без присутствия Лии. Законно, незаконно, какая разница, если главное, чего хотел Глеб, он получил – свободу от чёртовой бывшей жены. Предстоял раздел имущества, но об этом Глеб не думал вовсе, хватило ума подсуетиться заранее. В тот день Лия вела себя, как похотливая кошка. Глеб едва удержался, чтобы не вышвырнуть её из салона автомобиля. Сильнее всего взбесило, что она знала, куда бить. Четырнадцать лет жизни с мужиком дают огромное преимущество, женщина знает наверняка, где тот ключик, который откроет дверь если не к сердцу, то к трусам. Именно к тому, что скрыто нижним бельём и брюками, упорно добиралась Лия. Решила пойти по дороге примирения самым коротким путём – сексом. Раньше срабатывало. Секс гарантированно мирил супругов. Но тогда ссоры были пустяковыми, по сравнению с изменой. И тогда в жизни Глеба не было Ирины Цыплаковой, вернее, она была где-то на периферии мыслей, спрятанная на самом дне воспоминаний, души, сердца, но в жизни не присутствовала. Сейчас появилась. Заявила свои права. Глеб согласился с тем, что он принадлежит Цыпе с ног до головы, начиная с сердца, заканчивая тем местом, куда недвусмысленно рвалась Лия. Глеб ещё раз покосился на пустое сиденье, перегнулся, резко открыл бардачок, вывалил всё, что там находилось: страховки, блокнот, несколько авторучек, влажные салфетки, запасная зарядка для телефона, Цыпина резинка для волос, какая-то мелочёвка, которая неизвестно как туда попала, презервативы. Три из них – привычной, проверенной марки, с нормальным сроком годности, без внешних повреждений – те, что он лично бросил в бардачок. Использовать презервативы, которые долго валились в перегретом на солнце автомобиле – паршивая идея, но лучше, чем не использовать вовсе. Именно поэтому они лежали там. Еще пара – от производителя, которого терпеть не могли и Глеб, и Ира. Покрутил «изделие номер два»: упаковка нарушена, достаточно нажать на квадратик из фольги, чтобы понять, что воздуха внутри нет. Зато по центру красовался след от укола иглой. В нормальном состоянии Глеб сразу понял, что презерватив испорчен. Невозможно не понять, даже если имеешь IQ меньше семидесяти. Единственный раз, когда он находился на грани невменяемости – перевал. На автомате воспользовался защитой, но разглядывать марку, проверять целостность до и после не стал. Попросту не мог. Да он имя своё бы не вспомнил! Именно в это время у Цыпа была овуляция. Чтобы посчитать менструальный цикл, не нужно медицинское образование – вот тебе и ответ на вопрос: «Как такое могло случиться?» В положении стоя, под ливнем, в состоянии невменяемости и самое забавное – молитвами бывшей жены. Спасибо, Лия! Твой план сработал, только с Цыпой. Глеб не выдержал, засмеялся в голос, ударился головой об руль, не обращая внимания на то, что перепугал сигналом несчастный Пежо103, а водители и пассажиры соседних машин подозрительно косятся на придурка в чёрном внедорожнике. Что ж… а теперь пора в Иркутск, прямиком в заросли голубой агавы. Бонус Коля и Нюта Нюта мельком кинула взгляд в окно – темень, вдали в свете фонарей мельтешил бесконечный снег. Если подойти вплотную к узкому подоконнику, посмотреть вниз, можно увидеть детскую площадку в таком же свете фонарей, искрящийся заледенелый снег, скрипучие качели. Бросить взгляд дальше – те же фонари, тот же свет, снова снег, снег, снег. Непроглядная темень. Полярная ночь. Вздохнула, выудила цветной карандаш, начала раскрашивать картинку: то, что Олежка назвал гадюкой – рисунок, которым необходимо было украсить реферат по природоведению. Он в это время старательно склеивал фигурки из картона – домашнее задание по чтению. До этого Нюта учила с ним стихотворение, считала яблоки, которые один мальчик дал другому, и долго думала, почему из полукруга можно нарисовать медузу, но нельзя парашют, если по факту – можно. До того шила карнавальный костюм Серёже. Она бы предпочла купить, но «хлопушек» в местном магазине не было. Зайцы были, волки, волшебники, человеки-пауки, а хлопушек не было. А всем мальчикам из младшей группы логопедического детского сада, куда с огромным трудом удалось пробиться, дали роли хлопушек. Бросить бы садик, всё равно Серёжа больше болел, чем ходил – спасибо Олежке, который носил все, какие только изобрела природа, болячки из школы – но жалко место. К тому же проблемы у Серёжки были, не проигнорируешь, домой же логопеда не вызвать: вечный бардак, болеющие за компанию дети и голосящий что есть мочи Алёшка. Сегодня младший орал три часа в обед, надрывался изо всех сил. Вот с таким, вопящим, пришлось собираться на улицу. Забирать Олёжку из школы, Серёжу из садика, потом идти в магазин. Там одному требовался киндер-сюрприз, при том, что аллергией обнесло мордашку. Второму писать. Третий просто орал – лёгкие разрабатывал, время от времени отвлекаясь на яркие упаковки. Посмотрит и снова орёт. Посмотрит и орёт. Посмотрит и… Попыталась что-то приготовить на ужин, как-то накормить детей обедом, собрать по дому игрушки, разбросанные грязные вещи и чистые, тоже разбросанные. Растащить по разным комнатам старших, чтобы уложить младшего спать, пока он продолжал реветь. А когда малыш всё-таки уснул, со шведской стенки свалился Серёжа, оглушив пространство воплями, от которых, естественно проснулся Алёшка. Пока Нюта успокаивала сразу двоих, Олежка вспомнил, что по чтению нужно склеить кукольный театр, по природоведению подготовить реферат про гадюку. У четверти класса грассирующая «р», а подготовить надо р-р-р-рефер-р-р-рат! В девять вечера игрушки валялись везде, включая родительскую спальню, ванную и туалет. Грязная одежда была перепутана с чистой и отправлена в корзину для белья. Пятна детского питания оставили следы по всей квартире, пока Алёша ел «сам». Ужин до конца не приготовлен: полусырая курица отправлена в холодильник, макароны проще выкинуть и сварить другие. Или не варить. Дети поужинали, Нюта и без углеводов жирная, а Коля… что Коля? Придумает что-нибудь, не маленький! Нюта раскрасила то, что Олег назвал гадюкой, заглянула в гостиную, которая давно превратилась во вторую детскую, убедилась, что там всё мирно: Алёшка сидит в манеже, время от времени подползает к ограде, выбрасывает игрушки, Серёжа забрасывает те обратно, вместе со скомканной одеждой и использованным подгузником. Никто не орёт, не падает со шведской стенки, не сообщает, что нужно принести поделку из природных материалов, не тащит мелкие детали конструктора в нос, не пытается слопать комнатный цветок, – лишь свалили и растащили по паласу землю – тишина, красота. В детской Олег «делал» уроки, уткнувшись в планшет, который, отдал маме перед тем, как отправиться заниматься. Выходит, стащил потихонечку, хитрец. – Олежек? – Нюта встала над старшим сыном, решительно протянула руку. – Ну ма-а-а-ам, – ожидаемо заныл Олег. Нюта не стала дослушивать аргументы, молча забрала планшет, развернулась и вышла из комнаты. Отправилась в ванную. Зачем, сама не поняла. Утопить планшет или утопиться самой? Разве о такой жизни она мечтала? Вот об этой панельной трёшке, беспросветном материнстве, бесконечной полярной ночи? Нет, конечно нет! Нюта помнила, что когда-то, совсем-совсем в детстве, они жили в большом городе. Она ходила с мамой гулять на благоустроенную детскую площадку, в садик с расписными стенами, по выходным – в зоопарк. Очень Нюта любила зоопарк, особенно белого медведя – большого и важного. Потом они переехали сюда, на Кольский полуостров. Здесь не было ярких площадок, зато были глупые дети в детском садике, а белые медведи, как поговаривали, иногда заходили на полуостров. Позже Нюта подружилась с девочками и мальчиками из детского сада, перестала бояться медведя – не глупый же он, прийти прямо в город, где полно военных, целый гарнизон! Но всегда помнила, что другая жизнь существует. Хорошо окончила школу, без единой тройки, поступила в институт, правда на заочный факультет, зато сразу устроилась на работу, пусть кассиром в крошечный продуктовый магазин, но с перспективой роста. Жила в уверенности, что всё у неё в жизни будет хорошо. Отлично будет. Именно так, как она и мечтала, глядя в зимние окна, где единственное, что видно – кружащийся снег в полярной ночи. Она обязательно посмотрит мир. Старую Европу, с её многочисленными памятниками. Цветастую Азию. Дальнюю Северную Америку. Мексику. Кубу. Любое направление, в любом конце мира – всё, казалось, лежало у ног.