Я не узнавала Милану. В нее словно бес вселился. Она кричала, топала ногами и обвиняла меня во всех смертных грехах, нисколько не стесняясь в выражениях, не обращая внимания на плач проснувшейся Агаты. Она ненавидела меня. — Я с ним не спала, — отрезала я, поднимаясь.Ушла в гостиную, взяла племянницу на руки и молча вернулась в кухню. Достала из холодильника детское пюре, ложку и села на табуретку. — Зачем ты вообще с ним виделась? — топнула ногой Милана. — Так нужно было. — Ты… Ты знала, что он мне нравится. Знала. И специально с ним, да? Ты все делаешь так, чтобы мне было плохо! — Правда? Боли не было, обиды тоже. Только осознание, что Марат был прав — мое самопожертвование никому не нужно. Я та жертва, о которой он говорил, о меня просто вытирали ноги, пользуясь моей добротой и заботой. — Марат, значит, — зло прошипел Вадим. — Ты с ним трахаться ночью ходила? И не ночевала дома тоже из-за него? — Что? — ахнула Милана. — Ты… ненавижу! Он мой, поняла? Марат мой, он ревнует меня, защищает меня, приезжает по первому звонку. Ты ему не нужна, поняла? Он играет с тобой, чтобы задеть меня, потому что приревновал. — Да, — согласилась я, — все именно так. Молча поднялась, передала Агату Вадиму и постаралась уйти, но Милана схватила меня за локоть: — Не смей больше с ним видеться, поняла? Иначе ты мне больше не сестра. Я выдернула локоть, вышла в гостиную, надела свитер потеплее, не обращая внимания на недовольство Миланы и Вадима. Взяла заряженный телефон с тумбочки, надела обувь, куртку, шапку, не чувствуя ничего. Мозг выключил тумблер, отвечающий за чувства. — Куда ты? — спросил Вадим, когда я потянулась к дверному замку. — Трахаться с Маратом, — улыбнулась я так, что он вздрогнул. Медленно вышла, заперла дверь и, пошатываясь, спустилась на два этажа ниже. Достала телефон, разблокировала его, набрала номер Тани. Он оказался выключен. Тогда я зашла в мессенджер, нажала на значок микрофона и заговорила мертвым безэмоциональным голосом: — Ты мне нужна, слышишь? Ты мне сейчас как никто нужна, Таня. Побудь хоть немного старшей сестрой, прошу. Я не справляюсь, я ломаюсь. Прошу, позвони мне, встреться со мной, ты так мне нужна. Убрала палец с кнопки, дождалась, пока сообщение уйдет, и медленно побрела на улицу. Метель стихла, под ногами шуршал снег, напоминая, что я еще жива. Пока жива. Не глядя по сторонам, просто шла куда глаза глядят. — Мария, присаживайтесь, — суетливо отводя глаза, просит доктор. — Я с ребенком, ничего? — смущаюсь я. — Не с кем оставить. — Эм-м-м, зря, конечно. Разговор будет сложным. — Говорите, — решительно прошу я. — Пришли ваши анализы и… — Не тяните, — прошу я, внутренне холодея. Я чувствую, как все внутри покрывается коркой льда. Доктор молчит и собирается с силами. Встает, задумчиво потирая подбородок, и достает снимок. — Я по-простому объясню. Мария, у вас опухоль в голове размером примерно с грецкий орех. Я долго не звонил, консультировался с коллегами, — доктор берет паузу. — Неоперабельная. Никто не возьмется, опухоль без четких границ, огромных размеров, у дыхательного центра. Риск, что вы умрете на столе, слишком велик. — Я умру? — голос надломленный, не мой. Врач опускает голову и громко выдыхает. — Сколько мне осталось? — Никто не знает. Неделя, месяц, год. Я не знаю. Но будем оптимистичны. Вот визитка отличной клиники в столице, у них есть необходимое оборудование, но гарантий никто не даст. — У меня нет таких денег, — я опускаю голову и сильнее прижимаю к груди Агату, — а если и найду, то гарантий никаких нет, верно? — Нужно попробовать. — Какова вероятность, что я выживу? — спрашиваю в лоб. — Мала. Очень, — доктор отводит взгляд и говорит почти шепотом. — Но вы попробуйте. Возьмите визитку, вот ваши анализы, снимки, диагноз. Возьмите, Мария. Реальность плывет, осознание не приходит. Я в дурном страшном сне и скоро проснусь. Беру папку с документами, Агату и медленно иду к выходу. Нет, это неправда, это все не со мной. Это сон, я жива и буду жить еще долго. Я увижу, как растет Агата, как она идет в первый класс, отпраздную ее выпускной. Я обязательно стану счастливой, найду свою любовь и узнаю, каково это — любить. А диагноз — это неправда. Со мной такого не могло приключиться. Не мог бог меня так наказать. Не мог. Выхожу на улицу и выбрасываю документы в мусорное ведро. Этого нет. Этого нет. Нет диагноза, нет опухоли, и подтверждения этому нет. Еду домой с Агатой, глядя на себя со стороны. Нужно жить здесь и сейчас. Нужно помочь Марату, да, его маме нужна помощь. Варю суп, снова собираю Агату и делаю вид, что все хорошо, потому что так и есть. А потом отталкиваю Марата. Я вижу, как он смотрит на меня. Вижу, что мы сближаемся. Я все понимаю и сама к нему тянусь. Но я не имею права сближаться ни с кем больше. Не хочу. Мне больно. Я шла, низко опустив голову, и прокручивала в голове слова доктора. Понимала, что начинаю сходить с ума. Жалкий уход, жалкая, серая прожитая жизнь. И все те, кого я считала близкими, меня ненавидят. Все. Я свернула за угол и осмотрелась. Я оказалась во дворе общежитий, где сдавали комнаты. Голова закружилась, я взглядом нашла лавку и побрела к ней. — Маша? — услышала за спиной голос, от которого все мышцы в теле заныли. Резко обернулась и встретилась с диким взглядом черных глаз. Марата шатало, в глубине его зрачков плескалось безумие. Он стоял напротив, спрятав руки в карманы, и, кажется, не верил себе. — Что ты здесь забыла? — рявкнул он. — Я… гуляла, — прошептала я. — Возле моего дома? — Я не знала, что ты здесь живешь, — растерянно призналась я. — Не знала, — он криво усмехнулся и пошатнулся. — Ты пьян? — испугалась я. — Хуже, Маша, — прохрипел он, делая шаг ко мне, — хуже. Подошел, схватил за плечи и потерся носом о мою щеку. По телу пробежали мурашки, а я сглотнула. — Я, по-твоему, кто, Маш? — горячо заговорил он. — Я для тебя кто? Жилетка, в которую можно поплакаться? Спаситель? Или жертва, которую нужно спасать? Кто я, Маша? Почему ты смотришь на меня как на мужика, которого хочешь, но отталкиваешь? Почему? Я плохой для тебя? Бедный? Неправильный? Почему, Маш? Все ж хорошо было, почему так? Он тряс меня за плечи и рычал. Буквально. — Ты… — выдавила я, сквозь ком в горле. — Да крышу ты мне двинула, понимаешь? Никого к себе так близко не подпускал, как тебя! Ты мне ни днем, ни ночью покоя не даешь, сука. Понимаешь, нужна ты мне! И я стараюсь, стараюсь быть для тебя хорошим. Я учусь заботиться. Почему ты меня отталкиваешь? — Потому что нам это не нужно! — взорвалась я. — Тебе это не нужно, Марат! Зачем я тебе? Я умру скоро, понимаешь? Умру! У меня опухоль в голове. А у тебя и так проблем хватает, зачем тебе я такая? Отпусти, забудь, живи. Слышишь? Ты… — Что ты сказала? — его голос охрип, а в глазах отразился ужас. — Я обманула тебя днем. Врач сказал, что у меня опухоль, неоперабельная. Вот тебе моя правда. Я не имею право сейчас сближаться с тобой. Ты… Это насмешка судьбы такая, что ты оказался единственным близким мне человеком за последние годы. Только с тобой я могла говорить обо всем, и ты не жалел меня, а говорил правду в лицо. И… Прости меня, что вывалила всю правду, но врать тебе я не хочу, а притворяться, что все хорошо, у меня нет сил. Я правда не знала, где ты живешь, случайно забрела сюда. И я пойду. Я попыталась вырваться, но Марат рывком притянул меня к себе, схватил за шею, заставляя посмотреть ему в глаза, медленно наклонился и прошептал мне в губы: — Ты никуда не пойдешь. — У тебя и так проблем хватает, не надо, — взмолилась я. — Это мое дело. Пойдем, ты замерзла. — Куда? — Ко мне, — отрезал Асманов и взял мою ладонь в свою.