Карла встала на цыпочки и поцеловала Пола в щеку раньше, чем он успел прореагировать. – До завтра, – бросила она. – Ну так… – пробормотал он. – Я позвоню. Она не стала долго прощаться и, как накануне, бросилась бежать к лестнице, оставив Пола в крайнем смятении. 11 Пол задержался на берегу недолго. Он направился к ресторану. Мартина с головой ушла в уборку, так что он только мимоходом махнул ей рукой. По дороге в бастид Пол пытался расставить по местам все, что только что узнал, соединив с собственными догадками и предположениями. С самого начала его пребывания во Франции для него начался бешеный эмоциональный марафон, какого никогда еще не было в его жизни. Иногда перемены происходят незаметно, сами по себе. Легко взбираешься на вершину горы, казавшуюся недостижимой, оглядываешься назад, вниз, на долину, которую пересек, и понимаешь, что все изменилось, мосты обрушились и обратной дороги нет и не будет. У Пола же произошло все ровно наоборот, повороты судьбы следовали в обратном, противоестественном порядке. Уже во второй раз в жизни он переживал настоящий экзистенциальный катаклизм. Подростком он ежедневно жил в ожидании смерти и почти смирился с этим. Затем в очень короткий промежуток времени судьба бросала его из огня да в полымя, была встреча с Карлой, пересадка сердца, потеря подруги. И вот снова череда потрясений, калейдоскоп невероятных событий и противоречивых чувств. Он решил не плыть по течению, самому распоряжаться своей жизнью и поступками, а это привело к разрыву с Элизабет. Встреча с Лорен давала надежду на новую любовь, а откровения Карлы оставили горький привкус невозможности достичь счастья. Получалось, что его родители сыграли некую роль в драме, которую пережила Карла, и вероятность такого предположения разрывала его сердце. Если уж появилась червоточина, то следует идти до конца, прояснить, узнать все, даже ценой утраты тех, кого он любил – Маризы, Пэра, Карлы. Луна освещала парк призрачным светом, из темноты выступал только серебряно-голубой силуэт оливкового дерева у фасада бастида. Пол понимал, что его родители были неосторожны, живя в огромном, изолированном от остального мира доме, без собаки и охранной сигнализации. По ночам он часто бродил вокруг дома, не привлекая никакого внимания. Но сегодня он старался быть осторожным. Он не пошел по гравиевой дорожке, чтобы скрипом не привлекать внимания, он ступал по чуть высохшему от летнего зноя газону. Он бесшумно прошел по керамической плитке террасы, выходящей на кухню. На выступе стены дома в позе сфинкса сидела кошка, о существовании которой он даже не подозревал. Какой немой вопрос таился в глубине ее сине-зеленых глаз? Своим загадочным взглядом она будто проверила решимость Пола, а потом, сверкнув зрачками, бесшумно прыгнула и словно растворилась во мраке. Пол прошел вглубь террасы и легонько толкнул раздвижную панель, та подалась. За ней была наружная застекленная дверь, которую мать оставляла открытой, чтобы сквозняк освежал ночью воздух в доме. Пол тихо прошел по длинному коридору, который вел в кабинет отца. Ему казалось, что он совершает предательство. Проникнуть аки тать в родительский дом, чтобы копаться в их бумагах, как это делают преступники, ему представлялось делом недостойным, но на такой шаг его толкали обстоятельства. У скольких семей есть свои скелеты в шкафу, сколько постыдных секретов сокрыто в сундуках родителей, а после их кончины или во время переезда попадает в руки детей? Его мучили угрызения совести, но он не мог дождаться утра, к тому же не хотел обижать мать тем, что осмеливается требовать раскрыть семейные архивы, потому что подозревает Пэра в причастности к лихоимству. Бумаги его отца были тщательно рассортированы в хронологическом порядке. Он тут же схватил папку 1996 года и, едва сдерживая дыхание, стал перебирать ее содержимое. Тот давний год был наполнен самыми важными событиями в его жизни. Встреча с Карлой пробудила в одиноком подростке первые чувства, выведя его из изоляции от мира и давая горячее желание жить. До встречи с ней Пол жил, как приговоренный к смерти, смирившись с мыслью о том, что его срок отмерян. В отличие от сверстников, он не стремился завязать узы дружбы и привязанности, зная, что в любой момент они могут оборваться, не строил планов на будущее и не мечтал. Его мир ограничивался им самим и его родителями. Карла смела все эти жалкие боязни, страхи, опасения, вывела из апатии и безразличия, помогавших ему смириться с реальностью болезни. Он словно воспрянул от летаргического сна, почувствовал вкус жизни и с изумлением понял, что возрождается в новой жизни. Каждое мгновение, проведенное с Карлой, возбуждало в нем жажду открытий, и, как бывает у подростков, он почувствовал неколебимую уверенность в себе, своих силах, готовность покорить мир, который принадлежит молодым. Фотографии Пола, болезненного ребенка, затем угрюмого подростка перемешались со списками врачей, адресами клиник во Франции и Соединенных Штатах. Статьи, посвященные сердечным патологиям, были аккуратно вырезаны из медицинских изданий, они перемежались с дневниками его успеваемости и прикрепленными к ним скрепками результатами медицинских анализов. В папке было подробное письмо от лечащего врача Пола, нью-йоркского специалиста-кардиолога, отправленное на имя его родителей, оно содержало изложение истории и эволюции его болезни, а в заключение письма прямо и без обиняков сообщалось, что фатальный исход неизбежен. Пол помнил, что быстрое ухудшение состояния здоровья с перспективой мрачного конца стало для него тогда шоком. Он никогда не был крепким, спортивным ребенком, а в последние месяцы даже ходить не мог без одышки, почему и был вынужден отменить походы по городу с Карлой. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в том, что он согласился на пересадку сердца, от чего раньше постоянно отказывался. Пересадка органов – это не рутинная безобидная операция, потому что может привести к преждевременной смерти в случае отторжения тканей, инфекции или постоперационного шока. Родители Пола не могли допустить такой вероятности. Что касается самого Пола, то он просто не мог представить себе, что в его тело, знакомое, родное, любимое, пусть пораженное червоточиной болезни, может вторгнуться инородный орган. Но лечащий врач Пола из Нью-Йорка утверждал, что его сердце может подвести в любой момент. Родители осознали всю серьезность ситуации и опасность, грозившую их сыну, и согласились на операцию и связанные с ней риски. Когда Пэр и Мариза со всеми мерами предосторожности объявили Полу о том, что такая операция была для него единственным шансом выжить, к их несказанному удивлению он согласился тут же, без колебаний. Они не догадывались, что его юношеская любовь к Карле помогла ему преодолеть всякие сомнения. Дальше досье Пэра было подобрано более упорядоченно и четко. В прозрачном пакете хранилась внушительная подборка материалов, это были сведения и информация о пересадке органов, технике проведения операций, медикаментозной постоперационной поддержке и ее последствиях, психологических проблемах, возникающих у реципиентов, тут же были письма, написанные от руки людьми, перенесшими трансплантацию органов. Затем следовала папка с перепиской Пэра с рядом клиник США, Франции и Швеции. Он просил вписать имя сына в национальный лист ожидания на трансплантацию сердца, ответные послания свидетельствовали о том, как трудно было Пэру добиться того, чтобы включить его в список приоритетных больных и как можно быстрее получить пересадочный материал, слишком много просьб, отвечали ему, не хватает доноров. И Пол знал, что так и было в действительности, списки ожидания были длинными, и некоторые пациенты умирали, не дождавшись трансплантации. Пол листал страницы досье, и перед ним воочию вставали картины той поры, когда его отец упорно и настойчиво искал выход, он словно шел след в след с ним. Вот кипа отказов на его просьбы о проведении срочной операции по спасению сына. Счетчик крутится на бешеной скорости, и Пэр становится все активней. Пол понял, что в это самое время сам он жил, словно на облаке, целиком поглощенный своими отношениями с Карлой, попытками скрыть от нее свое недомогание и не думать о грустном. Его отец никогда не говорил ему о трудностях, с которыми столкнулся в своих хлопотах, и Пол отправился в Европу, даже не привыкнув к мысли о предстоящей операции. Но как только он прибыл в клинику доктора Кумара, он сразу почувствовал психологический дискомфорт. Несмотря на оказанный ему тут теплый прием, он впал в панику. Внезапно он понял страшный парадокс положения: пересадка была нужна для продления его жизни, но был риск, что она оборвется через несколько часов после трансплантации, ведь по статистике треть операций имела фатальное завершение. Кроме того, ожидание было невыносимым, так как было известно, какой краткий срок был между изъятием сердца и собственно пересадкой. Пол был должен жить в надежде на то, что скоро найдется совместимый донор, и при этом испытывать чувство вины от того, что ждешь смерти другого, чтобы выжить самому. Чтобы волнения и тревоги не усугубили его состояние, ему прописали сильные транквилизаторы. После тяжелой операции на смену переживаниям морального плана пришли другие волнения, связанные с его физическим состоянием. Пол принимал медицинские коктейли для подавления реакции отторжения и пытался привыкнуть к бьющемуся чужому сердцу, которое надо было приручить и приспособить к жизни в новой для него грудной клетке. Целый месяц потребовался Полу на то, чтобы восстановить свое психологическое состояние, его бросало от сильного возбуждения и кошмаров к восторгу и радости от победы, одержанной над судьбой и смертью. Мысль о том, что он скоро увидит тех, кого любил, прежде всего Карлу, укрепляло его, давая силы преодолеть тревоги и сомнения. Его ежедневная переписка с девушкой действовала на него благотворно и немало способствовала выздоровлению, но через две недели его письма остались без ответа. Тогда он, привыкший жить без надежд и привязанностей, на заре своего воскрешения, оказался более одиноким, чем когда-либо. Это нанесло ему такой сильный психологический удар, что чуть не спровоцировало отторжение сердца. Но любовь родителей и чувство благодарности к донору, давшему ему шанс, позволили преодолеть депрессию. Медицинское досье Пэра содержало также странные рукописные листы с необычными записями. Пол нервно перебирал листки со списком имен. Вот промелькнули несколько фамилий известных людей, а рядом, через дефис – диагнозы и предписания: почки, роговица, сердце. На обороте подборки скрепкой был прикреплен красочный проспект клиники доктора Амита Кумара в Швейцарии, недалеко от Берна. Разрозненные и разнокалиберные листочки, как стихи французского поэта Жака Превера, которые тот записывал на подвернувшихся под руку клочках бумаги, представляли собой, скорей всего, неофициальные контакты с клиниками, телефонограммы, продиктованные для того, чтобы избежать официальных, письменных контактов. В списке Пол с изумлением обнаружил имя Патрика Александера, правой руки Эдуардо Кастроневеса и покровителя Карлы. Он стал снова судорожно листать папку, потрясенный находкой, которая вернула его к цели поисков. Из стопки листков выскользнула визитная карточка Патрика Александера и упала на пол к его ногам. Пол поднял ее, затем, охваченный жутким предчувствием, стал с каким-то безумным неистовством вытряхивать бумаги из коробок и раскладывать их прямо на полу перед собой. Переписка между доктором Кумаром и Пэром придала надежду старому человеку на получение трансплантата для его сына. Надо было, чтобы семья Олленсон скорей прибыла в Европу. На других листках, покрытых четким почерком Пэра, снова возникло имя Патрика Александера с указаниями его банковских реквизитов для денежных трансферов. Затем следовали копии денежных переводов на общую сумму порядка 100 000 евро, датированных как раз тем периодом, когда они находились в Швейцарии на операции. Средства были частично отправлены на счета в Бразилии, другие в некоторые оффшорные банки. Пол присел на корточки перед бумагами, разложенными на терракотовых плитках пола. Он действовал по методикам полицейского расследования и своей адвокатской практики так, что ему вскоре удалось связать воедино разрозненные сведения и воссоздать историю, похожую на те, с которыми он сталкивался ежедневно, работая в ООН, но имя которой сейчас он не осмеливался назвать. Он так хорошо знал, о чем шла речь, ведь этим отвратительным и ужасным явлением он начал заниматься как раз тогда, когда его отец впал в депрессию. Со дна коробки Пол извлек смятую брошюру о сиротском приюте в Сан-Паулу. Кровь застучала в висках, глухая боль обручем охватила голову. Он закрыл глаза и заставил себя дышать животом, помня, как в детстве брюшное дыхание помогало ему при приступах тахикардии. Но теперь его сердце, иннервированное, лишенное нервных окончаний, как бывает у перенесших трансплантацию, продолжало мерно и ритмично отбивать такт, и никакие сильные эмоции не могли нарушить его темп. Интуиция не подвела его. Чтобы спасти ребенка, его родители обратились к сети незаконной торговли органами, и к этому был причастен Патрик Александер. Как во сне, он складывал, листок к листку, досье 1996 года, а приведя в порядок, закрыл его и поставил на место. Но он не закрыл глаза ни на свое прошлое, ни на свое открытие. Пол покинул дом опустошенным, щеки его пылали, руки дрожали. Он снова нырнул в бурные волны моря с его архипелагами страданий и разочарований, и это напомнило ему тот океан отчаяния, в который он погрузился, когда узнал о гибели Карлы. Пол сел в машину и резко тронулся с места, он проехал по аллее, не думая о том, что шум шин по гравию может побеспокоить родителей. Ему казалось, что теперь ничто не имеет никакого значения. Он мчался на предельной скорости, не сбавляя ее на крутых виражах и не опасаясь свалиться в пропасть. Откинувшись на сидении назад, с лицом, искаженным от боли, Пол не мог остановить калейдоскоп картин, проносившихся в его голове. Его собственный отец – пособник в незаконной торговле органами, а, возможно, и в убийстве родителей Карлы. Теперь он допускал любые гипотезы. Ни бешеной скорости, с которой он мчался, ни ветру, свистевшему в ушах, не удавалось унять его бешенство, ужас перед открывшейся правдой и отвращение. Прибыв на берег Вильнев-Лубе, Пол выскочил из машины и бросился в безумный бег, отчаянный марафон, спасаясь от осаждавших его демонов. Он хотел до конца испытать свое сердце, то сердце, которое еще билось во имя Карлы, хотя понимал, что не имеет больше права любить ее. Это было крепкое сердце, которое еще ни разу его не подводило, но оно было чужим, похищенным, украденным у подростка, бразильского, польского или индийского, и он хотел вырвать его из своей груди. Пол не мог остановить свой стремительный бег. Скоро он достиг конца пляжа, сделал полуоборот и вернулся назад. Сердце работало, как хорошо отлаженный мотор, как сердце индейца из высокогорного Альтиплано или тибетца, привыкших к нагрузкам, и ничто, как казалось, не могло выбить его из привычного ритма. Полу было известно, что человек с пересаженным сердцем мог заниматься тяжелыми видами спорта, и его сердечный ритм при этом почти не нарушался, но чрезмерные усилия все же были под запретом. Пол бросился в этот отчаянный спринт, убегая не только от страха перед преследующими его демонами, он бежал, спасаясь от ужаса снова потерять Карлу. Его грудь была готова разорваться от ударов такого упорного сердца, но он продолжал бег, чтобы убежать от смерти, следующей по пятам. Внезапно он рухнул, его душила тошнота и отвращение, и он исторг возмущение и негодование в отчаянном крике, раздавшемся на берегу, над которым, словно гарпии, парили морские птицы. Их истошные вопли слились с его душераздирающим воем, и казалось, этому не будет конца. Рассветные проблески пробили толстый слой облаков. Пол лежал на мокром песке, крупинки которого пристали к его белой рубашке и брюкам. Свернувшись калачиком на боку, в позе эмбриона, с широко открытыми глазами, теперь он немного успокоился и снова вернулся к размышлениям и анализу причин и следствий произошедшего. Да, в те времена согласие на трансплантацию было трудным решением, и на это шли не часто. Подобные операции неизбежно приводили подчас к психологическим потрясениям, от последствий которых пациент не мог избавиться всю жизнь. Трудно было допустить мысль о том, что нарушена целостность твоего собственного тела, физическая оболочка твоего Я, куда вторгся чужой орган, часть другого существа. Была и причина для другой скорби, ведь смерть донора, часто совсем юного, необходимая для того, чтобы выжить тебе, неизбежно сопровождается острым чувством вины. И, наконец, было чувство запредельного нарушения табу на смерть, которое переступали и отменяли всемогуществом медицины. Тогда Полу удалось это преодолеть. Зато теперь он нес на себе груз двойной вины и позора, ибо его жизнь была куплена ценою смертельного приговора, поставленного другому человеческому существу. Спасая таких, как он, слабых, больных, как правило, обреченных на верную смерть, погибали другие. По какому праву? Разве его жизнь была более ценной только потому, что он родился в богатой семье? В Бразилии или в другом месте он бы не выжил. Но хуже всего было то, что его собственные родители были в курсе этого отвратительного трафика и даже каким-то образом причастными к нему. Связь с убийством родителей Карлы была все еще загадкой для него, но их ответственность представлялась теперь ему вполне допустимой. Пол не мог больше искать уловки и стараться опровергнуть факты перед лицом страшной правды, которая перед ним открывалась. Как он мог теперь смотреть в глаза Маризе и Пэру, а Карла? Он был повержен, но собирал в себе силы и решимость не поддаваться, воспрянуть духом. Он снова должен был действовать, чтобы не погибнуть. Начался мелкий дождь, Пол поднял голову вверх, подставив лицо струям воды. Прохлада капель остудила пылающие, как в лихорадке, щеки. Он еще не знал, что будет делать дальше. Он вздохнул, закрыл глаза и ощутил в глубине себя призывы совести. Всего несколько минут назад он думал, что не имеет права жить, но появилось нечто, что призывало его действовать. Надолго ли, он не знал, но перед ним была ответственность перед Карлой, и он должен был выполнить свой долг перед ней. Даже если они больше никогда не увидятся, он обязан был по мере сил выяснить всю подноготную, касающуюся гибели ее родителей. А потом этот самый Патрик Александер, кем он был на самом деле? Карла по-прежнему была его протеже, он управлял всеми ее делами. Какова была его роль в этой драме, его связь с Пэром? Он не мог оставить Карлу под покровительством человека, который, вероятно, был держателем тайны. Так что во имя Карлы он должен был продолжить расследование. Наступило утро, на прогулку по пляжу вышли подышать свежим воздухом первые отдыхающие со своими собаками. Он резко встал и направился к машине, ему не хотелось, чтобы его видели на берегу в таком расхристанном виде. 12 Отправляясь к доктору Кумару, Пол неотступно думал обо всем, что знал о незаконной торговле человеческими органами, а знал он немало, занимаясь этой проблемой в ООН. Вот уже десять лет он работал в Управлении Верховного комиссара ООН по правам человека в составе комиссии по борьбе с торговлей людьми. Ежегодно более двух миллионов человек, в основном женщин и детей, похищаются и продаются в рабство в целях принудительного труда и сексуальной эксплуатации. Это направление деятельности ООН было наименее успешным. Несмотря на многочисленные конференции и рекомендации правительствам стран, которые были либо поставщиками, либо получателями, либо пунктами транзита, положить конец явлению не удавалось. В рамках расследования, подготовленного для Специального докладчика комиссии, Пол проявил особый интерес к отвратительному явлению похищения людей для использования их в качестве доноров человеческих органов и тканей. Только в Соединенных Штатах 80 000 человек ежегодно безнадежно ожидали трансплантации, потому что число добровольных доноров было незначительным и невозможно было удовлетворить все возрастающую потребность. Регулярно проводились незаконные изъятия органов у умерших без согласия их родственников, в Китае была выявлена целая сеть, члены которой после приведения в исполнение смертного приговора изымали органы у казненных и передавали их богатым азиатам для трансплантации. Но еще ужасней было то, что часто органы изымались у живых людей, и операции проводились в недопустимых для этого условиях. Нелегальные иммигранты без документов и средств для выживания, полунищие индийские крестьяне были вынуждены продать почку или роговицу глаза, после чего оказывались выброшенными на улицу, беспомощные, часто нетрудоспособные, и все это за бесценок, зато такой бизнес позволял торговцам, медикам, адвокатам увеличить в десятки раз цену этого «нового золота». Верх мерзости был достигнут, когда людей стали просто похищать и резать на части, чтобы удовлетворить конкретные запросы. Пересадка сердца была особой статьей этого отвратительного бизнеса, так как не было добровольцев для изъятия этого жизненно важного органа, а кроме того, срок от изъятия до пересадки не мог превышать шести часов. Появился новый вид туризма – медицинский, он особенно был развит в странах Южной Америки и Азии, куда устремились те, кому была необходима трансплантация. Затем в 90-х годах войны в Центральной Европе открыли простор для нового рынка. Напрямую из Косова и Боснии заключенные направлялись на заброшенные предприятия, наскоро переоборудованные в полевые госпитали, их содержали там живыми, пока не извлекали все органы, необходимые для нового вида незаконной торговли. Их убивали перед тем, как изъять такой жизненно важный орган, как сердце. Такая система была налажена в часе лета от любой европейской столицы, чтобы удовлетворить клиентуру, не расположенную к тому, чтобы операция проводилась в слаборазвитой стране. Этот международный трафик, оснащенный совершенной логистикой и высокого уровня техникой сохранения органов, не мог бы функционировать без попустительства и покровительства высокопоставленных должностных лиц. Постепенная демократизация в странах бывшей Югославии положила конец широкомасштабному трафику. Тогда золотая жила переместилась в страны Восточной Европы и бывшего Советского Союза, где стали происходить частые похищения людей не только для организованной проституции, но и для торговли органами. Пол снова был на грани тошноты и омерзения. Следуя своему призванию, он избрал путь служения гуманизму и честно служил долгие годы, как он думал, в лагере добра. Но теперь он казался себе таким же жалким, как «голубые каски» ООН, которые если и не были прямо ответственными за торговлю людьми, то становились пособниками, когда во время своих гуманитарных миссий оплачивали услуги молодой девушки или мальчика, которых вынуждали заниматься проституцией, что было никак недопустимо для тех, кто принадлежит к организации, призванной защищать права человека. Полу была знакома печальная реальность молчаливого сообщничества международных организаций, а значит и руководителей государств. Даже в рамках Организации Объединенных Наций ответственные за проведение операций по поддержанию мира не хотели обижать руководителей государств-участников, которые предоставляли контингент «голубых касок», закрывая глаза на то, что они лицемерно и лукаво называли «реализацией прав человека», без чего ни один из несчастных парней, отправленных в «горячую точку», не согласился бы участвовать в службе миру. Страшный парадокс, в центре которого Пол сам сейчас очутился. Днем вилла доктора Кумара производила еще более грандиозное впечатление, чем в тот вечер, когда здесь состоялся прием. Входной портал свидетельствовал о любви хозяина к позолоте и всему, что поражает воображение. Находящаяся рядом будка охранника и многочисленные камеры наблюдения свидетельствовали о заботе, проявленной владельцем, чтобы защитить себя от жадного любопытства и вожделенных взглядов, которые не могла не возбуждать выставленная напоказ роскошь. Пол назвал свое имя церберу, тот ушел в будку и вскоре возвратился, распахнув ворота перед машиной Пола. Въехав на территорию обширного парка, Пол понял, что во время своего первого визита не заметил всего этого великолепия, настолько он был занят встречей с Лорен. Типичный дворец в стиле палладио был перестроен умелым архитектором, который прибавил к нему центральный купол и башенки, не без намека на архитектонику знаменитого Тадж-Махала. Теперь ансамбль представлял собой достопримечательность, изобилующую декоративными украшениями и инкрустациями из камней и мрамора. Как только Пол припарковал машину у парадного крыльца, главная дверь дома распахнулась и появился доктор Кумар, одетый в традиционный индийский костюм, состоящий из шелковой голубой туники и широких белых полотняных брюк. Он направился навстречу Полу с широкой улыбкой на оплывшем лице и раскинутыми для объятий руками. Пол как-то неловко поприветствовал его, понимая всю странность демарша, который он собирался предпринять. – Надеюсь, я не слишком рано навещаю вас, доктор Кумар, к тому же я даже вас не предупредил… – начал Пол. Старый врач взял его за плечи и подтолкнул вглубь дома. – О чем вы говорите! Я ежедневно встаю в пять утра. Медитация и йога. Вы помните об этом? Я ведь столько расписывал вам прелести здорового образа жизни, – возразил доктор Кумар. – И я счастлив снова видеть вас после стольких лет, что мы не виделись, Пол. Мы и парой слов не перекинулись в тот вечер. Кстати, вам понравилась вечеринка? Ведь весело было, не так ли? – Все было великолепно, вы все прекрасно устроили, но, к сожалению, я не смог остаться надолго, – извинился Пол. Через просторный салон, где состоялся прием, доктор Кумар провел Пола на другую сторону дома, на веранду, выходившую в сад. Прямо под верандой играла бликами гладь воды наполненного до краев бассейна, изгибы которого были искусно вправлены в экзотический пейзаж из деревьев и кустарников различных форм и оттенков. Благоухающий сад представлял собой многоуровневую мозаику, каждый элемент которой был выполнен в особом стиле, где сменяли друг друга растения, поражающие разнообразием тонов, экстравагантными формами и тонкими ароматами. На самой нижней террасе были посажены фруктовые деревья, привезенные из самых разных уголков планеты, тем не менее, их густые кроны не скрывали обширную панораму побережья. Доктор Кумар хлопнул в ладоши, и тут же появился слуга индиец в белой традиционной одежде. Доктор велел принести напитки для гостя, а тон, которым он отдавал приказание, не имел ничего общего с тем вежливым и ласковым, который был минуту назад. Пол присел на диван лицом к парку, а хозяин устроился, спиной к роскошному пейзажу, в широком кресле, не стеснявшем движения его грузного тела. Такая диспозиция сразу же испортила Полу настроение. Яркое утреннее солнце мешало ему разглядеть лицо врача и угадать его выражение, но все же он успел заметить, что тот прищурил глаза и взгляд его стал пристальным и настороженным. – Мой дорогой Пол, я просто потрясен тем, что снова вижу вас после стольких лет. Я еще не забыл маленького, немного замкнутого мальчика, – начал хирург. Пол понял, что напоминанием о недугах, с какими он двадцать лет назад прибыл в клинику, доктор сразу же, несмотря на всю свою учтивость, устанавливал отношения главенства по отношению к нему. Доктор Кумар обладал аурой великого хирурга, который, подобно «богу из машины», как в греческих трагедиях, появлялся внезапно, чтобы спасти из объятий смерти большинство пациентов, и такие обстоятельства, естественно, создавали ему непререкаемый авторитет, но несколько слов, которые он только что произнес, были тщательно подобраны. Пол тут же насторожился. – Итак, вы выражаете глубокое удовлетворение тем, как я изменился за прошедшие двадцать лет, – откликнулся Пол. Хирург посмеялся горловым смехом и удобно откинулся на спинку кресла, как если бы предвидел, что их словесная дуэль на этом не закончится. – Ну, не так уж сильно, как мне кажется. В то время вы задавали столько вопросов, больше, чем большинство моих пациентов. По вашему возбужденному виду и синякам под глазами я догадываюсь, что вы не прекратили предаваться размышлениям. – Я действительно не спал всю ночь, что и объясняет мой небрежный вид. – Это меня успокаивает, я-то подумал, что вы пришли ко мне из-за проблем со здоровьем. Появление слуги прервало их разговор. Он подкатил столик, уставленный холодными и горячими напитками, различными соленьями и сладостями, рисовыми котлетами со специями и гарниром из ароматизированного йогурта. Доктор Кумар привстал с кресла и приглашающим жестом указал Полу на индийский завтрак, который им принесли. – Надеюсь, что вы разделите со мной мою утреннюю трапезу. С рассвета ничего не ел. – С удовольствием, я тоже сегодня еще не завтракал, – согласился Пол. Доктор Кумар тут же принялся за еду, которую брал руками, как это принято в Индии. – Вы меня заинтриговали, Пол, вы не спите, не едите. Надеюсь, что это не в ваших привычках. Не хочу давать советы, думаю, ваш лечащий врач это уже сделал без меня, но вы должны помнить, что следует подчиняться безоговорочно особому режиму и тому, что называют гигиеной жизни. Пол кивнул в знак полного согласия. – Я отдаю себе отчет в том, что получил отсрочку. Возможно, многие из ваших клиентов об этом забывают, но я отчетливо понимаю, что вы не подарили мне новую жизнь, а только продлили мою на несколько лет. – Люблю откровенность и ясность, Пол. Помню, вы восставали против того, что называли «условным сроком наказания». Но, согласитесь, когда есть около трех десятков лет жизни против всего-то нескольких месяцев, это совсем неплохо. Впрочем, никогда не встречал такой тип реакции, как у вас, ни тогда, ни потом. Вообще-то, люди так цепко привязаны к своему существованию, что не делают таких долгих… как это говорят во Франции… раздутых подсчетов. Да, так, кажется, – проговорил доктор Кумар, смачно облизывая пальцы. – Да, просто я хотел быть уверенным, что могу на что-то рассчитывать, – согласился Пол. – Но вы тогда говорили не о тридцати, а двадцати годах. Так что я сейчас должен был бы уже умереть. – Что ж, в то время у нас не было уверенности, что можно продлить жизнь на срок более двадцати лет, и мы страховались, гарантируя срок дальнейшей жизни. Но, как видите в вашем случае, прогресс в лечении улучшил положение дел. И я вам желаю прийти на мои похороны. Может, моя любовь к вкусной еде погубит меня преждевременно, – произнес он со сладострастной улыбкой, макая чечевичный оладушек в манговый соус чатни. Возможно, такая откровенная манера говорить на щекотливые темы могла показаться цинизмом, но Пол помнил свои частые разговоры с медиком в клинике и знал, что его понимание смерти ничего не имело общего с теми представлениями, которые были у большинства западных людей. Концепция бренности существования, согласно которой ничто не долговечно, а значит, не стоит ни к чему привязываться, соединенная с безжалостным законом кармы, позволяла многим восточным людям легче переносить боль и лишения, которые в изобилии выпадали на их долю. Необходимость принять скорбную судьбу привело Пола к тому, что в нем развилось философское отношение к жизни, близкое к подобным представлениям, что и заставляло его с детских лет избегать обязательств и привязанностей. Он отказался было от них в те несколько месяцев, что был рядом с Карлой, но затем утрата подруги только подтвердила прежние убеждения о пагубности привязанностей. Теперь же Пол не был настроен на философские рассуждения о смысле жизни, ему было необходимо выяснить обстоятельства своего выживания. – Доктор, меня всегда интересовало происхождение моего сердца. Знаю, что перенесшие трансплантацию часто ставят такого рода вопросы и что медицинская этика обязывает сохранять анонимность донора. Но я не просто так вас спрашиваю об этом, доктор. Склонившись над тарелкой с ферментированным молоком, доктор Кумар не вздрогнул, услышав слова Пола, но снова едва заметно прищурил глаза и пристально посмотрел на него. Он заговорил тихим, одновременно назидательным и надменным тоном, приняв позу важного университетского лектора, которого спрашивают об очевидных вещах. – Я не удивляюсь вашему вопросу. Конечно, я сохраняю контакты со многими моими пациентами и знаю, что такого рода реакция обычна. У вас нет такого опыта, как у меня, и, конечно, ваш случай кажется вам уникальным. Это тревоги, которые появляются вновь у трансплантированного в трудные моменты его существования. Хирург наклонился вперед и заговорил сладким голосом: – Дорогой мой Пол, скажите, а не переживаете ли вы теперь потрясения личного плана? Пол почувствовал, как прилила кровь к ушам, щекам, как у ребенка, которого застали на месте преступления, когда он совершал какую-то глупость. Он на несколько мгновений растерялся, но не собирался отказываться от своих намерений. – Я вам сказал, что речь не идет об обычных проблемах по идентификации донора, – снова начал Пол. – Доктор Кумар, я знаю, что происхождение моего сердца незаконное. Я имею в виду криминальную торговлю органами. Пол заметил, что в этот момент доктор Кумар стал похожим на огромную жабу из мультфильма. Его глаза навыкате были без всякого выражения, а широкий рот, сжатый в тонкую линию, не выдавал никаких эмоций. Вдруг рот открылся, чтобы выпустить раскат хохота. – Впервые в жизни слышу такого рода фантазии, – отрезал он так, что в ушах Пола это прозвучало как кваканье. Его глаза снова сузились, как глаза хищника, который собирается прыгнуть на жертву. Пол вздрогнул. Непонятно почему, но этот человек пугал его. Хирург продолжал: