Амелия Все кажется тесным, как будто моя кожа на два размера меньше, а кости слишком велики. Болит вся сторона лица, а в горле что-то ужасно царапает, чего не было вчера. Я пытаюсь пошевелиться, но такое ощущение, что на меня давит вес целого тела. И тут нахлынули воспоминания. Словно бурные волны во время шторма, они проносятся в моей голове, как в фильме ужасов. Линкольн в бассейне, я прыгаю за ним, спасаю его… Потом тот мужчина, которого я звала на помощь, но он не помог мне, не так ли? Он ударил меня. Все было словно в тумане. Я не была уверена. Мне показалось, что он ударил меня, или, может быть, я просто провалилась под воду? Или я ударилась головой о край бассейна в своей слабой попытке выбраться. Я не могла вспомнить, но одно воспоминание перекрыло все остальные. Я тону, глаза открыты, я смотрю на поверхность воды, темная фигура вырисовывается совсем рядом. Неужели я умерла? Это был ад? Попытка пошевелиться на этот раз прошла удачнее, но ко мне были привязаны какие-то провода. Я с усилием открываю глаза, веки тяжелые, глаза болят, зрение расплывается и фигуры движутся одновременно. Рядом со мной усиливается писк. — Амелия? Этот голос. Глубокий, акцентированный голос, баритон и тембр, вызывающий во мне жуткое чувство спокойствия. — Mondo mia, — склонился надо мной Габриэль. — Ты очнулась. — Я умерла? Его рот слегка искривляется в ухмылке, и мои глаза словно застывают в этом выражении, улыбки достаточно, чтобы на его щеке появилась ямочка. — Нет, leonessa, ты жива. — Что случилось? Где Линкольн? По его лицу ползет тьма, стирая улыбку. — Ты была в бассейне. Он в безопасности, с моей матерью. Я киваю, облегчение проникает в меня, и непрекращающийся писк у меня под боком замедляется. Линкольн был в безопасности, но его слова подтверждают мои воспоминания. — Да, я была. — Ты не умеешь плавать, да? Я не пытаюсь лгать, отвечая: —Нет, — он тяжело выдыхает через нос. — Я ударилась головой? Выражение его лица становится хмурым, и он на мгновение замолкает, прежде чем выдавить из себя одно слово. — Да. Но это еще не все, он что-то недоговаривает. Я открываю рот, чтобы спросить что-то еще, но тут открывается дверь и входит Атлас. Его глаза сталкиваются с моими, когда он замирает в дверях. — Атлас, — рычит Габриэль. — В чем дело? Я не слушаю их слов, застряв в вихре паники, которая начинает бурлить у меня в животе. Я не ударялась головой. Не ударялась. Кто-то ударил меня. Человек пытался убить меня. Утопить меня. Я не ощущаю боль, когда рывком сажусь, а дыхание вырывается из груди. — Они… он… они пытались убить меня! Габриэль хватает меня за плечи, пытаясь остановить, но я смотрю не на него, а на его брата. Я никогда не рассматривала их, я даже не могу сказать, кто сейчас именно стоит передо мной. — Амелия, — Габриэль берет меня за подбородок, заставляя посмотреть на него. — Ты помнишь кого-то? Я судорожно трясу головой. — Я не могу! Я не видела! — Все хорошо, все хорошо, — успокаивает он. — Амелия, — говорит Атлас от двери. — Ты уверена, что не помнишь? Все произошло быстро, возможно, ты просто ударилась головой. — Атлас, — предупреждает Габриэль. — Брат, мы не можем слепо обвинять наших людей в предательстве, основываясь на словах человека, который даже не помнит, что произошло. Это была напряженная и опасная ситуация, разум может сыграть свою роль. Когда Габриэль делает шаг вперед, я хватаю его за запястье. — Не надо. Он останавливается, но снова смотрит на брата. — Мои люди. Мой город. МОЯ ЧЕРТОВА ЖЕНА! — его рев эхом отдается в комнате. — Где ты был, когда она была в бассейне, Атлас? — уже спокойно спрашивает он. Атлас насмехается и качает головой. — Хватит с меня, брат, — он начинает уходить. — Не поворачивайся ко мне спиной, Атлас. Атлас делает паузу и снова оборачивается к Габриэлю, а я сижу молча, сглатывая желчь, поднимающуюся в горле. Его глаза перескакивают на меня, выражение лица меняется, совсем немного, но достаточно, чтобы заметить. Я увидела не агрессию, а что-то другое, что-то, чему я не могу дать названия, но оно также быстро и исчезает. — Конечно, — он насмехается, сделав поклон. — Не хотел обидеть. — Убирайся, — приказывает Габриэль. — Но мы еще не закончили. Атлас уходит из комнаты. — Амелия, мне нужно, чтобы ты постаралась вспомнить, хорошо? — Я не могу, Габриэль, но там кто-то был, я знаю это. — Я верю тебе, — успокаивает он. — Я верю тебе, хорошо? *** Я остаюсь в больнице еще на день, прежде чем меня выписывают, и ни разу Габриэль не уходит. Он остается в кресле рядом с кроватью, спит, когда я сплю, а когда надо уходить, он держит меня рядом. Я отказалась от инвалидной коляски, мне это было не нужно. Головокружение было периодическим, это симптом травмы головы, как сказала женщина-медсестра, отвечающая за меня. Думаю, Габриэль разрешил покинуть больницу только потому, что у него в доме был свой врач. — Осторожно! — Габриэль огрызается, когда мы входим в приемный покой больницы, и объектом его гнева становится миловидная медсестра, которая торопилась. — Габриэль, я в порядке, прекрати. Он бросает на меня взгляд и крепче прижимает к себе, обхватывая так, будто каждый человек в поле зрения — враг. Люди обходят его стороной, пока мы идем к двери, и у входа нас ждет машина. Я проскальзываю внутрь после того, как Габриэль открывает дверь, и замечаю за рулем незнакомого мне мужчину. — К дому, — приказывает Габриэль. Водитель кивает, и, когда он двигается, его куртка немного поднимается, показывая пистолет за поясом. Я изучаю его еще немного: светловолосый, широкоплечий, чертовски крупный. С татуировками, выглядывающими из воротника рубашки. Он встречает мой взгляд в зеркале и ухмыляется. Мое сердце просто замирает. Он был чертовски страшен. — Амелия, это Энцо. Мужчина ворчит. Ворчит.