– Здравствуй, любимый. У нас что, появился внебрачный ребенок? Я же тебе много раз говорила: «хочешь гулять – добро пожаловать, но не в ущерб остальным членам семейства». Холод Карина Керимовна – немолодая уже женщина сорокадвухлетнего возраста, татарской национальности. По всему было видно, что глава этой яркой ячейки общества, являясь истинно русским мужчиной, предпочитал, тем не менее, представительниц противоположного пола, не являвшихся таковыми. Супруга была наполнена огромным высокомерием и какой-то даже надменной амбициозностью. Не смотря на то, что находилась она у себя дома, хозяйка была одета в красивое вечернее темное платье, украшенное металлического цвета блестками и в тон ему туфли на каблуке. Ее фигура отличалась неестественной возрасту стройностью, выставляя на показ сохранившиеся в своей привлекательной красоте первоначальные формы. Ее грудь выпирала, таз и талия выделялись изящными характерными линиями. Продолговатое лицо было просто прекрасно, хоть и не являло собой уже той непререкаемой свежести, какой обладало некогда в юности; чуть зауженные темно-карие глазки «светились» «живостью», твердым характером, умом и непреклонностью и были украшены густыми естественными ресницами, поверх которых на веках красовался не вызывающий макияж; прямой небольшой носик на конце имел еле заметное утолщение, придавая ему сходство с маленькой вишенкой; небольшие пухлые губки светились яркой красной помадой; средние ушки несколько отступали, скрываясь за длинными волнистыми черными волосами, сведенными на сторону длинной восхитительной челкой, закрывающей правый глаз. Весь вид этой немолодой уже женщины «дышал» уверенностью и полновластием. Ее прямой вопрос, заданный без какого-либо стеснения, требовал такого же откровенного разъяснения. Неспешной походкой пройдя за свой стол, располагавшийся у окна, Владислав жестом руки предложил супруге сесть напротив него на установленном для этих целей мягком кресле, обитом дорогой прочной кожей. Как нетрудно догадаться с объяснениями он не спешил, обдумывая разумность своего поведения. Карина исполнила его бессловесное указание и, удобно устроившись, положив ногу на ногу и обхватив руками колено, принялась ждать, когда ей ответят. Затягивать дальше молчание было попросту неприлично, и хозяин, чтобы хоть что-то сказать, задал встречный вопрос: – А, позволь спросить, дорогая супруга, откуда тебе все это известно? Ты что, следишь что ли за мной? – Как же, дорогой, за тобой не следить, – с недружелюбной усмешкой заключила красивая женщина, – если твои, вроде, невинные шашни заканчиваются рожденьем ребенка, тем более, насколько мне стало известно, что появился он на свет не вчера. Мне непонятно только одно, как ты до сих пор умудрялся скрывать его ото всех, в том числе, от меня? – На это я могу ответить откровенно и абсолютно бесхитростно, – промолвил хозяин этого дома, озаряясь виноватой улыбкой, – я сам не предполагал, что она существует и узнал об этом только сегодня, когда ей потребовалось оказать непременную срочную помощь. – И в чем же она выражалась? – поинтересовалась Карина, которой нанятый ее сыскной человек доложил только то, что ее муж обзавелся внебрачным ребенком, не доложив, при этом, подробностей (он сам узнал это от своего приставленного за бизнесменом агента, не успевшего еще предоставить всех мельчайших подробностей, но, поскольку, такие дела не терпят никаких отлагательств, нанимательница тут же была поставлена в курс). – Девочка попала в аварию, – продолжал, между тем, Холод, – и ей потребовалось срочное переливание крови. Группа матери не соответствует резусу-фактуру, поэтому пришлось обратиться ко мне. Надо было срочно спасать неповинного ни в чем крошечного ребенка и я, как сострадательный гражданин, сразу же согласился, но и – только: никаких обязательств по ее воспитанию я пока-что не принимал. – Пока!? – ухватилась за это неосторожное слово супруга, вскидывая кверху великолепные брови и выпучивая прекраснейшие глаза, – То есть ты хочешь сказать, что это непременно случится? – Здесь я ответить пока не готов, – пожал плечами мужчина, скривив в недоуменной мине лицо, – я сам еще нахожусь в неожиданном шоке и еще над этим не думал. Время покажет, а сейчас нужно только молиться, чтобы малышка осталась жива. На этих слова высокомерная женщина встала и, гордо вскинув свою прекрасную голову, одновременно придавая фигуре аристократическую осанку, с неподражаемым видом полного отчуждения презрительно произнесла: – В таком случае, пока ты не определился с этим ребенком, иди поживи отдельно, а чтобы тебе было не сильно сладко, поскольку все активы нашей компании записаны на меня, я намерена заморозить тебе все счета. Это понятно? – Но почему так категорично? – удивился мужчина, первый раз получивший от жены такое непревзойденное по своей строгости наказание. Он, не переставая, развлекался на стороне, но чтобы Карина оказалась столь непреклонна, такой прецедент раньше не проявлялся. Да, она его постоянно журила, но никогда еще не доходило у них до того, чтобы супруга указала мужу на дверь. Видимо он, действительно, появлением внебрачного маленького ребенка сильно задел ее благородные чувства. Про то, что она заморозит счета, женщина душой не кривила, поскольку весь бизнес, который у них имелся сейчас, был «сколочен» ее покойным родителем и перешел дочери по наследству. Владислав со своей предпринимательской хваткой только развивал его дальше, основным же акционером являлась его любимая женщина. Нетрудно догадаться, что находясь в этой жизни среди «акул» крупного бизнеса, он не упускал такую возможность из виду и успел создать себе тайное от жены состояние. Оно не было столь большим, как основное их дело, но на безбедную жизнь бы хватило. Поэтому, услышав такое невольное приказание, он нисколько не огорчился, а только ждал, когда жена разъяснит ему, чем этот раз отличается от предыдущих. – Я не желаю жить на «пороховой бочке», – с достоинством разъяснила Карина, указав одновременно супругу на дверь, – одумаешься, придешь. Этой дочери в твоей жизни быть не должно. Застегивая пиджак, поднимаясь со стула, Владислав Александрович направился к выходу из своего кабинета. В дверях он столкнулся со своим сыном, который возвращался с вечерней прогулки. Холод Кирилл был молодой человек двадцатитрехлетнего возраста. Он был еще не женат и жил в доме родителей. Высокий, статный с горделивой осанкой он являл собой воплощение обоих родителей. Высокомерие и предвзятость он взял от своей матери, а быстроту мысли и определенное добродушие от другого родителя. Внешне он был похож на отца. Атлетическая фигура, спортивной формы, была без каких-либо признаков полноты. Одетый в черную джинсовую рубашку и синие джинсы, под такого же цвета кроссовки, молодой человек смотрелся, как обычный парень его возраста, ничем не выделяясь из общей «толпы». Внешний вид его, однако, имел и ряд отличий. Разнясь с широкоскулым лицом Холода-старшего его облик был несколько худощав. Такое же вытянутое лицо с гладкой кожей было не словно отлито из бронзы, а имело более смуглый оттенок; голубые глаза были светлы и походили на бескрайнее небо; прямой небольшой нос имел небольшую горбинку; средние ушки в точности, как у матери, чуть отстояли в разные стороны, не создавая, при том, признаков лопоухости; волосы, перемежаясь от обоих родителей, имели светло-русый окрас и были уложены аккуратной короткой прической, сведенной с права на лево. В воздухе кабинета словно витала некая напряженность, что не ускользнуло от внимания сына. – Что у вас тут происходит? – спросил он, обращаясь к обоим присутствующим. – Пусть папа попробует объяснить, – сразу же заключила Карина. – Я пока поживу в другом месте, – разъяснил Владислав, продвигаясь на выход, – мы с мамой не нашли понимания в одном серьезном вопросе, а подобное разногласие не позволяет нам оставаться с ней под одной крышей. Что это такое – это наше сугубо интимное дело. Надеюсь, ты меня понимаешь? Парень удивленной миной посмотрел в сторону второго родителя, и та, удовлетворившись таким объяснением, сложила на груди свои руки и в подтверждение сделала молчаливый знак головой. Отец не стал больше задерживаться и направился уверенной походкой на выход. Подниматься наверх и прощаться с несовершеннолетней Дамирой (его дочь от Карины) он посчитал в данному случае нецелесообразным, переживая за ее еще детскую психику. Он сел в свой внедорожник и тут же направился в трехкомнатную квартиру, приобретенную им тайком от супруги. Когда он ушел, сын, оставшись наедине со своей матерью, все-таки, не желая оставаться в полном неведении, вкрадчивым голосом произнес: – Так может, мама, ты мне все-таки скажешь, что у вас здесь приключилось? Почему ты выгнала папу? Мысль о том, что родитель мог покинуть дом по какой-то своей личной прихоти, молодому человеку не могла прийти даже в голову. Он прекрасно знал, как тот дорожит их общественным положением и общим благом семьи, и был абсолютно уверен, что подобное мнение его уж точно не посетит. – Ты уже взрослый, сынок, и должен меня понимать. Я давно терплю его пристрастие к молоденьким девушкам и относилась к этому достаточно снисходительно, пока он не дошел до того, что разрешил одной из них родить себе дочку. – Как? – удивленно воскликнул молодой человек, – Значит у меня есть другая сестра, кроме нашей Дамиры? – И этот туда же, – с недовольным видом воскликнула женщина, – я ему говорю, что отец нас опозорил, ведь если тайные связи утаить еще можно, то внебрачного ребенка точно не скроешь. Ты только представь себе, как я буду выглядеть в глазах всех своих приличных знакомых. – Извини, мама, – спохватившись, промолвил Кирилл, отводя в сторону взгляд, в котором играли хитрые «искры», – я не подумал. Что же нам теперь делать? – Ничего мы теперь сделать не сможем, – с сожалением заключила хозяйка этого дома, – главное, чтобы отец не признавал эту девочку, тогда неприятной огласки избежать еще будет возможно, но он видишь: пока еще не решил, что будет делать, а почему-то вдруг вспомнил, что у него есть какая-то человечная совесть. Когда он бегал от верной супруги по «бабам», ничего такого он не испытывал. На этом беседа вынужденно закончилась, так-как в помещение кабинета вошла с озабоченным видом Дамира. Молодая шестнадцатилетняя юная девушка – она очень походила на мать. Ее фигура обладала девичьей стройностью, выставляя напоказ назревавшие по своей привлекательной красоте еще детские формы. Ее бюст наливался, как спелые яблоки, переходя в изящные линии нижней части великолепного тела. Округлое лицо было поистине юно и выделялось естественной красотой безо всякой косметики; большие темно-карие глазки «светились» озорной «живостью», тягой к практическим знаниям, большой любознательностью и поистине сказочной добротой и были украшены густыми естественными ресницами; прямой небольшой носик на конце был несколько вдернут, образуя маленькую курносость; неширокие пухлые губки выделялись коралловым цветом; небольшие ушки были плотно прижаты; длинные волнистые черные волосы, были собраны сзади и крепились шикарной заколкой, спускаясь спереди восхитительной челкой, доходящей до правого глаза. – Кто-нибудь скажет, где находится папа? – спросила она у присутствующих, видя их недовольные мины. – Он нас предал и больше здесь не живет, – не церемонясь, разъяснила строгая женщина, вызвав у дочери лихорадочный приступ истерики. Глава XV. Давняя дружба В то же самое время Азмира покидала родные пенаты, вывозя из квартиры нехитрый скарб на колесиках. Податься ей, в этом случае, было бы некуда, так как ее папа, все последнее время квартировавший в гараже у «Кости-киллера», после смерти Аристарховой Елизаветы Ивановны, по сговору с ее ближайшими родственниками продали их коммунальную комнату вместе со всею квартирой. Таким образом, бедная девушка осталась без какого-либо собственного жилья. Оказавшись на ночной улице, она уже через десять минут стала ощущать полную незащищенность, не зная куда ей податься. За время семейной жизни, она совершенно растеряла близких подруг и, оказавшись в безвыходной жизненной ситуации, не знала к кому обратиться за помощью. Внезапно, в ее памяти всплыла небезызвестная Анжелика. «Где-то она сейчас? – подумала девушка, потерявшая ту из виду, как только распрощалась со своей «грязной» работой, – Захочет ли со мной говорить? Ведь я с тех пор ей даже ни разу не позвонила». Делать нечего: к отцу с его крутыми бандитами ей обращаться никоим образом не хотелось, тем более приводить туда малолетнюю дочку, ведь то, что ее выпишут из больницы, она ни секунды не сомневалась, поэтому она отправилась попытать счастья к давней подруге. Она жила в частном собственном доме, разделенном на две половины, расположенном на Семнадцатой линии. Где она жила раньше, Азмира отчетливо помнила, так как им периодически приходилось бывать друг у друга. От ее нового места жительства, расположенного чуть-ли не в центре города, до того адреса было далековато, но на такие случаи существовали такси. Вызвав по телефону машину, девушка назвала адрес, и была доставлена к самому дому. Он был огорожен дощатым невысоким слегка покосившимся деревянным забором. – Подождите меня, я может быть здесь не останусь, – сказала девушка невысокого роста таксисту, управлявшему желтым автомобилем, – есть вероятность, что дома никого не окажется. Она опечаленно улыбнулась, понимая, что прервала связь с бывшей подругой до такой неприличной степени, что даже не сохранила номер ее телефона, полностью «вычеркнув» из своей новой жизни. Калитка, сведенная по центру на конус, как и шестью годами ранее, была заперта изнутри на небольшой шпингалет. Обрадовавшись такому открытию, ведь это неизменное обстоятельство сулило то, что и сами хозяева в доме не изменились, Азмира уверенно толкнула прочную дверь и очутилась на территории придомового участка. Размашистым шагом она направилась к двери, располагавшейся в шести метрах от ограждения. Не успела девушка пройти и три шага, как внезапно заметила, что с задней части этого дома на нее движется какая-то тень, очень напоминавшая ночное чудовище. Невольно вздрогнув, девушка замерла, не в силах двинуться с места. Ей бы бежать быстро назад и прятаться с той стороны забора, но чувство неведомого до сих пор ужаса надежно сковало ее девичье хрупкое тело, не позволяя мозгу управлять его мышцами. Она уже слышала злобное сопение огромного зверя и понимала, что к ней на всей скорости своих жилистых лап несется огромного роста собака. Такой поворот для перетрусившей девушки был в высшей степени непредвиденным, поскольку она отчетливо знала, что ее подруга не испытывает никой тяги к домашним животным. Очевидно, за столь долгое время в ее жизни многое поменялось. Ожидая непременного нападения, она зажмурила свои прекрасные глазки, вмиг наполняя их солоноватою влагою. Чудовище вот-вот уже готово было прыгнуть на жертву, но тут отворилась входная дверь и знакомый мужской грубый голос, грозно воскликнул: – «Ридик», ну-ка назад! Быстро на место! Услышав своим чутким ухом, привыкшим улавливать малейшие шорохи, как скрипнула несмазанная калитка, на улицу вышел огромный мужчина. Никогда еще вид и голос «Слона» не вызывал у девушки такой неописуемой радости. Она готова была обхватить его бычью шеи и нескончаемо покрывать поцелуями. Не дав Азмире насладиться нахлынувшим восхищеньем от неожиданного спасенья, Алексей, употребляя нецензурную брань, бесцеремонно спросил: – Кого нелегкая принесла!? А, ну отвечать, а не то огромную псину спущу! Кроме такого однозначного предупреждения, бывшая его подопечная услыхала знакомый звук вгоняющего патрон в патронник затвора. Его она не раз слышала, когда супруг, находясь дома, начинал чистить оружие. Поэтому она решила не замедлить с ответом: – «Слон», не стреляй – это пришла я, Азмира! – Меня теперь Алексей «Борисыч» зовут, – назидательно промолвил огромный бандит, – так чего тебе надо? – Я хочу повидать Анжелику, – уже гораздо спокойней говорила милая девушка, – она сейчас дома? – А, это? – тоже сменив гнев на милость, Михайлов махнул рукой, приглашая войти, – Тогда заходи. Я невольно подумал, что ты «ментов» привела. – Но зачем мне это надо? – не без удивления молвила Холод, позабыв о невольной особенности мозга большого преступника, и тут же, спохватившись, добавила, – подержи еще немного собаку, я сбегаю в такси за вещами. – Валяй, – согласился беззастенчиво «Слон», скрываясь в домовую постройку, – и, не беспокойся, он тебя больше не тронет, – и уже обращаясь к собаке, непринужденно добавил, – это своя, – после чего скрылся в дверях. Девушка устремилась наружу, где расплатившись с таксистом забрала сумку с необходимыми ей на первое время предметами, не забывая с опаской поглядывать на замершую в неподвижной позе овчарку, и наконец оказалась во внутренних помещениях. Анжелика только-что вернулась со «смены» и уставшая, в одном только халате, развалилась в кресле на кухне, предаваясь возможности спокойного отдыха. Увидев ввалившуюся к ней без предупреждений подругу, она с радостным вскриком вскочила со своего места и бросилась к девушке, распростирая объятья. Они счастливо обнялись, «заливаясь» слезами. – Сколько мы не виделись? – предалась воспоминаньям Гордеева, – Лет наверное семь, если не больше? – Да, почти, – согласилась невольно Азмира, – сколько воды с тех пор утекло. Вдоволь на-обнимавшись в небольшом коридоре этого дома, они прошли, обе, в помещение кухни, где уже хозяйничал Алексей, выставляя на стол закуску и, конечно же, водку. – Надо выпить за встречу, – объяснил он свои нехитрые действия, – не поверишь, Мира, но я тоже скучал и, если ты не «притащила» к нам «мусоров», охотно выпью вместе с тобой. Место, где они собирались отмечать это событие, было достаточно небольшим, имея размер по периметру два с половиной на три метра. Из всех принадлежностей там имелась газовая плита, раковина, два стола, где один был для готовки, а второй для обеда, пара стоящих ящиков и два висящих небольших шкафчика. Обеденная мебель, за единственный раз, могла вместить до шести человек, если всем несколько потесниться, но их всего было трое, поэтому расселись они свободно, ничего не стесняясь. После первой же стопки, в то время, как «Слон» сидел с совершенно незаинтересованным видом, глаза Гордеевой выражали немой вопрос: «Что случилось и с какой целью заявилась к ней былая подруга, не подавшая о себе никаких известий долгие годы»? Холод не стала затягивать с разъяснениями и тут же попыталась поведать, что происходит. – Послушай, Анжелика, – произнесла она, виновато опустив книзу прекрасные глазки, – я в очередной раз попала в беду и мне, и моей маленькой дочке совершенно негде теперь поселиться. Ты не поможешь мне найти приличную недорогую квартиру? Сама я давно отстала от жизни и мне тяжело стало решать такие вопросы. – Не понимаю, чего ты будешь искать? – беззастенчиво отвечала хозяйка, чуть ослабив шнуровку халата, – Живи у меня. Места хватит. У меня, на одну, целых две комнаты. В одной размещусь я, а другую займете вы, пока не устроишься где-нибудь лучше. – Но, как же Алеша? – удивилась Азмира, – Разве мы его не будем стеснять? Ему, наверное, такому большому не комфортно будет ютится «толпой» под одной крышей. – За это даже не думай, – ничуть не смущаясь, разъясняла хозяйка, – он явление уходящее и приходящее. Да, он может остаться у меня ночевать, но пока мы с ним не живем вместе. Хоть он и притащил сюда половину своих шмоток и даже собаку, но переезжать окончательно еще не собрался. Он все еще думает: достойна ли я его общества? Так ведь я говорю? А, любимый? – Верно, – согласился большой человек, не моргнув даже глазом, – мы пока просто дружим. Брак – дело серьезное, и я пока к нему не готов. Да и Костя будет, страсть – как недоволен, если я наберусь наглости увести у него очередную «шалаву». Здесь все прекрасно поняли, что он имеет в виду уход Тагиевой из опасного бизнеса, но озвучивать никто это не стал, а замолчав, недовольно взглянули на говорившего. Чтобы сгладить неловкий момент, тот принялся разливать водку по стопкам, предложив выпить за встречу. Когда емкости оказались опустошенными, Гордеева посчитала нужным просветить еще одну интересовавшую ее тему. – Ты вроде сказала, что у тебя имеется дочка, – спросила она чуть заплетавшимся голосом (видимо она уже пригубила далеко не вторую в этот день стопку), – а почему она не с тобой? Где сейчас эта малышка? Очень хотелось бы на нее посмотреть. – Она попала в аварию и в этот самый момент в детской больнице находится между жизнью и смертью, – сказала Азмира и, предавшись трагичным воспоминаниям, закрыла руками лицо, разразившись безудержным плачем. Михайлов недовольно поморщился: ему всегда были неприятны подобные слезливые сцены, а хозяйка, подсев к предавшейся горю матери ближе и обняв ее за хрупкие плечи, принялась успокаивать: