Солнечный свет, даже рассеянный высокими облаками, ослепил их. Повисла неловкая пауза, громыхающая сильными ударами мяча о землю — на площадке играли в баскетбол. И опять на помощь пришла Лукерья: — Вы только не говорите, пожалуйста, что мы здесь были. Игорь кивнул и почувствовал себя до смерти усталым. Будто последние дни силы в нем поддерживала только тревога, которая теперь сдулась воздушным шаром. Лукерья бросила виноватый взгляд на Лису, но та бездумно смотрела мимо нее. — Спасибо вам, ребят, — выдавил из себя Игорь. — Вы просто… Игорь не нашел, что сказать еще, словно мозг усох и стал не в состоянии составлять человеческие фразы. Но Лукерья все равно расплылась в польщенной улыбке, а Максим серьезно кивнул. Компанией они дошли до перекрестка. В тишине. Наверное, Максим с Лукерьей стеснялись переговариваться, а у Игоря не осталось никаких сил инициировать беседу, несмотря на всю его признательность. Найти его, найти Лиску — наверняка стоило немалого труда. И смелость. Лиска послушно шагала на полшага впереди, и как Игорь ни старался, не мог разгадать ее настроения. На перекрестке распрощались. Игорь пожал руку Максиму и, не зная, что еще сделать, неуклюже сжал плечо Лукерьи. Та внимательно на него посмотрела, и по ее напряженным губам Игорь догадался — хочет что-то сказать. Вопросительно кивнул — самое малое, что он мог сделать для своей «спасительницы». — Вы ее… только не ругайте… Сильно, — чуть слышным шепотом попросила она и поспешила отойти к Максиму, словно сказала что-то крамольное. И Игорь понял. Так или иначе, на Лиску она «настучала», что в подростковой среде редко оправдывается даже благими целями. Потом, уже во взрослой жизни, Лукерья научится разбираться с истинными мотивами своих поступков и принимать за них ответственность. А сейчас ее подтачивали противоречия — стоило ли вмешиваться? Мало ли, что там у Лиски… Но сидеть в притоне в Лукерьиной картине мира было все равно хуже. А что по этому поводу думает Лиса?.. Максим же ни о чем таком не переживал — он с детства не терзался моральной стороной своих действий. Если он решил, что надо так, значит так тому быть. Если девушка попросила помочь — значит надо помочь. — Пока, Лис, — хором крикнули ребята. Максим, преувеличенно бодро, Лукерья — чуть виновато. — Пока, — Лиса даже махнула рукой в ответ, и, не глядя на Игоря, побрела дальше. Игорь чувствовал приближение грозы. Не в свежем воздухе, не в скрывшемся на облаком солнце, но где-то между ними двумя. Тяжело вздохнул. Хорошо, что все обошлось. Плохо, что обошлось ли? Он поймал себя на позорной мысли, что ему трусливо. Страшно, что могло произойти непоправимое. Что что-то уже и произошло. Что Лиса идет, как призрак. Что это он может быть во всем виноват. Игорь едва не взвыл от нахлынувшего, затягивающего внутрь отчаяния. Дошли до светофора — горел красный. Лиса встала на самый край бордюра, держа бесстрастное лицо и не выдавая ни капли человеческих эмоций. Игорь не рискнул просить ее слезть — так вызывающе независимо смотрелась она в закатном свете. Вызывающе отдельно от него. И от всего мира. И ему ничего не оставалось, кроме как встать рядом. С той стороны, откуда ехали машины. На случай, если какая-то по неизвестным причинам вильнет в сторону. Лиса коротко и непонятно глянула на него, и снова погрузилась в свое вялое безвременье. — Куда? — как из наушника донеслось до Игоря. Если после перехода идти прямо, то через несколько переулков будет его дом. Если свернуть направо — выйдешь на стоянку, где припаркован его автомобиль. Откуда можно ехать к Аньке. — Домой, — хрипло, с неожиданно сухим горлом отозвался Игорь. Светофор сменился на зеленый, и они перешли дорогу в безразличном потоке людей. Лиска перехватила рюкзак в другую руку, все еще оставаясь на полшага впереди Игоря. И зашагала прямо, будто по единственной тропе, не глядя по сторонам. Заходя в лифт, Игорь опомнился — надо ведь звонить Аньке. Отчего-то очень не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Лиска, как ни странно, не стала забиваться в угол кабины — прислонилась к стенке прямо рядом с Игорем. Лифт поехал, и она устало прикрыла глаза. Эта же усталость сохранилась в ее движениях на коротком отрезке пути до квартиры. И Игорю вдруг показалось, что они просто вернулись домой после долгого отсутствия в той же деревне. Н е разуваясь, Лиска зашла в квартиру, отшвырнула с пути рюкзак и опустилась на пуф. Солнце уже садилось, в прихожей было сумеречно — свет можно было включить только у коридора. Игорь замер, глядя на застывшую, как статуя, Лису. Нужно было что-то говорить… Но что?.. И как? О чем? — Я дура, да? — неожиданно спросила Лиса. Отчаянно подняла глаза прямо на него — и в них мелькнул влажноватый отблеск. Первое желание — сообщить, что она конечно же дура, эгоистка и вообще личность неблагородная — растворилось в этом отблеске и тщательно подавленном всхлипе. Лиска опустила голову, и ее лицо скрылось за отросшей челкой. А Игорю стало легко. Будто только дома до него дошло: с Лиской действительно все в порядке. Жива… А все остальное — да тьфу! Он в два шага оказался рядом с ней и как-то по-медвежьи неудобно притиснул к себе. Та вздрогнула, как от резкого порыва ветра, но быстро расслабилась и бессильно уткнулась лбом ему в живот. — Ты, говоришь, дура? — звонко, торопливо и почти весело ответил Игорь. — Лично я шастал по подвалам. Бесславно проиграл в сражении с местным котом. А бомж Эльдар обещал мне похлопотать о скидке на ремонт телефона. Ну, и кто из нас дурак? Лиска на очередной всхлип затряслась в беззвучном смехе — плечи запрыгали у Игоря под ладонями. — Серьезно, Лис, хватит, — тихо продолжил он, несмело поглаживая ее по спине. — Ну, кто из нас глупостей не делал? Все нормально. Ты только не пугай так больше… Игорь потрепал ее по взъерошенной макушке и осторожно отстранил, чтобы посмотреть в лицо. Глаза еще влажные, рот хоть и кривовато, но улыбается. Лиса коротко кивнула и снова ткнулась ему в живот — теплой щекой. И у Игоря зачастил пульс. — Серьезно? Подвал? — глухим от слез, но потеплевшим голосом произнесла она. — Это глупо. Мой уровень — это минимум чердак. Сомнительные квартиры — тоже твой, но это лучше опустить. Какая к черту разница? Все прошло. И все нормально. Надо уже звонить Аньке — пусть успокаивается. Лиска подобрала рюкзак и ушла в ванную, а Игорь, гремя посудой на всю квартиру, стал набирать номер. Гудков пять или шесть прозвучало, пока из трубки не донеслось приглушенное: «Алло». — Аня, Лиска нашлась! У меня сейчас. В трубке послышался тяжелый вздох. — Где она была? Игорь торопливо пересказал недавнюю историю. На радостях не догадавшись опустить некоторые подробности. — Можешь ее позвать? Лиска уже была на кухне — бездумно меняла местами магниты на холодильнике. На протянутый телефон вздрогнула, словно Игорь предлагал ей отраву, но трубку приняла. Следующие несколько минут Игорь безотрывно наблюдал, как успокоение на ее лице застывает, словно после укола лидокаина. Коротко потупившись, она вышла из кухни, и Игорь не услышал, что она говорила. Но понимание, о чем беседа, и без того проползло в душе холодной змейкой. Соорудив нехитрый ужин, Игорь прислушался — разговор вроде бы завершился. Но на приглашение к столу квартира отозвалась тишиной. Почуяв неладное, Игорь вышел из кухни. Лиска сидела в кресле, скрестив ноги, и коленки неудобно упирались в его подлокотники. Внимательно смотрела на телефон, у которого уже погас экран. Игорь осторожно повторил приглашение. Лиска вздрогнула от неожиданности и торопливо улыбнулась. — Извини, не слышала, — спешно попыталась сделать вид, что все нормально. Но если лицо она еще могла контролировать, то про понурую позу совершенно забыла. На собственной кухне чувствуешь себя куда увереннее, чем в чужом подъезде, поэтому Игорь завел «светскую» беседу, дабы хоть как-то отвлечь Лиску. — А этот Максим — тоже твой одноклассник? Лиса, будто вынырнув из глубины, отозвалась: — Не, из параллельного — но общается почему-то больше с нами. Игорь обратил внимание на это «с нами» — хоть класс по документам был уже и не «их». И припомнил недавно посещенную школу. — А странно, — продолжила она, наматывая макаронину на вилку. — Вроде все такие положительные… а каждая собака эту квартирку знает… И торопливо дернула на него глазами. — В этом что-то от Паланика, — пожал плечами Игорь. — Он вроде говорил о положительных людях, которые по ночам что-то там делают.[1] Лиса хмыкнула и, поняв отсылку, немного расслабилась. Выпрямилась и откинулась на спинку стула. К концу ужина полноценные сумерки накрыли осенний вечер. — Сегодня здесь переночуешь, — Игорь взял на себя смелость решить без Аньки. — А завтра посмотрим. Лиска не протестовала. Ушла в свою комнату. Оттуда сразу донеслось бормотание телевизора и тихий шорох присутствия. Ее не было целый месяц, а комната уже через час снова стала Лискиной. Игорь стал повторно набирать Анькин номер. — В смысле? — опешила она. — Сейчас ее вези! — Поздно уже, — ответил Игорь, глядя, как из заброшенной некогда комнаты в коридор льется уютный свет. — Ты же знаешь, как неудобно в темноте ездить. Да и путь не близкий — а Лиска и так вся измученная… И ненароком навлек на себя гнев богов. — Она измученная? Мать четыре дня не спала толком, а измученная она! Шляется непонятно где, а все вокруг нее прыгают. Тебе самому такое нравится? Это надо пресекать на корню! Вези ее домой! — Тише, Ань, не расстраивайся, — поспешил пойти на попятную Игорь. — Ты и так нервничала как не знаю кто, ни к чему тебе еще на ночь глядя разборки устраивать — еще хуже нервы расшатаешь. Тебе самой надо в себя прийти. Аня замешкалась, явно желая принять на веру увещевания Игоря. — А ты пока выдохни, расслабься, прими горячую ванну. И хоть поспи нормально, — продолжил завуалированную атаку Игорь. — А она пусть еще о своем поведении подумает. До завтра ничего не случится — я уж прослежу, не волнуйся. — Ну, если ты так считаешь, — «поддалась» Анька. Распрощавшись, Игорь еще с минуту наблюдал выцветший дисплей телефона. Внутри потряхивало. Он всегда считал себя прямолинейным и не любил юлить. Всегда ощущал себя от этого предателем. Но в этот раз иных вариантов не было — вести не пришедшую толком в себя Лиску в ночь к нестабильной матери — так себе затея… Да и самому не мешало бы выяснить, что там произошло. Так что пусть еще успокоится. Успокоятся. Под неспешное домашнее шуршание ночь вошла в свои права. И стало одиноко, тоскливо. Словно осенний сплин под покровом темноты просачивался в жилище через невидимые щели. Игорь, потирая, как от холода, руки тихо прошелся по коридору. Дверь в Лискину комнату настежь, но в комнате темно, только блеклый прямоугольник коридорного света на полу. Игорь остановился, прислушался, но ответом ему была лишь тишина. Помялся еще с полминуты, и все-таки постучал по дверному косяку. Лиска уже расстелилась, но самой ее в комнате нет. Игорь торопливо глянул в сторону ванны — свет не горел. Оглянулся, словно Лиска могла незамеченной оказаться в коридоре, и не без внутреннего холодка позвал: — Ли-ис… — Что? — тут же ответили ему. Игорь облегченно шагнул в комнату. В тот угол не доставал свет ни из окна, ни из коридора. И именно там и сидела Лиска, соорудив себе из одеяла нечто вроде вигвама. — Можно? Верхняя часть вигвама вроде бы утвердительно съехала. — Ну, дела… — в пустоту выдохнул Игорь, садясь на край дивана и упираясь головой в стенку. — Не знаю, что произошло, но наверняка это что-то серьезное. Не уверен, как ты оцениваешь меня в качестве слушателя, просто знай, что я готов тебе помогать. И да, я рад, что ты вернулась. Вигвам вырос в высоту, и на его белой вершине проклюнулся Лискин профиль. Она думала. Говорить о своих проблемах не любила и не умела — ощущение собственной слабости обжигало горло еще до того, как она решалась открыть рот. Да и для чего об этом говорить? Бесполезно же… Но Игорь, наверное, имеет право знать. Он сильный. Он неистеричный. Не будет поднимать панику. Лиска поймала себя на непривычном чувстве — ей не страшно «пожаловаться» Игорю. И очень хочется уже с кем-то взрослым, нормальным взрослым, поговорить. — Да ничего, по большому счету, не произошло, — несмело начала она. — Все как всегда. Я во всем виновата и ничего не способна сделать по-человечески. Я причина всего и вся, и всем вокруг обязана. Голос жаром отдавался в горле. Все изнутри напряглось. До боли. Будто слова, слипшись тяжелым комом, мешали друг другу в попытке первыми прорваться на свет божий. — Я в школу торопилась — не успела как следует в ванной убраться. Ну, полотенца там ровно повесить, плитку вытереть, шторку душевую расправить. Решила, что с одного раза ничего не случится. А ты же помнишь, как она щепетильно ко всему этому относится… Обычно встает, когда я уже ухожу, а тут раньше проснулась. Ну и понеслось… Что я ленивая, неблагодарная и все в таком роде… Ну, как обычно. А тут знаешь, мне оно что-то поперек горла встало. Ведь она всегда кричит, ругается, а мне положено стоять, опустив голову, и слушать. И я не стала. Сказала, пусть сама убирается — все равно дома сидит. Грубо сказала… И ей вообще резьбу сорвало… Кричала, плакала, причитала… А мне и в школу идти надо, и ее вроде как страшно оставлять. Я уже десять раз пожалела, да только что уже толку… А она еще сильнее заводится, и я не знаю, что делать — меня же не слушает. В общем… А потом она окно открыла и стала вещи мои выбрасывать. Одежда на стуле висела, учебники со стола — да все, что под руку попалось. Страшно — как ведьма по комнате мечется. И сообразить не могу, что спасать надо… Потом она угомонилась вроде — на кухню ушла. А я к окну подошла. Смотрю — на земле свитер мой скомкался. Ветер учебники треплет, у одного обложка отлетела от удара. Ручки-карандаши из стаканчика вообще не видно — в траве затерялись. Косметичка на проезжую часть выкатилась — лежит там, покачивается. И зайчонок мой боком на люк шлепнулся… Ну, помнишь может — в розовой шубке такой, с сердечком в руках. Нам в первом классе всем таких на день рождения дарили. Нравился мне очень. А теперь лежит, никому не нужный. Выкинутый. Бесхозный. И так жалко его стало… До слез, представляешь… Обычную игрушку… А потом все равно стало. Как будто выключили. И стало легко и понятно: я же ей чужая. Только место занимаю. Всегда была и всегда буду чужая. Хоть обо…сь. Я одна. Понимаешь, совсем одна. Так пусть я лучше буду на самом деле одна, чем так… Оделась, взяла рюкзак и ушла. Собрала там, что нашла. И пошла. Игоря накрыло странное ощущение: будто он стоит на краю обрыва, и встречный ветер мешает ему дышать. Слишком много информации. Слишком много боли. Высказанной совершенно ровным, просто едва слышным голосом. Слишком много неправильности. — И что, всегда так было? — в конце концов выдавил он.