– Помолчи уж! Не зря люди говорят, что от осинки не родятся апельсинки… – Тем вечером я была не одна, а с однокурсницей, – глядя ректору в глаза, заявила Серафима и на комнату обрушилась оглушительная тишина. – И она очень хотела заполучить женский яд. – О ком ты говоришь, Серафима? – изогнул брови руководитель школы. – О Миле Лазаревой. Алексей Дмитриевич изменился в лице. Ни для кого не было секретом, что старшая из сестер Лазаревых являлась крестницей ректора, и младшая, неумеха-неофитка, поступила в школу только благодаря его протекции. – Она мечтает испортить внешность сестре. Я бы на вашем месте спрашивала украденное снадобье с Эмилии. Сдав подельницу, неудачливая воровка не испытывала никаких угрызений совести. Да и о каком чувстве вины шла речь, когда Серафиме грозила ссылка к коровам, свиньями и деревенским курицам? *** Улица рядом с домом Лазаревых отличалась вечными потемками, горел только один фонарь у самых ворот. Единственный борец с ночным мраком, он стоял на длинной бетонной ноге и, понуро опустив венчик, рисовал на засыпанной щебенкой дороге бледно-желтый круг. Калитка всегда оставалась открытой, ведь случайные люди все равно не могли попасть в колдовские угодья, а соплеменники обходили стороной дом «неблагополучного» семейства, не принятого ни в один, даже самый захудалый магический клан. Элис вошла в темный двор, озаренный лишь светом зажженных окон. Родители коротали тихий вечер дома. Прежде чем очередной раз испортить родственникам семейную идиллию, рассерженная визитерша обогнула коттедж и утонула в беспросветной темноте старого сада с бесплодными яблонями и одичалыми кустами малины. Подсвечивая себе фонариком в мобильном телефоне, она добралась до старого сарая, где много лет хранили оставшиеся после ремонта строительные материалы. Больше спрятать ритуальную чашу младшей сестре было просто некуда. Открыв дверь в пахнущий зеленой тлей сарай, Элис замерла на пороге. На полу была нарисована пентаграмма с лучами, увенчанными толстыми свечами, а в центре на колченогой табуретке притулилась допотопная ритуальная чаша, чуть погнутая с одного бока. Внутри пыхала и лопалась большими пузырями колдовская вода. Элис подмывало перевернуть чашу, как когда-то учил Чжун, и разрушить сплетенную колдовскую цепь, но она даже в гневе никогда бы не позволила себе наказать младшую сестру столь безжалостным способом. Ведь насильно разорванное колдовство, словно набравший чудовищную скорость бумеранг, возвращалось к его создателю и безжалостно било в больное место. Она решила позвать родителей и продемонстрировать секрет сестрицы, превратившей светлый колдовской дом в логово черной ведьмы. Отчаянно хотелось верить, что пара фирменных оплеух «а-ля тяжелая рука мамы Лаймы» вернут на место мозги обезумевшей от ревности девчонки… Мгновением позже Элис почувствовала на языке отвратительный вкус крови. К горлу стремительно подкатила тошнота. Девушка согнулась пополам, едва успев прижать к жалобно сведенному животу полы куртки. Желудок вывернуло чем-то черным и густым прямо на пол сарая. С омерзением вытерев рот ладонью, Элис выпрямилась и остолбенела, не веря собственным глазам. Казалось, что за долю секунды кто-то разгромил сарай! Медная ритуальная чаша валялась вывернутой наизнанку, словно в днище впечатался кулак могучего богатыря. Стены, пол, потолок усеивали черные брызги, точно в этой самой чаше случился взрыв, расплескавший колдовскую воду. Одежда девушки пропиталась кровавым снадобьем! И вдруг стало ясно, что, выпав из реальности, Элис пила содержимое из обрядной посудины. Девушка попятилась, а потом развернулась и бросилась вон из сарая. Стараясь справиться с новым приступом тошноты, она буквально ввалилась в дом. Из кухни доносились испуганные голоса родителей. Пол под ногами шатался, будто она оказалась на попавшем в шторм корабле. Держась за стену, Элис дотащилась до кухни. Перед глазами плыло, и все происходящее казалось за гранью яви. Испуганные родители суетились возле лежавшей на полу мертвенно-бледной Милы. Младшая сестра не шевелилась, точно не дышала и таращила в потолок широко раскрытые глаза с белесой радужкой. *** Время перевалило за полночь. Коридоры дворцовой лечебницы обезлюдили, воцарилось унылое безмолвие, а в воздухе сгустился сладковатый запах йода, характерный для восстанавливающей магии. Одетая в застиранную больничную пижаму, Элис сидела перед дверью в палату младшей сестры. Она не смогла заставить себя войти и, притулившись на холодной скамье, разглядывала плакаты, рассказывающие о профилактике сердечной недостаточности. Дар ограждал колдунов от большей части человеческих болезней, но не останавливал неизбежного старения тела, как не гарантировал защиту от безжалостного инфаркта. Почему именно сердце оказалось самым уязвимым органом? Не выдерживало того, что его с детства пытались превратить в камень? – Держи, – усталый голос отца отпугнул ледяное оцепенение. Папа протягивал пластиковый стаканчик с дымящимся напитком. – Знаю, что ты не пьешь кофе, но в это время работает только кофейный автомат. – Все нормально. Элис забрала стаканчик и, сделав крошечный глоток горячего питья, обожгла язык. Она испытывала отвращение к кофе, но во рту стоял мерзкий вкус колдовской воды и перебить его не смог даже десяток мятных леденцов, без зазрения совести стащенных из вазы на стойке регистрации. – Как ты себя чувствуешь? – Сносно. Ким Чжун меня заберет. – Лекарь сказал, что тебе нужно остаться до утра. Вдруг опять станет плохо? – Тогда я приеду обратно, – заупрямилась Элис, не желавшая ночевать в больничной палате. – Они выяснили, из-за чего случилось отравление? – Нет. – Избегая взгляда отца, соврала она. – Мила надолго здесь застряла? – Недельку полежит. – Я утром позвоню крестному. Скажу, что она не придет в школу… – Твою сестру отстранили от занятий, – перебил отец. – Надолго? – Дочь поменялась в лице. – Пока не соберется дисциплинарный комитет, после Милу отчислят. Элис почувствовала новый приступ тошноты и поскорее отхлебнула отвратительный напиток, сладкий и горький одновременно, но опять обожгла язык. – Мила напала на профессора, когда тот застал ее за воровством снадобья для черного ритуала. – Ты серьезно? – Серьезнее некуда, – с горечью отозвался отец и опрокинул в себя остатки кофе. – Она перечеркнула свое будущее, чтобы навредить тебе. Поверить не могу! – Папа, все не так… – попыталась оправдать себя и сестру Элис. – Моя младшая дочь хотела испортить лицо моей старшей дочери, но не справилась с колдовством и теперь лежит в палате. – Он сдернул с носа очки и нажал пальцами на веки. – Кажется, меня разрывает на части. – Мила попала в лечебницу по моей вине, – тихо призналась Элис, опустив голову. – Не говори глупостей, твоей сестре надо было хорошенько подумать прежде, чем… – Я перевернула ритуальную чашу. – Что? – в голосе отца слышалось потрясение. Девушка покосилась на папу, он выглядел шокированным. – Я догадывалась, что Мила пыталась провести какой-то ритуал. Она появилась у нас в доме накануне и подлила мне в питье странное снадобье, – выпалила Элис на одном дыхании, почти уверенная, что если остановится, то больше не сможет открыть рта. – Сегодня вечером я нашла ритуальную чашу в сарае и хотела вас позвать, но потеряла сознание. Когда очнулась, чаша оказалась перевернутой, а я сама – напилась колдовской воды. Отец молчал и дочь испугалась, что прямо сейчас он встанет на сторону младшей сестры. – Почему ты ничего не скажешь? – жалобно вопросила она. – Нечего говорить. Вы обе – виноватые. Элис горько усмехнулась. – Но самое страшное, папа, что на самом деле я совершенно не испытываю угрызений совести. Это ведь не делает меня плохим человеком? Меж ними воцарилось долгое неприятное молчание. – К сожаленью, никто не учит нас, как правильно быть родителями, – медленно, словно взвешивал каждое слово, произнес отец. – И когда дети начинают враждовать, то невольно задумываешься, где ты оступился, что неправильно объяснил… Или, может, с самого начала ты видел искаженный мир? Элис тяжело вздохнула, отхлебнула мерзкий кофе, сморщилась. – Я бы хотела сказать, что не с меня началась наша вражда, но нет. – Она покачала головой. – Я первая бросила камень в спокойную воду, а до Милы просто дошли круги. – Алиса, семь лет назад ты была ребенком. – Это не оправдание. – Она попыталась сделать еще глоток и с удивлением обнаружила, что стаканчик опустел. – Не в нашем мире… – Ты всегда была слишком строга к себе. – Отец потрепал девушку по коленке. – Мила делает собственные ошибки, не вини себя. – Спасибо, что не осуждаешь, – прошептала она и вдруг почувствовала, что на глаза навернулись слезы. – Господи, я стала такой плаксой. С жалкой улыбкой Элис вытерла со щеки соленую дорожку. – Эр-а! – Услышав голос Ким Чжуна, она оглянулась. С большим пакетом в руках кореец торопливо направлялся в их сторону. – Ким Чжун! – Элис помахала рукой. – Ты даже обращаешься к нему, как кореянка, – недовольно пробормотал отец, давая понять, что его совершенно не прельщает перспектива стать тестем азиатского гастролера. – Если я стану называть Ким Чжуна – Чжунчиком, то у него случится культурный шок, – пошутила она, – а если оппа31, то культурный шок случится у меня самой. – Что еще за «попа»? – проворчал отец.