Телевизор успокаивался и шел на свое место в углу. 1982 Этот противный Бирюзов Очень нам мешает научный сотрудник Бирюзов. Сидит и целыми днями бьет баклуши. Ударит, прислушается, что-то в тетрадку запишет. А у нас эксперимент идет, нам тишина нужна, возможность сосредоточиться. Жаловались мы в местком. Но у Бирюзова там, видно, рука. Его не только не наказали, но даже дали выпустить научную работу «Кинематика молотка при ударе по баклушам». Бирюзов после этого совсем распоясался. Бьет баклуши со страшным грохотом, так что осколки по всей лаборатории разлетаются. А у нас эксперимент, нам покой нужен, вдохновение. Ходили мы к директору, но у Бирюзова и там, видать, рука. Его поощрили, выделили установку, и теперь он диссертацию пишет: «Биение баклуш с промышленной частотой». От установки — гул, треск, разряды. А у нас эксперимент идет — водичка льется, и каждую капельку надо замерить, взвесить, сфотографировать… И очень этот Бирюзов мешает нашей работе. Нашему дружному вдохновенному труду. Всей нашей лаборатории по переливанию из пустого в порожнее. 1981 Его университеты Купе скорого поезда. Позвякивают ложечки в стаканах. Вечереет. Обстановка, располагающая к задушевным беседам. Разговаривают два пассажира. Один — огромного роста, атлетического сложения. Другой — тщедушен и очкаст. Рассказывает здоровяк: — Шли мы со скоростью сто тридцать. Трасса свободна. И тут у меня лопается передний правый баллон и — одновременно! — левый задний. Вынесло на противоположную полосу. Как затормозил, не знаю. Когда вылез, полчаса курил. Ехать не мог, руки дрожали… Говоривший помешал ложечкой чай, помолчал. — А еще был случай, когда я в армии служил. Я десантником был. Представьте — ночной прыжок на лес. Сильный ветер, отнесло меня в чащу, зацепился за дерево. Спрыгнул как-то неудачно. Обе ноги — р-раз! — и сломал. Полежал. Группа поиска меня не нашла. Что делать? Пополз к дороге. Три дня полз, хвою кушал, шишки… — Прекрасно, — Тщедушный посмотрел на мужчину с восхищением. — Простите, а вы, случайно, в шахте не работали? — Работал. А что? — Извините, может, вы и по Северному морскому пути плавали? — Не плавал. Ходил! Три навигации. — Замечательно!.. — Тщедушный потер руки. — А на лесоповале, часом, не трудились? — Было дело. А зачем вы спрашиваете? — Вы — именно тот, кто мне нужен! Сама судьба мне вас послала. У меня к вам, товарищ, архинеобычная просьба. Даже не знаю, как сказать. Вы не подумайте плохого… Тут, понимаете, вопрос жизни и смерти… Словом, я прошу вас продать мне вашу биографию. — Чего? — Продать мне вашу биографию. Ну то есть все факты вашей биографии станут теперь как бы моими. Мне очень надо. Я хорошо заплачу. — Так. — Здоровяк посмотрел долгим темным взглядом на собеседника. — Что, гад, ЦРУ больше документами не снабжает? Или ты на Интеллидженс сервис работаешь? Ах ты, сволочь! Сейчас пойдешь со мной! В милицию пойдем, ясно?.. Сам им все расскажешь. Сколько тебе сребреников платят, а? — То-товарищ, — залепетал тщедушный, — гражданин!.. Вы меня не так поняли, клянусь вам! Пустите!.. Я объясню… Пустите же!.. Я — поэт, понимаете? Выходит моя первая книга, дебют, понимаете? Там нужна биография, в предисловии. Знаете, вроде: автор много повидал, познал жизнь не по романам, работал там-то, там-то и там-то, особенно хорошо идет лесоповал и шахта… А я — младший корректор в издательстве. Пятнадцать лет служу на одном месте. Дальше Клязьмы никуда не ездил. Понимаете?.. Мне без биографии никак нельзя. А то редактор иначе меня в люди отправит, как Горького… А мне ведь тридцать пять лет… Куда я пойду? И при чем здесь Интеллидженс сервис? 1982 Мама Анастасия Филипповна очень гордилась своим умным, талантливым Левушкой. Близоруко щурясь, она рассказывала подругам: — Читать Левушка научился в четыре года. И писать, и считать тоже… Когда был маленьким, часто болел, но никогда не жаловался. Сидит себе в кровати — горло перевязано полотенцем — и решает шахматные задачи. Или читает Майн Рида… В школе учился на одни пятерки. Учителя его называли «солнышко наше ясное». А классная руководительница мне так говорила: «Ваш Левушка — наша гордость, луч света в темном царстве». В институте он был любимым учеником профессора Симонова. Недавно Левушку назначили директором объединения «Изумруд». Предложили персональную машину. А он, чудак-человек, отказался, скромный очень. Иногда Анастасия Филипповна звонила Левушке на работу. Не то чтобы по делу, просто было сладко слышать, как вежливо осведомляется секретарша Людочка: — Кто говорит? — и потом: — Лев Андреевич, по городскому Анастасия Филипповна. Соединить? Но чаще Людочка отвечала: — Он на коллегии в министерстве. Или: — У Льва Андреевича совещание с начальниками главков. И это было слышать еще приятнее, чем самого Левушку. Но однажды, когда Анастасия Филипповна набрала номер Левушки, ей ответил незнакомый бородатый голос: — Он курит в коридоре. Сейчас позову. Левка, тебя! У Анастасии Филипповны екнуло сердце. И еще в трубке шумели какие-то малосолидные голоса. — Левушка, кто это отвечает? Где твоя Людочка? — Мама, Людочка вышла, а это мой школьный друг, замминистра. — А почему ты куришь в коридоре? Разве тебе нельзя курить в кабинете? — Я делегацию вышел проводить… Из Кембриджского университета… Разговорились с профессором Харпером. — Что это у тебя так шумно? — Важное совещание, мамочка. Товарищи из Академии наук. Мама не догадалась. Левушка врал, мучительно краснея шеей, под насмешливыми взглядами сослуживцев. «Мама не догадалась, — горько подумал он. — Хорошо». Только это-то и хорошо. Каково ей было бы узнать, что ее необыкновенный Левушка до сих пор младший научный сотрудник с окладом сто тридцать рублей. — Прости, пожалуйста, не буду тебе мешать… Левушка положил трубку и жалобно сказал: — Товарищи, ну я же вас просил… — не договорил, безнадежно махнул рукой и вышел из отдела. 1981 I.II. Отдел сатиры. Перестройка