Они прошагали по главной аллее, все еще украшенной к новому году. У двухэтажного терема, где располагались учебные кабинеты и местный клуб, стояла наряженная елка. – У вас здесь мило, – протянул Марк с иронией, разглядывая висящую на облицовке крыльца оборванную ветром мишуру. – Просто райское место… – хмыкнула Элис, постеснявшись признаться, что елку заметила впервые. Когда они добрались до домика, то выяснилось, что дверь захлопнулась и замок – надежно заперт. – Я забыла ключи, – простонала хозяйка жилища, подергав ручку. Она сама прилично замерзла и мечтала о чашке горячего чая. – Мне надо сходить за запасными. – Ты можешь подождать в моем домике! – раздался звонкий голосок, друзья с изумлением обнаружили, что девочка-папарацци по-прежнему сопровождала их. В ожидании ответа она заглядывала в лицо красивого пришельца с преданностью голодного щенка. – Алиса, я пойду с тобой! – тут же заявил он, вероятно, припомнив, что все время попадал с абсурдные ситуации с женщинами, носившими имя Марина. Это был хороший вечер. Друзья словно вернулись в дом на камышовом озере. Перешучиваясь, они готовили спагетти, а потом ели, подливая друг другу в тарелки вредный кетчуп. Но когда безопасные темы закончились, то в маленькой кухоньке повисло напряженное молчание. Скрестив руки на груди и привалившись плечом к холодильнику, Марк следил за тем, как Элис мыла тарелки. – Почему ты не спросишь о нем? Только-только унявшееся сердце болезненно сжалось. – Ты приехал поговорить о Ким Чжуне? – сухо спросила она. – Когда он рассказал, где я живу? – Сегодня, и он не подозревает, что я здесь. В конце недели Ким возвращается в Корею. Намыленная тарелка выскользнула из рук, упала в раковину, полную воды. На футболку Элис расплескалась мыльная пена. – Он хочет вернуть себе знак наследования? – сухим тоном спросила девушка. – Нет. – Марк покачал головой. – Чжун не принимает решений на горячую голову и никогда их не отменяет. – В этом его проблема, – со злостью фыркнула Элис. – Не отменять своих решений. – Почему ты сбежала? – тихо спросил Марк. – Он захотел перекрыть дар. – Тебя это испугало? Элис полоснула друга холодным взглядом и резко спросила: – Что ты испытываешь к своей бывшей жене? Ты ее ненавидишь? – Нет. – Хорошо, я перефразирую. Раньше ты ее ненавидел? – Да. – И все эти годы сожалел, что сглупил и женился. Так ведь? – Мы не обо мне говорим! – Ответь! – Ты права. Я отчаянно жалел, что больше не претендую на трон, хотя пытался делать вид, что мне наплевать, – с неожиданной агрессией высказался Марк. – Тогда для тебя мой поступок должен быть очевиден. – Но это было раньше… – А теперь ты можешь претендовать на место властителя и поменял гнев на милость? – со злым сарказмом выпалила Элис. – Я осознал, что любимый человек стоит любых жертв. Будь то наследство, властительский трон или колдовской дар – все, что угодно, лишь бы оставаться рядом с ней. – И что тебя просветило? – усмехнулась она. – Встал как-то утречком и на тебя нахлынуло озарение… – Я встретил женщину, – с холодным спокойствием перебил ее Марк, – и влюбился по-настоящему. На кухню обрушилась ошеломленная тишина. – Она знает, что ты влюблен? – отводя взгляд, спросила Элис. – Да, но она ас в искусстве не замечать того, что ей может не понравиться. Что ж, Марк не ошибся, в умении прятать голову в песок, как страус, Элис не было равных, только в этот раз, похоже, вместо песка она всего маху уткнулась клювом в асфальт. – И как ей поступить? – Мысленно она проклинала себя за то, что завела опасный спор. – Продолжать ничего не замечать. – Марк выглядел далеким незнакомцем. – Эта девушка влюблена в другого мужчину, а я готов быть ей просто другом. – Ты явно достоин большего, чем безответная любовь. Ты не думал, что унижаешь себя? – Нет, Алиса. – Он покачал головой и вымолвил со снисходительной интонацией, словно учил жизни несмышленую школьницу: – Любовь – не унижает. Она делает нас совершеннее. Глаза закололо от слез. Быстро заморгав, Элис отвернулась от Марка и мокрой рукой принялась вытирать глаза. – Порой я тебя ненавижу. Ты заставляешь меня плакать. – Разве не для того созданы друзья? – усмехнулся он и привлек подругу к себе. Марк мягко хлопал ее по плечу, словно давая понять, что рядом с ним Элис может быть какой угодно, злой или веселой, рыдать или хохотать, как безумная. – Ты счастлива в своем человеческом мире? – тихо спросил он. Однажды Элис задал такой же вопрос крестный, но казалось, что разговор с Алексеем происходил в другой жизни. Сейчас картина ее мира изменилась до неузнаваемости. – Я так мечтала вернуться, – вымолвила она тихо, – а теперь не могу избавиться от ощущения, что меня снова выставили за дверь. *** Марк не запомнил гибели родителей. Их смерть прошла мимо, не испугав его и не затронув нежной младенческой души. Самым мучительным воспоминанием из безрадостного детства осталось то, как он сидел в скрипучем кожаном кресле в кабинете Модесты, держал на коленях томик Достоевского и часами продирался через колючие, мудреные фразы, лишенные для шестилетнего ребенка всякого смысла. Стараясь подавить зевки, мальчик отчаянно кусал язык или исподтишка посматривал на уродливый портрет семьи Вознесенских. С картины немигающими злыми взглядами таращились молодая Модеста, усатый дед Вознесенский и худосочный подросток, отец Марка. Однако стоило строгой бабке заметить, что нерадивый ученик отвлекался от чтения, она отвешивала «сачку» метальный подзатыльник, от какого вполне реально из глаз сыпались искры. Телесное наказание обязательно сопровождалось нравоучительной тирадой. Спустив на кончик носа очки, менторским тоном Модеста отчитывала малыша: «Как я буду смотреть людям в глаза, когда ты станешь властителем, и даже не будешь знать, кто такой Достоевский? Хочешь опозорить великий клан Вознесенских?» Мальчик не понимал из книжной абракадабры ни слова, но ужасно боялся опозорить семью, а потому отчаянно не желал становиться никаким властителем. Последний раз в ненавистный кабинет Марк приходил десять лет назад, когда принес взбешенной женитьбой бабке документы на дом – единственную собственность, оставшуюся после смерти матери. Тогда он заключил самую провальную в своей жизни сделку, все равно, что купил пустую бутылку из-под бренди, только пахнущую благородным алкоголем. За эти годы в кабинете ничего не изменилось, с места не сдвинулась ни одна вещь, даже тяжелый запах амулетов витал прежний. Миниатюрная бабка терялась на фоне огромного письменного стола, старомодно застеленного зеленым сукном. Знакомым жестом она опустила на кончик носа очки и глянула на внука: – Явился? – Модеста отложила какие-то бумаги и указала в знакомое кресло: – Садись. Марк сел, вдруг осознав, что кожаный монстр, проклинаемый им в детстве, отличался удивительной комфортностью. – О чем ты хотела поговорить? – спросил внук, скрещивая длинные ноги. – Возьми-ка. – Модеста швырнула на край стола стопку папок с личными делами невест. – У них разные имена. Колдун поставил локти на подлокотники и сложил пальцы домиком. – Ты что ж, передумал жениться? – вкрадчиво уточнила бабка. Вопрос был риторический, заданный исключительно для запугивания нерадивого наследника, и ответов не требовал. Марк бросил взгляд на картину. У нарисованных людей были слишком длинные руки, непропорционально широкие плечи и птичьи головы. Ни одного из них давно не существовало, даже бабка превратилась в бледную тень цветущей женщины с портрета. – В детстве я ненавидел этот портрет, но, если теперь кто-то упоминает об отце, мне вспоминается именно он. Ты замечала, что у картины нарушена пропорция? – Ты о чем вообще говоришь? – сузила глаза Модеста. – Почему ты его оставила в кабинете? – Его по фотографии нарисовал твой дед, – нехотя призналась хозяйка дома. Внук бросил на нее ироничный взгляд. – Всегда полагал, что ты далека от сентиментальности.