— Еще одна? Опять общалась с ним? — в голосе послышалось недовольство. Я встала с кровати, выпрямилась и осталась стоять на расстоянии пары шагов. Усмехнулась и подняла правую руку. Взгляд брата скользнул по моему телу, задержался на груди, но потом, хоть и с трудом, поднялся к моим глазам. — Нет, Влад, не еще одна… Я хохотнула от избытка эмоций и пошевелила пальцами, словно вытаскивала монету из воздуха. В чем-то так оно и было. Зажав ее между пальцами, показала брату. — …Та же самая. Он изумленно опустил взгляд на свою пустую ладонь, снова поднял взгляд на меня. — Как? Я бросила монету ему, и он ловко поймал. — Следи внимательнее. Он сжал ее в пальцах, не отрывая взгляда, и когда я шевельнула рукой, возвращая монету себе, у него она просто пропала. Словно он моргнул, и ее не стало. — Как ты это сделала? — повторил он свой вопрос. — Легко, — я снова хохотнула, довольная собой. — Я просто захотела. И вдруг меня словно током ударило. Слова Михаила прозвучали эхом в моей голове. Ответь мне. Почему? — спросила я. А он сказал: Откуда мне знать? Смог и все. Потому что захотел. Все просто. Все действительно просто. Он захотел. Он даже в белой комнате выжил потому, что захотел выжить. Пусть ради меня, но захотел. — Вероника? — брат встревоженно сел на кровати, спустив ноги. — Ты побледнела. Как себя чувствуешь? — Потому что захотел, Влад, — изумленным шепотом проговорила я. — Вот ответ. Вариум. Все дело в вариуме. Я подняла ладонь с монетой перед собой и посмотрела на нее. Вариум может все, надо только захотеть. Монета по моему желанию приподнялась на ладони, взлетела на пару сантиметров и закрутилась в воздухе. Мир закружился перед глазами. — Вероника! — встревоженный окрик брата, и я потеряла сознание, упав в его руки. Осознание — Кайрадж! — я кричала изо всех сил. — Ка-айра-а-адж! Я звала его, не приходя в сознание. Но он услышит. Он должен услышать. Ведь монета не имеет значения, она — проводник для моих мыслей, костыль для убогого человеческого разума, не умеющего ходить. На самом деле это я, а не монета, звала своего бога раньше, и теперь, когда осознала это, мне не нужен был костыль. — Кайрадж! — Вероника… Ныне в этом слове звучала масса всего. Он словно гладил меня приветствием. Хотелось ликовать и радоваться, как ребенок. Он был рад меня видеть, хотя испытывать чувств не мог, но выражал свое отношение как умел. — Я нашла ответ, Кайрадж! Нашла! Михаил остался, потому что захотел! Вариум позволяет сделать все что угодно! Это и есть ответ? Скажи да! — Да. Я уже возликовала, ожидая похвалу за успешно выполненное задание, но Кайрадж продолжил. — Ты почти сделала это. Остался лишь шаг. — Я же нашла ответ! Какой еще шаг?! — Подумай, в чем ты ошибаешься. Я помолчала. Ликование спало, мозг заработал на всех оборотах. В чем я ошибаюсь? Голова опять начала гудеть. — Мысли. Всегда мысли. Выходи за рамки. Смотри со стороны. Каким был бы мир, если бы ты была права и зараженные вариумом могли бы все? — Да хаос был бы. Они бы тут устроили… Ну, они просто не понимают, что могут все. — Не закрывай глаза, не принимай очевидное за истину. Мысли. — Да чтоб тебя взяло, — выругалась я, голова опять начала гудеть. — В них вариума что ли недостаточно? Или им мешает что-то другое? Кайрадж молчал. Ждал моего ответа сам. — Им мешает не незнание, — сообразила я. — Они не могут выйти за рамки и мыслить. Они сами себе мешают. — Лишь безумец способен покинуть рамки разумного, — подтвердил Кайрадж. — Лишь на грани безумия человек допускает возможность выйти за эту грань. Потому что видит, что границ нет. И чем более безумен человек, тем дальше он может выйти за границы, которые нормальный человек ставит себе сам. Все верно. Ты молодец, Вероника. Я расслабилась от охватившего меня умиротворения. Мой бог доволен, и вопрос больше не мучает меня. Было ощущение, что я знаю все. Мне было просто хорошо. — А теперь я покажу тебе то, что твой брат скрывает от тебя. Смотри внимательно. И мысли. Я насторожилась, но спросить ничего не успела. Мир вокруг прояснился, и мы оказались в той комнате, где я лежала, только я сейчас незримо наблюдала. Прямо сейчас я видела Влада, который сидел в кресле напротив камина с любимым револьвером в руках. Он крутил в руках револьвер, задумчиво глядя на огонь. Я тоже перевела туда взгляд. Всегда любила сидеть с ним перед камином, глядя на огонь. В детстве брат часто сидел так со мной. Обычно в такие моменты у меня бывал в руках стакан яблочного сока, а у него — книга, которую он читал мне. Такие смутные и почти забытые воспоминания, что кажутся нереальными. Стояла тишина. Появилось желание забыть все, что было. Всю свою жизнь. Захотелось вернуться и стать теми, кем нам уже никогда не быть — детьми, не знающими, что такое настоящая жизнь. Что такое предательство. Боль утраты. Равнодушие в глазах, которые смотрят на тебя. Серые краски мира. Внимание привлек тихий звук. Он сидел, задумчиво раскручивая барабан револьвера. Раз, другой, третий. А потом он быстро приставил оружие к виску и спустил курок. Тихий щелчок возвестил об отсутствии патрона. Влад вздохнул и опустил оружие обратно к себе на колени, а сам откинул голову на кресло. — Влад! — я хотела прокричать это, но проснулась, и продолжение он уже слышал. — Ты рехнулся?! Я вскочила с кровати и бросилась к удивлённому брату. Схватив револьвер с его коленей, я открыла патронник: пять пуль на шесть отверстий. — И как это понимать, Влад?! Это даже не русская рулетка, это откровенная попытка сдохнуть! — Видела меня во сне? Или наяву? — разумеется он понял, что так резко я проснулась не просто так. Я не собиралась отвечать. Моему возмущению и злости не было предела. Да что он себе позволяет? Решил тут сдохнуть? Следующая мысль меня молнией пронзила: а ведь он уже давно тут сидит. — Сколько, Влад? Отвечай немедленно! — Что сколько? — спокойно уточнил он, соизволив наконец ответить мне. — Сколько ты уже попыток сделал? — Достаточно, — уклончиво ответил он и снова вздохнул. — Смерть не хочет меня, Ника. Я не понимаю почему. Если есть хоть малый шанс на спасение, я спасусь. Дай, — он протянул руку за оружием, я с сомнением протянула ему револьвер. — Смотри сама. Он начал раскручивать барабан. Я наклонилась и схватила его за руку, заглянула в глаза: — Не надо, Влад. Совпадения случаются и не такие. Не надо играть с судьбой. Я не хочу, чтобы ты по дурости вышиб себе мозги у меня на глазах. Не надо, — мой голос под конец стал даже почти умоляющим. — Не бойся, Ника, ничего мне не станется. Он перехватил мою руку, прижал к своей ноге и взвел курок, приставил себе к голове. Я как завороженная следила за тем, как его палец нажимает на курок. Будто в замедленной съемке, медленно со щелчком курок возвращается на место и воцаряется тишина. Пустой. Единственный из шести, и снова выпал именно он. — Это уже двадцать шестая попытка, сестренка. Хочешь двадцать седьмую? Можешь даже сама спустить курок, — он протянул оружие мне и посмотрел в глаза. Там была пустота. Глухая, мертвая пустота апатии. Он не хотел ничего. Взгляд был потухшим, равнодушным. Я вдруг отметила, что несмотря на мою наготу, он не обратил внимания на мою грудь. В голове закрутились шестеренки мышления, завихрились мысли, я как будто уже знала, что происходит, но никак не могла догадаться. — Да что с тобой? — я взяла его лицо в ладони. — О чем ты думаешь сейчас? — Отпусти, — он повел головой, пытаясь высвободить ее из моих рук. Что-то такое было в его интонациях. Что-то витало здесь в комнате его эмоциями. Обреченность? Нет. Апатия? Не то. Усталость?.. А может, все вместе. Я прекрасно знала Влада. У него случалось подобное настроение и раньше, но редко, и достаточно было одного задания, чтобы он пришел в себя. Словно животное, которому нужно было все время разминать лапы. Борьба с порождениями Зоога и гхаттитами приводила его в себя. А сейчас с ним случилось что-то более глубокое. Я напрягла память и логику. Вспомнилось, как он после взрыва в доме собирался сражаться с гхаттитами без меня. Как потом пошел на встречу к государю, самоубийственную, надо отметить. И как сегодня играл со смертью. И он был таким с того самого момента, как я встретила его в том доме. Все эти разы он играл со смертью. И делал это осознанно. — Какого черта, Влад? — я крепче сдавила пальцы на его лице, не позволяя высвободиться. — Расклеился совсем. Ведешь себя, как тряпка. Хватит изображать уставшего от жизни старика. Хватит строить из себя мученика. Ты живой. Живее всех живых. Прекращай этот бред! — Ника, отпусти! Он нахмурился, приказал, но в его голосе чего-то недоставало, словно какого-то стержня, который всегда раньше заставлял меня делать то, что он приказывал. Впрочем если задуматься, после заточения он и правда изменился. Стержня, кажется, и не было, а я боялась его, видимо, лишь потому, что помнила. Попросту не заметила, что он больше не имеет надо мной власти. И я усмехнулась, в душе всколыхнулось злорадство. — А ты меня заставь, — я склонилась к самому лицу и почти прошипела это в его губы. — Немедленно. Убери. Руки, — четко и властно произнес он, пристально глядя мне в глаза. Но на этот раз я не повелась на свои старые привычки. Смотрела на него взглядом, оценивающим заново. И я вдруг поняла: не держит. Он больше не держит меня. Я ощутила себя зверем, который почувствовал слабину надсмотрщика и наконец сорвался с цепи. Ликование было таким сильным, что я не выдержала и расхохоталась. — Заставь меня, Влад! Заставь! — мой голос с ликующего сменился на кошачий, с нотками соблазнения. — Ты ведь знаешь, что нужно сделать. Начнешь с пощечины. Потом повалишь меня на пол. Я конечно же буду сопротивляться, я ведь не хочу, чтобы ты сделал это. Ты скрутишь руки и заткнешь рот, потому что я буду пытаться кричать. А потом ты изнасилуешь меня. И мне ничего не останется кроме как смириться, как делала всегда. И я останусь. Потому что побоюсь пойти тебе наперекор. А пока я слушаюсь, ты гладишь меня, холишь и лелеешь, и так даже можно жить.