– Ты не поранился? Сколько пальцев я показываю? Джек улыбнулся: – Миллион. – Как тебя зовут – помнишь? – Джек. – А меня? – Мистер Свинюшкин, – хихикнул он. – Ясно. Значит, все в порядке. Я помог ему встать и поднял валявшийся на земле байк. – Что с тобой произошло, маленький? Как ты себя чувствуешь? – спрашивала Анна, отряхивая пыль с его штанишек и курточки. – Нормально, – ответил Джек. Было видно, что он все еще немного не в себе. – Как это вышло, приятель? – Не знаю. Я ехал на велике, а потом… я не знаю… стало очень странно, и я как врежусь в дерево… Мы с Джеком сидели в гостиной, пили горячий шоколад и смотрели «Финальный счет». Джек внимательно слушал и шевелил губами, беззвучно повторяя за диктором названия команд. «Аккрингтон», «Честерфилд», «Блэкберн». Более сложные он пытался произнести вслух: «Гиллингем», «Сканторп», «Шрусбери». В какой-то момент Джек принялся рассматривать фотографии в своей простенькой «мыльнице», которую мы подарили ему на последний день рождения и с которой он никогда не расставался и держал ее всегда крепко, обеими руками, как мы ему показали («Это тебе не игрушка, Джек, а серьезная вещь»). Закончив снимать, он протирал экран обрывком туалетной бумаги и убирал фотоаппарат в футляр. – Пап, – сказал Джек, аккуратно кладя камеру на кофейный столик. – А можно мне тост с особенным сыром? Это был хлеб с маслом, пастой мармайт и ломтиками сыра. За несколько секунд в микроволновке сыр плавился, покрывая бутерброд гладкой корочкой. – Конечно. Думаю, мама как раз его сейчас готовит. – И тебе тоже? – А мне не нужно, – ответил я. – Я просто слопаю твой! – Ну не-е-ет! – Джек поглядел на меня и закатил глаза. – Если ты съешь мой тост, то я сделаю тебе что-то плохое. – Это что же, интересно? – Мм… – Джек прижал палец к губам. – Ты тогда пойдешь спать, и… и… Он изо всех сил старался придумать настоящее наказание. Я вопросительно поднял брови. – И не будешь смотреть футбол! – выкрикнул Джек с победоносным видом. – Ну и дела, – протянул я и озадаченно потер подбородок. – Что ж, ты выиграл – сам ешь свой тост. Его лицо засияло от счастья, и я пошел на кухню – проверить, готово ли его лакомство. Анна резала тост на квадратики. – Он в порядке? – В полном. – Я так и не поняла, что это было. – Анна, он просто упал с велосипеда. С детьми такое случается. – Но выглядело это так, словно он отключился. И он сказал, что почувствовал себя странно. – Внимание ослабил на секунду, вот и все. Он ведь только недавно научился кататься, ему пока сложно. Было очевидно, что мои слова Анну не убедили. Она дала мне тарелку с квадратиками, и я понес ее Джеку. Этот тост – единственное, что умел готовить отец. Он мог делать все, что угодно, по хозяйству, но повар из него был никудышный. Если мы оставались дома вдвоем – мама убирала офисы в Сити, – то мой обед состоял из тоста с особенным сыром. Отец готовил его идеально: слегка поджаренный, еще горячий хлеб он сначала мазал маслом, затем – тонким слоем мармайта и, положив сверху несколько почти прозрачных ломтиков сыра, отправлял его в микроволновку на тридцать секунд. Однако сам никуда не уходил, а все эти тридцать секунд, облокотившись о стол, смотрел на тост и ждал ключевого момента, когда сыр полностью расплавлялся, но еще не начинал пузыриться. Когда мама умерла, пришла моя очередь заботиться о нем. Каждый вечер отец молча садился за стол, где перед ним, на маминой салфетке для столовых приборов, лежали ее нож и вилка, и начинал плакать, и все, что я мог для него сделать, – это приготовить ужин, как раньше мама. – Спасибо, лапушка, – говорил он, когда я ставил перед ним тарелку с тостом. «Лапушка» было его излюбленным обращением. Конечно, в присутствии моих друзей или посторонних он называл меня «дорогой» или «сынок», но наедине – только «лапушка». И вот в течение года я готовил ему ужин: размораживал пиццу, разогревал его любимые блинчики и пироги с мясом. А каждую пятницу, когда он возвращался после дневной смены, радовал его двумя тостами с кетчупом на гарнир. Я смотрел на Джека: он жевал тост, слегка измазавшись томатным соусом, и все так же беззвучно произносил названия команд. Как же он был похож на отца! Он ел так же аккуратно и вдумчиво, а когда прислушивался, то точно так же наклонял голову набок. Иногда я представлял их вместе. Представлял, как отец сажает Джека верхом себе на живот, как сажал когда-то меня; как мы втроем болеем за «Вест-Хэм»; как Джек, устроившись на пассажирском сиденье отцова такси, говорит по рации с диспетчером. Я так и видел, как отец хвастается всему миру: «Это мой внук!» – Приятель, я не шучу: не вздумай снова заводить песню про эти свои дроны, меня от них уже блевать тянет. Мы со Скоттом сидели в баре под названием «Корабль». Мы часто встречались здесь, чтобы обсудить рабочие дела. Днем бар был почти пуст, и мы спокойно могли расположиться с ноутбуками за одним из огромных столов, устроив временный штаб. Из-за деревянной обшивки стен казалось, что ты и вправду на корабле, тогда как замызганные оконные стекла наводили на мысль, будто тебя ненароком занесло в церковь. – Тут вот в чем дело… – Нет. – Скотт, я реально продвинулся… – Роб, умоляю, не начинай… – Я оплачу твою выпивку, если ты дашь мне пять минут. Скотт захохотал и хлопнул ладонью по столу: – Да никакая выпивка в мире не возместит мне пять минут моей драгоценной жизни, потраченные на выслушивание твоей чуши! – Иди в жопу. Хоть мы со Скоттом и провели детство в одном районе и оба учились в Кембридже, до того собеседования в «Симтеке» мы ни разу не встречались. Мы еще шутили, что, видимо, просто обитали в параллельных реальностях. Скотт был единственным выпускником Кембриджа на моей памяти, который закупался нижним бельем на Ромфордском рынке и на каждый, вплоть до восемнадцатого, день рождения получал торт в виде футбольного мяча с эмблемой «Вест-Хэма». – У нас есть дело и поважнее. Мне действительно нужен этот код, – произнес Скотт. Я тут же полез в телефон, делая вид, что получил важное письмо. Мы договорились, что я напишу кое-какие скрипты для одной китайской компании, которая выпускала онлайн-карты, но работа у меня шла ни шатко ни валко, и Скотт об этом знал. – Я помню, Скотт, помню. Видишь ли, написать его оказалось сложнее, чем я думал. – Тогда поручи это Марку. – Марк застрянет точно так же. Скотт хотел, чтобы кодом занимались программисты в Бельгии, но я убедил поручить эту задачу мне. – Да, но он там не один – их шестеро, – возразил Скотт. – Да, но в программировании принцип «чем больше – тем лучше» работает далеко не всегда. Я пустил в ход свой козырь: Скотт был гениальным бизнесменом, но в кодировании он не смыслил ровным счетом ничего, и тут-то я и мог поставить его на место. Скотт вздохнул и крутнулся на стуле. За последнее время на лице Скотта появилось несколько новых морщин. Я знал, что он хочет поскорее избавиться от компании. Он все еще не оправился от кризиса и собирался, по его словам, «кое-что поменять». Потому-то он и торопил меня с кодом – чтобы впечатлить потенциального покупателя. – Слушай, Роб, ты отличный парень, и мы уже долго работаем вместе. Я никогда не придирался к тебе, предоставляя полную свободу, но сейчас другой случай. До конца недели код должен быть у меня, ты понял? Он смотрел в окно, нервно барабаня ногой по широкому основанию барного стула. Я не хотел, чтобы он продал «Симтек». Дело было не только в зарплате, над которой так тряслась Анна. Для того чтобы воплотить в жизнь мою идею, нужны были репутация компании и завязки Скотта в деловом мире. В противном случае мне грозило повторение всего пути с самого начала: Анна снова купит мне костюм на свои деньги, и я буду обивать пороги, умоляя взглянуть на мой сомнительный бизнес-план. – Если до пятницы я закончу код, можно мне сказать пару слов о дронах? – Да чтоб тебя, Роб! Скотт рассмеялся. Говорил он с таким сильным акцентом, что можно было подумать, будто он только что вернулся с собачьих бегов в Ромфорде. – Хуан, – обратился он к бармену. Испанский у него был идеальный. – Как найдется минутка – принеси нам пару пива.