– Мне говорили, что вы работаете в ООН, не так ли? Несомненно, это ваши расследования так вас взволновали. Не весь мир таков, каким вам приходится его видеть в связи с вашей работой. Беспокойство, охватившее Пола несколько мгновений назад, исчезло. Надо было вести наступление дальше. – Я умею отличать воображаемое от конкретных документов, которыми обладаю. Доктор Кумар сухо прервал его: – О чем вы говорите? Но потом он собрался и снова перешел на сладковатый тон: – Уж не хотите ли вы сказать, что я замешан в злоупотреблениях? Что некоторые органы, которые мне поставляют… Нет, я даже представить себе такого не могу. Что это за документы, которые заставляют вас верить в незаконную торговлю органами? Хирург ловко сманеврировал, попытавшись самого себя включить в число возможных жертв незаконной торговли. Пол понимал, что его подозрения были основаны лишь на сопоставлении некоторых данных и домыслах, но он не располагал никакими реальными доказательствами. Несмотря на всю фрагментарность расследования, его интуиция говорила ему, что он прав, и все в поведении врача укрепляло и убеждало его в этом. То, что он не был способен конкретно ответить на вопросы доктора Кумара, показывало несостоятельность и даже глупость предпринятого демарша. Как он мог подумать, что сумеет только слабыми обвинениями снять маску с человека, который, возможно, был центром международного трафика? Теперь лучшей стратегией было бы дать возможность доктору Кумару представить оправдания и пояснения, развеивающие все подозрения. – Так вот, в мои руки попало медицинское досье и распоряжения по переводу крупных сумм в оффшоры, которые сделал в то время мой отец. Как ему показалось, хирург вздохнул с облегчением, его напряжение спало. – И это все? – Да, речь только об этом, – солгал Пол. – Тут я полностью могу вас разуверить. Моя клиника обладает одной из лучших репутаций в Европе. Скажу не хвалясь, что почти вся мировая политическая и финансовая элита прошла через мои руки. У меня прочные связи с больницами, которые контактируют с донорами, и я делаю им огромные пожертвования. Но должен признаться, что дефицит материала часто заставляет меня платить лично некоторым решателям, чтобы перевести кое-кого из моих пациентов в приоритетный лист ожидания. Тогда, действительно, некоторые суммы мои клиенты отправляют напрямую за границу. – Понимаю, – лаконично заключил Пол. Доктор Кумар поднялся и хлопнул в ладоши. Появился слуга и быстро унес десерт. Доктор встал и стал ходить с высокомерным и властным видом. – Нет, я вижу, вы не понимаете, – отрезал врач. – Я принимаю людей, которые находятся на пороге смерти, как было с вами в свое время. Я знаю лишь пациентов и делаю так, чтобы они получили все необходимое для их выживания. Настолько ли важно, что тот или иной получит небольшую мзду за то, чтобы моя клиника обрела некоторые преимущества. Именно так получилось в вашем случае. Не забывайте, в каком вы были состоянии, когда прибыли в клинику, мы опасались фатального исхода, и он бы наступил, если бы не сделали срочную операцию. Широким жестом он пригласил Пола следовать за ним в конец веранды. Оба остановились у перил, вглядываясь в пейзаж, открывшийся их глазам. Доктор Кумар дружески положил руку на плечо Пола. – Давайте, посмотрите, Пол, готовы ли вы были отказаться от всего этого? Не надо портить этот дар нелепыми, фантастическими идеями. Пол замер, захваченный красотой сада, моря и мира. Никакие звуки, кроме умиротворяющих шумов природы, не прерывали эту минутную гармонию. Врач прервал его созерцание, слегка хлопнув по плечу, как делает скаутский вожатый, побуждая свой отряд продолжать путь. – Пойдемте, провожу вас. Я вернусь к своей супруге, которая только что встала. А вы следите за собой, чтобы не нажить проблем, вы хорошо знаете, как легко стать больным. Пол позволил проводить себя до ворот, он покусывал губы, потому что ничего не смог добиться от собеседника, кроме ловко выстроенных фраз, доктор Кумар был умел и проворен не только в хирургии. И Пол почти не слушал те неуместные советы, которые практик давал ему, когда он садился за руль машины: – Часто в пограничные моменты жизни необходимо наблюдение психолога. Думаю, в вашем случае это как раз предписано. Приторный, медовый голос врача еще долго звучал в ушах Пола, когда он ехал прочь от его дворца. 13 За окном машины по обеим сторонам дороги деревья мелькали с непривычной, головокружительной быстротой. Пол понял, что нужно сбавить скорость, уже наступил день, и движение становилось все более оживленным, так что следовало быть осторожным. Он поспешно покинул дом доктора Кумара, а теперь мчался без цели, просто желая уйти как можно дальше от человека, всю лживость и изворотливость которого он теперь хорошо понимал, но от которого ему так ничего не удалось узнать. Им овладели одновременно гнев, разочарование и досада, представлялось, что взятый напрокат кабриолет был теперь единственным его убежищем, а дорога – единственным уделом. За последние две недели он намотал столько километров на колеса своего убежища и даже продвинулся вперед. Теперь же ему казалось, что он только топчется на месте. Он ставил вопрос и находил ответ, но каждый раз это порождало новые вопросы, а разгадка тайны все отдалялась. Он вспомнил, как в детстве, когда был в растерянности и не знал, как поступить, на минуту забывая о болезни, он говорил себе «вот вырасту и буду знать, что делать дальше». Вот теперь он стал взрослым, но что делать дальше, не знал, и его неуверенность возрастала по мере того, как приподнимались завесы над тайной прошлого. Жизнь не шла по тому прямому пути, по которому старались следовать мальчики, играя в железную дорогу с крошечными поездами. Не было начальника вокзала, который мог бы развести составы, чтобы избежать столкновений. И они мчались беспорядочно, не ведая, что их ждет за следующим поворотом. Машинально Пол свернул на дорогу, ведущую к «Буйябесу». Мартина так и не узнала, почему Лорен столь внезапно сбежала из ее ресторана, не знала и о тех поворотах в жизни Пола, которые произошли в последнее время. Она лишь издали наблюдала за тем, как стремительно и непонятно развиваются события, но будучи женщиной опытной, не задавала Полу никаких вопросов, полагая, что если ей и предстоит что-то узнать, то все узнает в свое время. Когда Пол, в измятой рубашке, с блуждающим взглядом, явился в ресторанчик, Мартина поняла, что он хочет поговорить с ней по душам. Она уже все приготовила к обеду, так что была полностью в его распоряжении. Они устроились в углу веранды и несколько минут сидели лицом к лицу, готовясь к откровенному разговору. Пол потер глаза и тяжело опустил руку на стол, Мартина сверху положила свою руку и посмотрела на него с бесконечной материнской нежностью. Она склонилась к его лицу и отерла с его щеки блестевшую слезу, а он признательно ей улыбнулся. – Мне нужно что-нибудь ободряющее, – наконец вымолвил он. Не говоря ни слова, Мартина исчезла в глубине зала и вернулась с двумя стаканами и бутылкой картахенского ликера. Она разлила золотистую жидкость по стаканам и присела на стул. Пол одним глотком выпил аперитив и вопросительно посмотрел на Мартину. – Не знаю прямо с чего начать, – извинился он. – А ты просто начни, а я смогу размотать клубок, – подбодрила его Мартина. Слова потекли, словно хлынул долго сдерживаемый плотиной поток воды, и Пол понял, что он никогда и никому так откровенно не поверял свои заботы и горести. Ему становилось легче по мере того, как он рассказывал о Карле, когда впервые сказал о своей сокровенной личной тайне. Мартина слушала внимательно, но признание Пола, казалось, не потрясло ее ни в коей мере. Когда Пол был маленьким, она мало чего рассказывала ему о своей бурной жизни, лишь в последние годы кое-какие подробности мелькали в разговоре. Из этого Пол понял, что женщине довелось побывать в самых жестоких, экстремальных обстоятельствах. Из них она вывела особую философию, основанную на глубоком понимании всех, даже самых мрачных сторон человеческой природы и нерушимой убежденности в том, что она наивно называла «свет в глубине сердца», и это позволяло ей бурно радоваться, когда проявлялись лучшие качества человеческой природы, и не опускать голову при виде ее несовершенств. По мере того как Пол рассказывал, в ее глазах было все больше тепла и нежности. Она протянула руку и погладила его, как больного ребенка. – Понимаю, как ты теперь страдаешь, малыш, – начала она. – Но ты представить себе не можешь, на что способны люди, когда речь идет о спасении любимого существа, иногда они просто голову теряют от горя. И многие из нас поступили бы точно так же. Нет, я вовсе не хочу сказать, что полностью одобряю то, что они сделали. Но честно скажу, не знаю, как бы я сама поступила в такой ситуации, да, не хотелось бы мне быть на месте твоих родителей. Во всяком случае, ты ни в чем не можешь себя упрекнуть в этой истории. Ты ничего не знал, ты был ребенком, а другие решили за тебя. Для них это тоже тяжкий груз. Пол покачал головой, давая понять, что не хочет слушать ее дальше, он напрягся и одним духом выпалил: – Пойми, мне больше не хочется жить. Постоянно шла борьба за то, чтобы я выжил, но я думаю теперь, что не имел на это права. Во всяком случае, как ты понимаешь, так долго не может продолжаться, тогда зачем жить, постоянно испытывая стыд и отчаяние? На том драматическом повороте, какой принял разговор, Мартина вдруг оживилась и стала говорить тоном, каким наставляют непослушного ребенка: – Прежде всего, твой долг понять причины этого страшного поступка. Но жизнь состоит не только из этого, нужны усилия, чтобы понять ее смысл. Обрати внимание, как все хрупко и зыбко. Человечность, она в том, какие цели ты перед собой ставишь, за какие идеалы борешься. Вот, взять то, что ты работаешь в ООН, этим ты обязан человеку, чье сердце бьется теперь в твоей груди. Хотя бы для него ты обязан бороться до последнего дыхания, пока бьется сердце. Если ты не можешь перенести стыд, то тогда нужно все бросить. Но на каждом из нас есть темные пятна, мы что-то скрываем, чего-то стыдимся. Однако нужно продолжать жить. Вот ты сказал, что страдаешь? Хорошенькое дело! А кто не страдает? Пол поднялся с места. Простые и жесткие слова Мартины вернули его к жизни, придали энергию и смелость, о которых он не подозревал. – А Карла? Ты о ней подумал? Ты думаешь, она хочет, чтобы ты ее бросил, оставил вот так, после всего того, что ей пришлось пережить? Помочь ей ты можешь не тем, что будешь оплакивать свою судьбу, – снова заговорила Мартина. – Знаю. Я должен прояснить всю эту историю и рассказать ей о том, что узнал, я обязан сделать это для нее, – согласился Пол. – Как раз… – Ты убеждаешь себя в том, что не имеешь права видеть ее и прочие бла-бла-бла, – прервала его рестораторша. – Послушай, малыш, хватит забегать вперед и заморачивать себе голову тем, что еще не произошло. Продолжай делать то, что считаешь справедливым, и увидишь. Ты же знаешь, мы не властвуем ни над чем, прекрати терзать себя и действуй, вот и все. Мартина и Пол несколько секунд смотрели друг на друга молча. Потом Пол встрепенулся: – Сделай мне крепкий кофе, и я пойду, – сказал он решительным тоном. – Конечно, подойди к стойке. Мартина схватила его в охапку и сжала изо всех сил. Пол склонился и поцеловал ее желтые волосы. Вспоминая о прошлом вечере, Карла постоянно думала о том, права ли она была, поступив так с Полом. Она годами ничего не знала о нем, пыталась забыть о его существовании или связывала воспоминания о нем с болью, причиненной утратой родителей. Когда она решилась рассказать ему о своих подозрениях о причастности Оллесонов к произошедшей драме, у нее было странное желание заставить его тоже страдать, отомстить за собственное несчастье. Теперь она раскаивалась и с беспокойством думала о том, как Пол перенес такое потрясение. Обычно по утрам Карла спешила в свою мастерскую и работала там, чтобы своим вдохновением и прикосновениями пальцев превратить драгоценные природные материалы в рукотворные оригинальные украшения. Но теперь, только переступив порог мастерской, она поняла, что взволнована до такой степени, что не в силах заставить себя целиком отдаться интуитивному творческому процессу. Она открыла шкатулку и стала машинально перебирать драгоценные камни, вертеть их в руках, но вскоре положила на место и направилась в библиотеку, где хранились книги по искусству, альбомы художественной фотографии и книги о природе, которая была главным источником ее вдохновения. Карла взяла несколько старых альбомов фотографий и села прямо на пол под полками. Она собирала эти альбомы многие годы и никогда не расставалась с ними. Карла раскрыла один из них, составленный причудливой мозаикой. На полях в отступе от фотографий были приклеены или прикреплены письма, написанные от руки, записки, эскизы, билеты метро, проспекты и аннотации выставок, лоскутки пестрых тканей. На некоторых страницах было всего один-два экспоната – акварельный рисунок или отрывок из поэмы, нацарапанный на полях листа. Карла пролистала несколько страниц, где были раскрашенные цветными карандашами письма ее матери, и задержалась на фотографиях Пола в Куршавеле. На нее накатил сонм воспоминаний об их безумных прогулках по Нью-Йорку, о счастливых днях, которые прожили влюбленные в магии первых, чистых и трепетных чувств. Пол, не подозревая об этом, внес невероятный порыв свежести в ее жизнь. Он был красивым мальчиком, который даже не догадывался о своей привлекательности и обаянии. Он был в том возрасте, когда другие мальчики стремятся произвести впечатление на девочек демонстрацией своей силы и ловкости, а он с трогательной наивностью полностью погрузился в эти чистые отношения, оставшиеся целомудренными, не считая нежных поцелуев украдкой. Пол ни о чем не просил, радуясь тому, что она ему давала, их разговорам, обменом мнения о музыке или о том, что происходит в мире. Он оказался необычайно зрелым в суждениях о некоторых важных и глубоких темах, но почти совсем не знал реальную жизнь. Вплоть до Нью-Йорка, который она, прожив там всего несколько месяцев, знала гораздо лучше него. Короче, Пол был ее первой любовью, а теперь, когда она стала взрослой, зрелой женщиной, встреча с ним привела ее в полную растерянность. Карла захлопнула альбом и с внезапной тревогой крепко прижала его к груди. Потом резко встала, схватила мобильник и набрала номер Пола. Она до конца дослушала запись с его теплым приветливым голосом и выключила телефон. Карла забеспокоилась, предчувствуя, что может произойти окончательный разрыв, и чем больше проходило минут и часов, тем яснее она отдавала себе отчет в том, что ни за что на свете не желала бы этого. Она поняла это еще раньше, когда впервые встретилась с Полом на приеме в «Кап-Ферра». Карла была во власти своих размышлений, когда в мастерскую твердыми шагами вошел Патрик Александер. Это был человек лет шестидесяти, худощавый, стройный, почти аристократической внешности, внушающий уважение. Его изможденное лицо, обрамленное густой шевелюрой седеющих волос, поражало глубиной взгляда, который мог бы показаться беспокойным, если бы не был смягчен чуть хитроватой улыбкой. Его приход вызвал у Карлы раздражение. У нее не было ни малейшего желания говорить с ним о своем настроении, но признательность, которую она питала к своему опекуну, заставила ее быть с ним приветливой. Она удивилась, когда Патрик Александер принял озабоченный вид. – Итак, Лорен, вот уже несколько дней ты нас игнорируешь. Я тебя не видел со времени вечеринки у доктора Кумара. Когда он произнес имя Лорен, это резануло слух Карлы, она не могла скрыть чувство досады. – У меня были неотложные дела, я хотела сосредоточиться, – возразила она гораздо быстрее, чем ей того хотелось. – Ты ушла с приема с неким человеком, которого я никогда раньше не видел. Это твой знакомый? Карла тут же замкнулась в себе. Не в привычках Патрика было расспрашивать ее, но она решила вести честную игру. – Ты просто не помнишь, но ты с ним тоже знаком, это Пол Оллесон, мой детский друг. Я встретила его случайно, – уточнила она с оживленным видом. Патрик весь напрягся, в его лице появилась жесткость, которой не было минуту назад. – Пол, из семьи Оллесонов? Из ООН? – воскликнул он. Возглас Патрика удивил Карлу, не ожидавшую такой бурной реакции. Возможно, это и был как раз повод узнать больше. Вот уже долгие годы такая тема была табу, и каждый раз, когда Лорен расспрашивала Патрика о гибели родителей и связях с семьей Оллесонов, он отвечал как-то неопределенно и расплывчато, ссылаясь на то, что это опасно, что надо поскорей все забыть. – Да, именно он, Пол Оллесон из Нью-Йорка. У его родителей тут дом, и он приехал навестить их. Патрик приблизился к Карле и взял ее за руку. – Но, в конце концов, Лорен, ты ведь знаешь, что Оллесоны причастны к гибели твоих родителей, – заявил он. – Нет, по сути, я ничего не знаю. Ты никогда не хотел мне рассказать о том, что произошло на самом деле. Ни о твоих обвинениях, ни о том, почему ты ничего не сообщил полиции, – возразила Карла, быстро отдернув руку и отступая от него. – А ты хотела бы, чтобы я все рассказал тебе, пятнадцатилетней девочке? – вскричал он. – Ты была повержена, одна, в опасности. Мой долг был защитить тебя, а не играть в Шерлока Холмса. – Ладно, значит теперь ты все можешь мне объяснить, – бросила Карла, – мне тридцать пять, и я готова узнать всю правду. Пораженный провокационным поведением Лорен, Патрик Александер прошел вглубь мастерской и стал ходить из конца в конец, время от времени, чтобы сосредоточиться, он брал в руки незаконченное колье или кольцо с рабочего стола своей подопечной. Было видно, что он пытается собраться с мыслями и успокоиться. – Ты вправе узнать, что произошло. Надо бы показать тебе некоторые документы, которые дали бы возможность понять тогдашнюю ситуацию с Оллесонами. На этой неделе могу тебе их подготовить, а пока было бы предпочтительно, чтобы ты не встречалась с этим Полом… Карла прервала его. Ей казалось все более странным поведение Патрика, который пытался увильнуть от прямых вопросов. – Вот снова ты ничего мне не говоришь, а только откладываешь на неопределенный срок объяснения, которые я требую уже двадцать лет. Что ж, знай, это меня совершенно не устраивает. Ты не говоришь мне, почему ты не хочешь, чтобы я встречалась с моим другом. Я не видела его многие годы, и у меня есть желание видеться с ним теперь. Патрик Александер снова перешел на резкий сухой тон.