Шефу этого, однако, не поясняю — разворачиваюсь на ходу, взмахиваю у него перед носом накладной на люстру, лукаво улыбаюсь и иду догонять Йонаса. Йонас грузит в мини нас — меня, сварку и люстру — и предлагает: — Поехать с тобой? — Только если ты варить умеешь. Он не умеет и не успевает вовремя сориентироваться и сбрехать, что умеет. *** На самом деле возле дома меня поджидает Миха. Я обмолвилась ему про намечающийся «крупный ремонт», он и вызвался приехать — условно, чтобы хотя бы попытаться помочь мне заняться люстрой. От ощущения чего-то, похожего на признательность, позволяю этому самому помоганию начаться с секса, который у нас с ним потихоньку превратился в дежурный. Черт его знает, Миху, чего он ищет у меня. Вернее, он не из тех, что заморачиваются с долгими поисками, а значит, нашел уже. Что нашел? Было бы интересно, я бы давно спросила, но мне неинтересно. Я не копаю насчет этих его «скучал» и не ворошу воспоминаний про Аргентину. По-моему, всем нам просто холодно, вон, в Берлине то и дело люди замерзают. Вот и мы с ним ищем, где погреться. Я даже предоставляю для обоюдного согревания собственное жилище и себя в придачу. Я согреваюсь и согреваю. Мне хватает до следующего раза, которого не жду, но который наступает как раз тогда, когда наступает и это оказывается вовремя. И никакого привыкания. Миха чуток в постели. Чуткость его проявляется в том, что во время секса он больше не произносит лишних слов и не задает лишних вопросов. После — тоже. Да и к чему, если, к примеру, разъяснил он уже вопрос с контрацепцией? Больше и спрашивать-то не о чем. А я, оказывается, люблю, когда не нужно ничего объяснять и привыкать тоже не нужно. Наверно, поэтому не гоню его. Но сегодня Миха удивляет меня. Спальня, подготовленная мной к «работам», временно недоступна. Мы с ним в кресле в гостиной. Он на мне и во мне и только что дал мне кончить. Когда изливается сейчас в меня, неожиданно глухо бормочет мне в макушку: — Жаль... Затем смотрит мне в глаза и, будто не удержавшись, страстно целует мой рот, пока во мне не отпульсировали еще его разрядки. Хотел спровоцировать переспросы — не дождется: я его к себе не тянула и не буду спрашивать, чего ему жаль. Моюсь в душе, не закрываясь по привычке, а Миха, не стесняясь, заходит ко мне в ванную и тоже возится у раковины. Ему несвойственна чрезмерная нерешительность, вот он и спокойно открывает шкафчик, вытаскивает коробок с контрацептивами и словно показывает его мне, вглядываясь в меня сквозь запотевшую стеклянную дверцу. Этого, что ли, ему жаль? «Маловероятно». Стараюсь максимально красноречиво изобразить это слово, эту мысль у себя на лице, пока по мне стекают горячие дождики. С наслаждением согреваюсь под душем, предвкушая обед с Рози у индуса. Миха ставит коробок на место и еще некоторое время наблюдает за мной, затем подает полотенце. Когда я вытираюсь, даже делает мне навстречу полу-движение рукой, будто предлагает вытереть спину. Не игнорирую его, но спину вытираю сама. Замечаю, что Миха не рвется вешать люстру, но этого и следовало ожидать. Где-то раздается вой сирены, и мы с ним подходим к окну. Час дня. За окном в морозно-мутной пелене мерцает тусклое подобие солнца. Мы вглядываемся в эту пелену, словно пытаемся просмотреть в ней окошко, а в нем — красную машину скорой помощи. — Пообедаем? Когда-то я должна была бы расценить подобное Михино обращение ко мне, как просьбу приготовить обед. Или разогреть. — Я распланирована, — спокойно отказываюсь теперь. Что может, «в следующий раз», не прибавляю. Внезапно Миха поворачивается ко мне и говорит: — Запорол тогда — простишь? Глаза его пытливо вглядываются в меня. Ему нужно знать ответ, чтобы от него плясал его дальнейший план действий. Пожимаю плечами. Чего прощать? — Простила. Кажется. Отогнала тогда все мысли, так было легче. Ведь это не он виноват, что... скинула тогда. А что изменил, уже давно затерлось. Теперь он ей со мной изменил — ну и что? Изменит и она ему когда-нибудь. Коллективная измена. Да, кажется, простила. Не знаю. Не задумывалась над этим, наоборот — отгоняла, забивала. Но ему не это нужно. — Вернешься? Вернуться? Смотрю на него в упор. Говорю резче, чем задумывала: — Нет. — Почему? — Не люблю. Не люблю. Это, возможно, не так жестко, как «не люблю тебя» ... Он никогда не цеплялся к словам, но разъяснять все равно любил. Так и сейчас: — Почему тогда?.. ...дала? Давала? — Не знаю. Какая теперь разница. Но... поняла как раз. Не знаю. Мне кажется, Миха редко слышал от меня эти два слова в сочетании. Не слышал никогда. Наверно, теперь ему нужно разобраться, что с ними делать и делать ли вообще что-то еще. Чувствую, мне и правда самой придется разбираться и с люстрой, и с панно. Миха уходит. Я не прислушиваюсь к его удаляющимся шагам — они звучат сами по себе, создают настроение. Я чувствую это настроение только, когда оно проходит, а проходит оно от того, что в этот самый момент мне звонит Рик. Ах да, думаю, был там еще и такой. А он — мне так, с налету, рыча: — Добивалась чего-о?! Я — в тон ему, не рыча, правда: — Узнал ка-ак? Следил? — Кто он? — Муж. Экс. — Блять. Че еще за секс. С «экс». Не собираюсь давать ему пояснений. Не собираюсь никому давать пояснений — ни себе, ни бывшему мужу, ни, тем более, этому. Тоже мне, нашелся. Ну, в общем, не собиралась, но как-то само рвется наружу: — Да? А я тебя о чем-нибудь спрашиваю? Хочешь, спрошу?.. Молчишь?.. — Я еду к тебе. Сбрасывает. Интересно, если я перезвоню и скажу, что уезжаю на работу и у меня нет времени, это его остановит? Вспоминаю, как мы с ним познакомились и решаю, что, наверное, нет. ***