– И мне. – Даже не верится, что все это правда. Когда хочешь чего-то больше всего на свете, бесконечно долго этого ждешь, надеешься – и вдруг оно случается, то ты просто… Тут ее голос дрогнул, и слезы градом покатились по щекам, объясняя все лучше любых слов. В тот день я пропадал в саду, экспериментируя с радиоуправляемыми вертолетами. Анна снисходительно называла их моими игрушками, но она была не права: использовал я их далеко не забавы ради. Недавно у меня появилась новая модель с соосными винтами, к которой я прикрепил маленькую цифровую камеру. Мне удалось поднять вертолет в воздух, но из-за камеры он стал слишком тяжелым и рухнул на землю, врезавшись в увитую розами решетку. Я прислушался – не доносится ли из дома, где отдыхала Анна, ее криков. Это могло случиться со дня на день, в любой момент. Срок подошел еще неделю назад, и наши нервы были на пределе. Порой ожидание и вправду хуже смерти. Когда ветер утих, я снова запустил вертолет. Добившись того, чтобы он устойчиво держался в воздухе, я направил его вдоль дома, но внезапным порывом ветра его швырнуло в застекленную дверь с такой силой, что сорвало один из винтов. Не успел я войти в гостиную, как услышал вопль Анны: – Роб! В два прыжка преодолев лестницу, я влетел в спальню: Анна, расставив ноги, сидела на краю кровати. – Вот черт, ты как? – По-моему, у меня начались схватки. – Схватки? Ты уверена? – Да. – Руками она упиралась в колени, чтобы сохранять равновесие. – Я засекала время. К тому же вряд ли это может быть что-то другое – я никогда не испытывала ничего подобного. Анна взглянула на свои наручные часы – массивный аппарат от «Касио», который она ценила за наличие подсветки и точность. – И давно они начались? – оторопело спросил я. – Не знаю. Минут сорок пять назад. – Господи, Анна, ну почему ты сразу меня не позвала? – Тогда я еще не знала наверняка. – Ее лицо было пепельно-серым от ужаса. – Думаю, нам нужно в больницу. – Я за сумкой. – Бери дневную. Анна заранее упаковала две сумки. Обе ждали своего часа в прихожей, и к ручке каждой была привязана бирка для багажа: на одной было написано «День», на второй – «Ночь». Через несколько минут мы уже стояли у двери: я держал сумки, Анна прокручивала в голове список вещей, проверяя, все ли мы взяли. Я потянулся было к камере, лежавшей на столике у входа, но тут же услышал: – Даже не думай брать ее с собой, Роб. Я взглянул на Анну: спорить с ней сейчас точно не стоило. Как только врач ушла, Анна закричала, и я испугался, что ребенок в ней умер. Едва я нажал на кнопку экстренного вызова, как показался пучок волос – это была головка Джека. В палату вбежала врач и крикнула медсестру, которая так и не появилась, потому что ушла на обед. Анна по-прежнему надрывалась от крика. Ей задрали ноги на поручни, а мне сунули поднос с инструментами, что-то гаркнув, но я ничего не понял и продолжал стоять столбом в изножье кровати с подносом в руках, пока Анна, извиваясь от боли, выталкивала из себя Джека. Поначалу мы в шутку называли его «нашим маленьким пришельцем». Потому что, даже увидев черные волосики и крошечное тельце в скользком пузыре и потом услышав плач младенца, лежащего на древних механических весах, я все равно не мог поверить, что он настоящий. Никогда не забуду, как улыбалась Анна, беря на руки этот хныкающий комочек и поднося его к груди – так уверенно и естественно, словно кто-то ее этому научил. Столь счастливую и открытую улыбку я видел у Анны впервые. – Хотите подержать сына, пока я зашиваю мамочку? – спросила врач. Я осторожно взял его, боясь раздавить. Он был туго запеленат, виднелось лишь личико с двумя вздувшимися щелками вместо глаз. Я радовался, что Джеку наконец более или менее уютно: все лучше, чем на ледяных весах или в грубых руках медиков. В книжках о младенцах написано, что связь между матерью и ребенком устанавливается мгновенно, тогда как отцу для этого нужно время. Неправда. В ту же секунду, как я взял его на руки, по моему телу пробежал электрический разряд, и я понял, что именно этого момента я и ждал всю свою жизнь. Я не мог поверить, что это чудо, этот крошечный сверток, который сопит и гулит, произвели на свет мы с Анной; что мы вдвоем умудрились создать нового человека – с пальчиками, руками и ногами, мозгом, душой. Но это была правда. Мы создали новую жизнь. Создали Джека. 4 Стоял необыкновенно жаркий весенний день, и в Хэмпстед-Хит яблоку было негде упасть: дорожки заполонили бегуны, повсюду прохаживались туристы и семьи с колясками. На скамейках сидели старички – завсегдатаи парка, которые приходили сюда каждый день и слушали радио, приставив маленький радиоприемник к самому уху. Мы недавно подарили Джеку велосипед с нарисованным Человеком-пауком, с ветровым стеклом и пушками, и ему не терпелось на нем прокатиться. Найти ровный и безопасный участок на Парламентском холме было непростой задачей, поэтому мы, как всегда, отправились в парк. Я смотрел, как Джек толкает в гору байк, который в два раза больше него самого, и думал о том, как же быстро изменился наш мир. Нашему сыну уже исполнилось пять, он был «знатным крепышом», как сказал бы отец. Позади остались и смешная округлость его ног, свойственная карапузам, и младенческое лопотание. Теперь мы ходили в библиотеку за детскими книжками, посещали родительские собрания и изо всех сил пытались внушить Джеку мысль о том, что драматический кружок после школы – это классно. – Может, здесь? – спросил я, когда поверхность стала более-менее ровной. – Да, – согласился Джек, закидывая ногу через раму. – Так, ребята, – вмешалась Анна. – Здесь склон слишком крутой. Я думала, мы ищем плоское место. – Это и есть плоское место, – возразил я. – Хорошее место, мам, – подтвердил Джек. Анна на мгновение задумалась, окидывая взглядом дорожку: – Нет, я так не думаю. Слишком уж круто. Джек вздохнул и закатил глаза – привычка, приобретенная в школе. – Ладно, Джек, – сказал я, – давай еще немного поднимемся. – Давай, – ответил он послушно и снова принялся толкать своего коня вверх по склону. На вершине холма была ровная площадка, по которой на трехколесном велосипеде рассекал довольный малыш, а его папаша с встревоженным видом бежал следом. – Ну, здесь-то точно безопасно, – усмехнулся я. Анна немного смутилась и даже покраснела. – Хорошо. – Она осмотрела площадку и повернулась к Джеку. – Только езжай осторожно. Джек застегнул ремешок шлема с таким серьезным видом, словно садился за штурвал истребителя, а потом оттолкнулся ногой и помчался вперед, ловко объезжая попадавшихся на пути людей. Я бежал рядом, улыбаясь во весь рот и чуть не лопаясь от гордости; деревья так и мелькали по сторонам, а фары ослепительно блестели на солнце – ну чем не кадр из фильма? Я почувствовал прикосновение к руке и внезапно понял, что бок о бок со мной бежит Анна. Сначала я подумал, что ей страшно за Джека и побежала она лишь для того, чтобы в случае опасности кинуться к нему и спасти, но тут до меня вдруг дошло, что она улыбается счастливой улыбкой и вовсе не намерена его останавливать. Дорожка пошла вверх, и Джеку стало тяжеловато крутить педали. Я подбежал сзади, ухватился обеими руками за сиденье и подтолкнул, точно так же, как подталкивал меня отец. Я до сих пор помню его радостные крики в тот день, когда я впервые самостоятельно прокатился на велосипеде по нашему двору. – Джек, ты просто молодчина, – похвалил я его, когда он уверенно остановился. Джек слез с велосипеда и начал деловито проверять пушки. – У него здорово получилось, – улыбнулся я Анне. – Это точно. – А можно мне еще раз? – спросил Джек, затягивая потуже ремешок шлема. – Конечно можно. Он снова забрался на велик и начал ездить кругами, лавируя между торчавшими из травы пнями. Мы с Анной болтали, не обращая на него внимания, как вдруг, вместо того чтобы обогнуть стоящее на его пути дерево, Джек в него врезался. Анна вскрикнула, и мы оба бросились к нему. Джек лежал на земле, изумленно распахнув глаза. – Ты живой? Я опустился на колени рядом с ним. Он неуверенно кивнул, как будто плохо понимая, что происходит.