Кажется, мы с ней пьем впервые в жизни. Наверно, тогда просто пришла весна, защекотало не греющее, но смеющееся солнце и снесло нам крышу. Мы молоденькие-красивенькие этакой подростковой, слепяще-яркой весенней красотой, от которой слепит глаза и заболевают головы у всех от зеленых пацанов до взрослых мужиков в возрасте. И нам так весело, что это видно за три версты, и слышно тоже. Наш «оттяг» пытаются стрелять у нас какие-то пацаны, такие же, как мы, прогульщики и тоже без вариантов затариться легально. А мы не жадные — делимся, знакомимся, флиртуем и угораем с теми пацанами, врем им, что сами тоже «из Марцана» и в таком составе гуляем парочками на Ваннзе. Когда тот сумасшедший мартовский день близится к концу, мы с Каро, с непривычки окосев, делаем вид, что подрываемся ехать с теми пацанами догуливать у них в Марцане, а сами в последний момент выпрыгиваем из метро, машем ручкой им на прощанье, бросаем воздушные поцелуйчики и дико и развязно хохочем вслед уехавшему поезду. Было это за каких-то пару недель до Михи и наших с Каро страстей по нему, которые, как видно, и взбурлили на буйной почве этих похождений. Затем уж больше ничего подобного не повторялось. Вспоминаю — и сейчас мне нечего ответить на ее: и выпустят меня отсюда, по-видимому, не скоро Тогда-то, в пятнадцать я, сама израдно поддатая, кое-как привезла ее потом домой. Дома ее после тех двух «пол банок» тошнило до отключки, даже до галлюцинаций каких-то. Я уже скорую ей набирала, когда она пришла в себя. Потом Каро закрылась у себя в комнате, а я выбрехивала ее перед предками — совсем разболелась ваша дочь, мол. Они лишь благодарили, что пробыла с ней. Теперь спрашиваю только: В Италии новые ужесточения? Она: А ты не знаешь? Я: Нет. Она: Кати, ты совсем выпала из жизни. У тебя что, сейчас кто-то есть? Вообще-то, на стеб по поводу выпадания из жизни я никогда не ведусь. С другой стороны, сейчас мой «кто-то» настолько неопровержимо существует в моей жизни, моей квартире, моем распорядке дня и — со сладкой, волнительной закономерностью — даже где-то у меня внутри, — что замалчивать его значит врать напропалую. Правда, сейчас как раз кажется, что, не будь у меня телевизора, вероятность, что этот «кто-то» согласился бы у меня поселиться, составила бы фифти-на-фифти, а то и меньше. И еще: когда он вернулся, то будто что-то во мне переключил, и вот я больше не испытываю потребности шифроваться ни перед собой, ни перед миром. Да, я живу с мужчиной и зовут его Рик. Разве не читала я, что, якобы, замечено у «звезд»: сначала новые отношения тщательно скрываются, затем аккуратно «не афишируются», но потом приходит время, и их выставляют напоказ, хвалятся, чтобы видели все. Уподобившись ВИП-персоне, рапортую Каро: Да. Но это же не Миха??? - истерит-пишет она. Опоздала, думаю — и слава Богу. Нет. Его зовут Рик. Мы начали встречаться еще до Нового Года. Она: Так чего ты мне плакалась, что под Новый Год одна осталась, застряла, встречать тебе не с кем? Терпеть не могу баб, которые ни за что не порадуются за других, потому что не в состоянии радоваться за себя. Их так тошнит от чужих россказней про счастье и благополучие, что они начинают приумножать выдуманные — чужие же — проблемы и неурядицы, тайком надеясь, что «номен эст омен» и окошко Овертона никто не отменял. Терпеть не могу. Но я же говорю, по отношению к Каро во мне чуть ли не с самых школьных лет установилось ощущение некоего морального и психологического превосходства, а значит, и терпимости. Подобная позиция позволяет терпеть ее гонево и все равно считать ее своей лучшей подругой. Во-первых, я старше чуть ли не на год, поэтому и умнее, и по жизни самодостаточнее. Во-вторых, никакой ее бред не в состоянии вывести меня из равновесия, хоть я и a) не плакалась, b) не застревала и одна не оставалась, c) встречать мне почти было с кем — чем мама хуже каких-то там мужиков? В-третьих, друзей, кроме нее, у меня почти нет, а ее я знаю с пятого класса. Нет, мы давно уже не те «сестры», однако воспоминания о тех незапамятных, до-михинских временах чрезвычайно помогают не зацикливаться на очередном ее заскоке. Вот я и не ведусь на ее туфту — хочет погнать, пусть гонит. Вкратце обрисовываю, что на Новый Год Рику нужно было уехать. Нахожу в себе силы, вернее, их даже искать особо не приходится, чтобы поведать, что до Нового Года у нас были «отношения без обязательств», затем мы решили съехаться и теперь живем вместе. Пишу об этом нейтрально, не впадая ни в романтику, ни в драматизм. Затем говорю себе, что Каро, итит-ее-мать, уже большая и если мне чего-то постоянно и не договаривает, то я перед ней шифроваться не обязана — и очень, очень сжато, оперируя одними только безликими и безэмоциональными фактами, рассказываю про меня и Миху. Срабатывает. В целом Каро воспринимает мои сведения, как некую сводку о погоде, ощутимо успокаивается и изъявляет желание быть представленной моему новому «партнеру», когда закончится «все это», и она снова сможет беспрепятственно «перемещаться из страны в страну». Каро «задабривается» настолько, что даже забывает поинтересоваться, где «он» работает. «Где работает» — признаться, ответ на этот вопрос достаточно заковырист. Тут мне теперь есть о чем порассказать, но я рада, что не приходится рассказывать Каро и ломать при этом голову, гадая, о чем говорить, а о чем молчать. *** Итак, Рик вернулся. Наверно, сам от себя не ожидал. Начнем с того, что мне нравится новое положение с ним: «мы разговариваем и даже друг другу вопросы задаем». Что бы там Рик ни «стрельнул» мне своими бесчисленными взглядами в день своего возвращения — положение это устанавливается в доме, частью которого он теперь тоже является. К его оставленным вещам «из коробки» — во время его... э-м-м... отлучки я их даже выстирала, за что сама потом себя презирала — присоединяются другие вещи, причем не только одежда, но и — кто бы сомневался — инструменты. В довершение всего Рик приносит откуда-то ноутбук, а это, будем откровенны, довольно знаково. Видеть его за этим гаджетом настолько же непривычно, насколько было, например, слушать из его уст немецко-берлинский мат, которым он крыл Миху в качестве сопроводиловки к физической расправе. Понедельник. Приезжаю со стройки. Изрядно хочется есть, но мне не привыкать подавлять чувство голода в виду отсутствия приготовленного ужина. Тем более, что сейчас заглушить его получается любопытством: из прихожей вижу его за ноутом. На мониторе, как мне кажется, вижу издалека нечто вроде техпаспорта какого-то оборудования. Рик углублен в изучение этой документации и совершенно не слышит моего прихода. Замечает меня только, когда я, тихонько переодевшись, уже у него за спиной — понимаю это, потому что он поспешно-привычным, тыкающим жестом включает затемнение монитора и тут же извиняется, оборачиваясь на меня: — Я по привычке. Затемнение, однако, не убирает. Вместо этого неожиданно обнимает меня за ноги, притягивает к себе и, целуя, сажает к себе на колени. Это странно и по-приятному непривычно. Я не пытаюсь в этом разобраться или вспомнить, делал ли когда-нибудь так Миха — Рик слишком сладко целует меня и слишком красноречиво пролезает руками ко мне под футболку, чтобы оставлять сомнение в том, чем мы с ним сейчас займемся. После — и правда очень сладкого — секса и ужина, приготовленного совместными усилиями «из чего было», ковыряюсь — выкладываю одежду себе на завтра. — Мне завтра опять на объект, — поясняю. Рик угорает при виде моей сигнальной жилетки: — А я думал, ты мне щас стриптиз в этом покажешь. И в каске чтоб. — Больше ниче не хочешь? — «возмущаюсь» я. — Больше — нет. Меньше можно. Без лифчика. И без трусиков. — Щас-с... — Так и быть — музон на твой выбор. Он чует, что мне давно уже смешно и жарко, особенно последнее, и раздевает меня, чтобы я могла одеться согласно его инструкциям. Затем, правда, забывает про инструкции, забывает напялить на меня униформу и про музыку тоже забывает. И вообще, мы с ним забываем о том, что я там должна была ему показать... *** — Тебе завтра во сколько вставать? — спрашиваю ночью уже в некотором забытье, правда. Мгновение он колеблется, будто соображает, говорить — не говорить, затем отвечает: — В пол восьмого. — Мне тоже. Далеко тебе ехать? — В Нойштрелиц. — Ничесе. Это ж час в один конец. — Когда как. — Так ты бери «мини», — предлагаю я спокойно. — Кого? – Мини. — Тебе ж на стройку. — Это в центре, я на транспорте быстрей доеду. Она у меня в гараже больше стоит. — А-а. Ладно, спасибо. — Ниче. Заправляй только. — Само собой. Мне вставляет от его непринужденного тона. Что ж, не теряем времени... — Давно там работаешь?.. — Недавно. Не работаю. — Как это? — Наезжаю. Смотрю, чтоб без херни всё. Несомненно, звучит, скорее, как рэкет, но мне кажется, я понимаю, о чем он. А ворчащая «угроза» у него в голосе — это мне, мол, чтоб не докапывалась. Не готов пока рассказывать, что ли... Я немного разочарована, но насчет машины слов своих обратно не беру, и назавтра на работу — или «не на работу» — Рик укатывает на «мини». ***